Носферату - Дарья Зарубина

Анна слушала меня, не проронив ни слова. По ее щекам текли слезы.

— Он каждый раз убивал себя так же, как уничтожал свой гобелен, — прошептала она. — Какой несчастный человек. Может, окажись рядом хороший специалист по расстройствам психики, его смогли бы спасти. Хорошая сказка, Фе. Жаль, что просто сказка.

— Обижаешь. — Я обнял мою королеву и вытер ладонью ее влажные щеки. — Я изготавливаю свои сказки только из отменной стопроцентной правды. Просто ее нельзя доказать. Я навещал Мэё в больнице после того, как он был ранен. Хотел удостовериться, что медики не закрыли его татуировку. Так мне и посчастливилось познакомиться с великим Эвадетто Суо из Риммии.

— И какой он? — спросила Анна завороженно.

— Старый заносчивый брюзга и большой засранец, — отмахнулся я. Приняв последнюю характеристику на свой счет, из травы вынырнул Экзи и бросился лизать мне руки.

— Может, мне удастся его допросить, — с горящими глазами предложила Анна, — мы снова прокрутим Гокхэ пленку, вытащим Мастера… Только как такое свидетельство оформить…

— Не надо, — попросил я, жалея, что придется разочаровать ее, — он ушел. И я обещал ему, что это будет дорога в одну сторону. К тому же моя мама не позволит тебе, даже ради меня, снова пустить суицидального преступника в тело ее драгоценного Мэё.

Я достал из кармана пачку, в которой оставалась только пара сигарет. Вытащил одну, закурил. Анна, выругавшись вполголоса, взяла вторую. Ее руки дрожали. Пустая пачка, скатившись по ее форменной юбке, упала в траву. Следом тотчас бросился Экзи и принялся яростно жевать, урча и молотя хвостом по стойке качели.

В качестве эпилога к этому дурацкому делу могу только добавить, что саломарская миссия до Земли так и не долетела. Показательный процесс над зловещими профессорами прошел без сучка без задоринки. Алчный до сенсаций народ получил свой кусок мяса с кровью. Естественно, Санек и его коллеги позаботились о том, чтобы в эту порцию не попало ничего лишнего, но то, что было с такой помпой выдано массе, смотрелось аппетитно и правдоподобно. Пресса бесновалась и ликовала. Михалыч рвал, метал и требовал, чтобы я немедленно взял себя в руки и начал бесноваться вместе с остальными. Я держал чеховскую паузу и бездействовал: пил кофе в библиотеке с дядей Брутей и мамой, потому что дядя Катя улетел обратно в Оксфорд; играл с Отто в бильярд, гулял в парке с Экзи; водил Анну в кино за то, что она водила меня в музеи; помог юному Гокхэ перебраться к нам в комнату для гостей, которую раньше занимал Николаос, поближе к заботливой Марте и восхитительной Саломее Ясоновне. На волне интереса к риммианским гобеленам маме удалось устроить выставку спасенных шедевров Суо, к которым все искусствоведы как один причислили гобелены Мэё. Он, правда, получил с этого свои дивиденды, потому что моя всесильная мать при помощи Анны уверила всех, что именно Мэё отреставрировал спасенные из огня работы Мастера. Гокхэ потом еще раз или два пробовал сам взяться за роанит, но материал, послушный воле великого и несчастного риммианца, под руками Мэё оставался мертв и бел как первый снег, и талантливый мальчик вернулся к своей скульптуре. Я забрел и на его выставку тоже.

Но вот чего я не делал все эти дни, так это ни под каким предлогом не читал журналов и газет и не смотрел телевизора. Зато, когда вся эта шумиха отгремела, в наступившей тишине жахнула моя статья. Жахнула так, что тиражи родной «Галактики слухов» взлетели до небес, Михалыч повесил у себя в кабинете мой портрет, а ребята из редакции своими руками сделали мне из канцелярских скрепок полуторакилограммовый орден. Естественно, я тоже не торопился открывать читателю всю правду о саломарском деле, однако почерк мастера порой очень хорошо скрывает прорехи в повествовании, а безупречный стиль перевешивает смысловые нестыковки. На всеобщем подъеме я выбил себе у шефа пятинедельный отпуск, чтобы с чувством выполненного долга заняться наконец внезапно и таинственно свалившейся на меня любовью.

