Особое назначение (сборник) - неизвестен Автор

А Николай Яковлевич слушал и думал о том, как все-таки хорошо, что встретился этим людям такой обыкновенный с виду, но удивительно убежденный волевой человек.

Дукравец познакомил Николая Яковлевича с заключенным Иваном С. Тот поведал Арефьеву о себе все.

В войну погиб отец. Вскоре умерла мать. Иван очутился в детском доме. Потом - ремесленное училище и работа токаря на заводе. Жил в общежитии, считался "тихим", а у ребят, которые его окружали, были в в почете ухарство и бесшабашность. Сосед по койке предложил ему однажды взломать замок на двери соседней комнаты, где жил инженер, украсть его вещи. Иван стал отказываться, и тогда ему бросили в лицо обидное "трус". Из опасения, что его мягкость и доброту примут за слабость, Иван смалодушничал и пошел на поводу у дружков. Преступление усугубилось дракой. И вот он в колонии.

Что делать с таким парнем, подавленным неожиданностью случившегося, считающим, что все теперь для него кончено? Если не "нянчиться", а только наказывать, то значит толкать его в пропасть неверия, озлобления, превращать из "стихийного" преступника в сознательного. Много сил положил Николай Яковлевич, чтобы почувствовал его подопечный себя человеком.

- Ты молод, - говорил ему Арефьев, - у тебя все еще впереди. Будешь работать, встретишь девушку, полюбишь...

Арефьев сумел увлечь парня занятиями в вечерней школе, заставил поверить в себя, в свои силы. Когда Иван получил аттестат зрелости, Николай Яковлевич помог ему устроиться в ту же школу преподавателем биологии и химии. Днем работал токарем. Руки у Ивана оказались золотыми. Он мечтал об институтской аудитории. Мечтал о том, что будет жить по-другому.

Арефьев не выпускал Ивана из своего поля зрения и потом. Убедить человека, а потом оставить наедине с собой - значило бы потерять его. Нужно было помогать ему все время, чтобы не свернул он с верной дороги. Освободившись из заключения, Иван обратился к Николаю Яковлевичу с просьбой помочь поступить на вечернее отделение политехнического института. Арефьев дал своему подопечному рекомендацию, написал характеристику. С его добрым напутствием пришел Иван на один из алма-атинских заводов и снова встал у токарного станка.

Его фамилия... Впрочем, не будем называть его подлинного имени. Да это и не так уж важно.

Он уже мастер смены, под его руководством работают тридцать токарей. И в институте дела у него идут неплохо - он уже на последнем курсе. Недавно Иван С. женился. И он знает, что во многом обязан своим счастьем человеку с простой рабочей биографией - Николаю Яковлевичу Арефьеву.

IV

Его звали "Ястреб". Он гордился этой кличкой, под которой был известен среди правонарушителей. И, конечно, считал себя выдающейся личностью. В колонии отличался дерзостью, хамил администрации, бравировал.

Скитаться по местам лишения свободы было ему не в новинку. Лучшую половину своей жизни он загубил. Воровал, его ловили, давали срок, он отбывал его и снова брался за свое.

В исправительно-трудовой колонии он отбывал десятилетний срок заключения. Здесь его и встретил Матвей Иванович Онищенко, который сделал из безнадежного, казалось, потерянного для общества вора-рецидивиста "Ястреба" полноценного человека.

...На всю жизнь запомнил Матвей Иванович свой первый приход в жилую зону заключенных. Стояло лето. В обеденный час осужденные небольшими группами сидели по всей территории. Была жара, но они почему-то кутались в черные бушлаты, с высоко поднятыми воротниками, из них - настороженные лица.

Матвей Иванович перехватил устремленный на него сверлящий взгляд одноглазого осужденного, и неприятный холодок обдал тело. Вспомнились слова начальника колонии. "Предупреждаем: люди трудные. Справитесь ли? Здесь содержатся опасные преступники. Не дети".

Старейший кадровый работник Алма-Атинского домостроительного комбината М.И.Онищенко уже много лет приходит в колонию с единственной целью - поднять оступившегося. Это не просто шефство, а скорее призвание.

"Ястреба" поразило умение Матвея Ивановича слушать человека. Он никогда не перебивал, все внимание его было направлено на то, чтобы понять собеседника. Он слушал так, будто искал с ним потерянную истину. А его собеседники порой несли откровенную чепуху. Онищенко терпеливо выслушивал все и потом с укором говорил: "Это ты, братец, напрасно. Ты ж в общем неплохой парень, а зря на себя наговариваешь..." Так было и с "Ястребом". Вскоре тот стал работать лучше. Его похвалили, что совсем уже было непривычно для преступника "со стажем". Впервые в своей жизни он понял, что труд может принести человеку истинное удовлетворение, радость. Постепенно он втянулся в работу, отпала у него охота к хулиганским выходкам. Стал побаиваться Матвея Ивановича в хорошем смысле этого слова: его бесед "с песочком", его укоризненного взгляда.

Так шли дни, месяцы, годы. "Ястреб" сам не заметил, как стал стыдиться своих прежних уголовных похождений, которыми прежде так гордился. Ему захотелось уже другого: уважения, доброго отношения товарищей, успеха уже не в воровстве, а в труде.

Матвей Иванович очень внимательно наблюдал за тем, как меняется к лучшему его подопечный. "Ястреб" был потрясен, когда администрация, по ходатайству Матвея Ивановича Онищенко, представила его на условно досрочное освобождение. И вот уже десятый год живет в Алма-Ате человек, когда-то носивший кличку "Ястреб". Получил квартиру, собрал свою библиотеку. Живет, одним словом, хорошо. Об одном только жалеет он: о двадцати годах, вычеркнутых из жизни. И кто знает, если бы не Матвей Иванович, человек щедрой души, как сложилась бы дальше судьба "Ястреба". До сих пор пишет "Ястреб" своему шефу, советуется, как поступить в том или ином случае.

...Матвей Иванович кладет на стол большую груду писем. За семь лет шефской работы в колонии их накопилось много.

Вот некоторые из них:

"Как мы и договорились, пишу вам письмо с сообщением, что устроился на завод. Специальность электромонтера, которую получил благодаря вашему совету, очень мне пригодилась. А в августе буду держать экзамены в техникум. Верьте, к прошлому возврата не будет. Ваш бывший подшефный Геннадий Юдин".

"Дорогой Матвей Иванович! Спасибо вам за все то, что вы для меня сделали. Только сейчас, на свободе, я оценил ваш великий труд. Вы сейчас для меня стали больше, чем брат, больше, чем отец. Вы воскресили меня к жизни".

- Такие строки нельзя читать без волнения, - сказал мне Матвей Иванович, - ведь они свидетельствуют не только о том, что люди начали новую трудовую жизнь и в хорошем коллективе. В письмах чувствуется, как новый, неизвестный раньше мир простых человеческих радостей все шире и шире раскрывается этим людям, отодвигая в прошлое пережитки, как страшную болезнь.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МИР

Мне тридцать пять лет. Из них пятнадцать - тюрьмы и колонии. Бессонные ночи, полные злости на самого себя. И труд. Тяжкий труд, в котором сгорает прошлое, очищается душа, завоевывается право на достоинство.

И все же, думая о прошедших годах, я убеждаюсь, что помню не только их тяготы, но и радости. И чем больше я нахожу их в глубине воспоминаний, тем дороже становится мне жизнь, моя Родина и мой город, мой завод и мои друзья.

Все эти радости - от встреч с хорошими людьми. Только благодаря им я вновь обрел тот прекрасный мир, из которого когда-то бежал.

В 1962 году, по ходатайству администрации исправительно-трудового учреждения, я был помилован. Поступил работать в совхоз и два года плотничал. А потом жизнь опять пошла под уклон. Я оставил работу и выехал в город, где жила семья жены и куда уехала она сама с нашим маленьким ребенком. А теща принять меня отказалась: "Вы моей дочери не пара..." И начал я опять ночевать на вокзалах...

Чувствовал я в то время, что опять подошел к краю пропасти, еще шаг - и рухну. Обида на самого себя была страшная. Надо же, такую школу прошел и снова оказаться на исходных позициях!

Умные люди посоветовали мне тогда обратиться к начальнику Советского райотдела милиции: может, он посодействует в трудоустройстве, в получении общежития.

- Нет уж, дудки! - ответил я. - Знаем мы эту милицию...

Держусь из последних сил, живу на тридцать копеек в день. Отощал. И снова мне сказали:

- Не рискуйте свободой, Петр Павлович! Поезжайте к начальнику милиции. Немедля. Слышите?

И я поехал. С тяжелым сердцем. Сидя в автобусе, воображал предстоящий разговор: "За что были наказаны? Какой срок? Чем занимаетесь сейчас?" И заключительная фраза: "Вот бумага, распишитесь здесь и уезжайте. Срок двадцать четыре часа".

Вошел в кабинет начальника милиции и встретил человека из сказки. Человека из своего детства. Робко спросил вполголоса:

- Можно к вам? Здравствуйте...

- Здравствуйте. Проходите, садитесь.

Сел молча, разглядываю подполковника милиции, сидящего за столом.

- С каким вопросом пришли?

Взгляд у него спокойный, внимательный. И меня вдруг будто прорвало: захотелось рассказать ему все-все и особенно о каждом дне, прожитом на свободе. Чтобы поверил, что я ничего плохого больше не совершил. Чтобы обязательно мне поверил.