Часть 3

Аффект бабочки

— Ну, вот и еще один… Еще один гроб, — прошептала Полина Родионовна, сгорбившись так, что брошка на вороте ее шерстяного коричневого платья лязгнула о кофейную чашку.

Мне не хотелось видеть тело. Мертвая пустая форма в ящике не имеет ничего общего с тем, кого ты любил. Некоторые именно за это считают меня циником и черствым мерзавцем. И, пожалуй, они не слишком ошибаются.

Но я не хотел видеть ее мертвой, после того как несколько часов назад мы смеялись и болтали о пустяках, как будто оба собираемся жить вечно.

Мне хотелось запомнить ее живой. Хотелось даже больше, чем выяснить, кто или что виновато в том, что ее больше нет. Но я должен был себя заставить. Не ради трупа, не ради мертвеца со смутно напоминающими ее чертами лица, а ради той прекрасной молодой женщины, которой она была вчера.

Я бегом поднялся наверх, чтобы переодеться.

— …мы со скорбными лицами выходим на крыльцо, и я со всем возможным тактом пытаюсь вежливо попрощаться… и вдруг замечаю: Юл сидит на корточках около аквариума и тычет пальцами в стекло прямо напротив физиономии здоровенной сторожевой рыбины… В общем, немая сцена. Магдола круглыми глазами смотрит на меня, потом на Юла, а я лихорадочно соображаю, выдать ли его за моего сумасшедшего младшего брата, которого я не могу оставить без присмотра даже на минуту, или просто откреститься от него, сесть в автомобиль и уехать…

Анна зажала рот кулачком, стараясь удержать новую волну смеха.

— Проблема заключалась в том, что это был его автомобиль…

Мне казалось, я мог бы часами болтать всякую чепуху, только бы она смеялась, только бы смотрела на меня такими вот глазами. Солнце отражалось в ее зрачках. Одна сторона моей личности, курируемая, по всей видимости, кем-то с белыми крыльями, откровенно любовалась ею. Вторая, заметно сдавшая позиции за последние недели, обозвала первую «сраным менестрелем» и замкнулась в угрюмом молчании.

Мне нравилось чувствовать себя влюбленным, как школьник. Хотя, стоит признаться, в школе я ни разу настолько не влюблялся.

Мы просто гуляли по городу. В Чигги было жарко и немного душно, но мне казалось, что я вернулся домой, а не прилетел на каникулы на чужую планету. Почему-то на Гриане, на восьмом материке моя продажная репортерская шкура чувствовала себя значительно лучше, чем в родном Питере, в милом дыму отечества. А от того, что мне, правдами и неправдами, удалось заманить на Гриану женщину, которую я люблю, встреча с планетой показалась еще более радостной и долгожданной.

От самого космопорта я волок Анну пешком по плавящемуся от жары коричневатому покрытию дороги. Мимо аккуратных домиков, обвитых внешними аквариумами, где плавали крупные большеглазые сторожевые рыбы. Мы как-то сразу решили первым делом заглянуть к Райсам, а уже потом, заручившись их помощью и поддержкой, поискать себе временное пристанище. Я вел мою богиню на улицу Фрегата, развлекая байками и тайком наслаждаясь ощущением беспардонного счастья. Я, Носферату Шатов, ощущал себя как свински счастливая носатая сволочь, и, возможно, должен был несколько стыдиться этого. Однако от природы бессовестная натура взяла верх. В конце концов, если судьба однажды протягивает тебе горсть леденцов и предлагает угощаться — какой смысл жеманиться и брать по одному. Ведь можно, оттянув карман, ссыпать туда всю пригоршню. Если уж старушка Фортуна полюбила меня таким как есть и радостно скалилась все мои тридцать два года во все свои сорок тысяч белоснежных акульих зубов, а мальчик Купидон подыгрывает мне не за перочинные ножички, я готов держать карман шире.