Поджигатель - Джейн Кейси

Мне досталась комната в Гарден-билдинг с видом на реку, высоким окном и пустыми книжными полками над кроватью. Я села на край кровати и уставилась на голые деревья, обступающие луга, и выбеленную прожекторами башню Магдален, которая, точно часовой, высилась над всем этим.

В коридоре было шумно. Абитуриенты громко и уверенно переговаривались между собой, планируя пробную вылазку в ближайший паб. Я стеснялась вступать в беседы. К тому же у меня не было желания куда-то идти. Хотелось впитать в себя все запахи, звуки, атмосферу этого места; запомнить на случай, если мне больше не придется испытать ничего подобного. Я не смела и мечтать о том, что эта комната станет моей. Студентка, жившая там до меня, убрала все следы своего пребывания, кроме маленьких блестящих звездочек по всему потолку, которые я обнаружила, включив свет.

На следующий день, в десять утра, состоялось мое первое собеседование. Сама я, наверное, пропустила бы завтрак, но в восемь часов девушка-соседка постучала в мою дверь и спросила, не хочу ли я пойти вместе с ней в столовую. Она заявила, что ей нужна моральная поддержка, и всю дорогу непринужденно болтала, будто давно здесь освоилась. У нее было широкое лицо, усыпанное веснушками. Имени я не помню. Она поступала в исторический колледж, но не прошла, несмотря на свою уверенность.

Я молча шагала рядом, внимательно разглядывая все, что попадалось на пути от Гарден-билдинг до столовой, а когда мы вошли в зал, вообще потеряла дар речи при виде дубовых панелей, огромных портретов в золоченых рамах на стенах и длинных массивных столов. На скамьях вдоль столов сидели и громко гомонили сотни людей. Правда, некоторые, как и я, испуганно молчали.

Давясь тостом и запивая его чуть теплым чаем, я слушала, как… пусть будет Джоан (я в самом деле забыла, как ее звали) рассказывает про своих друзей и свои увлечения. Мол, она не очень-то и хотела ехать в Оксфорд, потому что там слишком трудно учиться, и одноклассники высмеяли ее, когда она решила туда поступать.

После завтрака я кое-как отделалась от Джоан — сказала, что мне надо подготовиться к собеседованию, и пошла бродить по территории колледжа, подмечая каждую мелочь, от результатов соревнований по гребле, написанных мелом над входом во второй квадрат, до запаха полировки для меди перед университетской часовней.

День был ясным и холодным, над головой синело безоблачное небо. Все цвета казались особенно яркими. Я уже безнадежно влюбилась в это место и отправилась на собеседование с чувством нарастающей паники: открыв для себя настоящий рай, я отчаянно не хотела его покидать.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что на собеседовании мне сделали большую поблажку. Обошлось без пугающе каверзных вопросов, на которые отвечали другие абитуриенты, вроде «дайте определение понятию „причина“». Последнее, что пожелали знать преподаватели права, прежде чем меня отпустить, это почему я хочу учиться в колледже Латимер. Я посмотрела в решетчатое окно на дымоходы из золотистого камня, отчетливо, словно их вырезали из бумаги, выделяющиеся на фоне голубого небосвода. Мне нужен был убедительный ответ, не банальный и не жалостливый. В итоге я сказала правду:

— Я не знала, что на свете есть подобное место, но всегда о нем мечтала.

Я вышла из юридического класса и побрела вниз по маленькой деревянной лестнице. Следующий абитуриент, юноша в костюме, посмотрел сквозь меня, когда я попыталась ему улыбнуться. Я уже знала, что меня не возьмут. На остальных собеседованиях я машинально кивала и улыбалась до боли в скулах, так тихо отвечая на вопросы, что преподавателям приходилось наклоняться и часто переспрашивать.

«Не возьмут, не возьмут, не возьмут», — стучало у меня в висках, когда утром третьего дня я собирала вещи, а потом нехотя выходила из маленькой комнаты, в последний раз оглядываясь по сторонам.

Когда я вернулась, мой дом показался мне еще серее и уродливее, чем раньше. Я там просто задыхалась.

Что случилось дальше, ты знаешь: как ни странно (возможно, моя кандидатура удачно вписалась в демографический план), мне предложили место. Когда пришло письмо, я заперлась в ванной, чтобы мне никто не мешал, и уставилась на конверт, понимая, что, заглянув в него, либо сойду с ума от счастья, либо умру от горя. Моя судьба была уже решена, но я пока не знала, что меня ждет. Помню, как заколотилось сердце и потемнело в глазах, когда я, осторожно вскрыв конверт, достала оттуда сложенный листок бумаги.

Было бы лучше, если б я не училась в колледже и осталась в супермаркете, где работала неполный день. Но я получила место, а с ним — щедрую стипендию, и теперь могла приобрести учебники, мантию, академическую шапочку и другие маленькие атрибуты оксфордского студенчества. Однако вскоре я поняла, что деньги мне все-таки нужны: надо было купить все остальное — например, одежду, в которой я не казалась бы «белой вороной». Я уже видела, в чем ходят тамошние студенты. Конечно, Оксфорд не самое модное место на свете, и все же, чтобы влиться в новое окружение, мне следовало поменять гардероб.

Я не просила у Наны много. Я знала, что у нее есть деньги — заглядывала в ее сберегательную книжку. Я хотела взять взаймы, не объясняя зачем. Но она даже не поинтересовалась причиной — сразу мне отказала.

— Ты получишь мои деньги только после моей смерти, и ни минутой раньше, — заявила бабка.

Она сама подала мне эту идею — значит, сама и виновата, не так ли?

Успокойся, я шучу. То есть шучу насчет ее вины. Я оправдывала себя тем, что она все время страдала сильными болями. От стероидов ее лицо опухло и расплылось как диск луны, она шаркала по квартире точно маленький седой тролль, злясь на весь мир. Решение созрело быстро.

В моем распоряжении было несколько месяцев, за это время требовалось достать деньги. И я начала копить таблетки. Теперь я отдавала Стиву не все — только изредка и понемножку, — а остальное запасала сама, на случай если мне понадобятся карманные деньги. И потом, как я обнаружила, люди становятся очень милы, когда понимают, что я могу им помочь — продать пару «колес» для настроения. Я решила, что лекарства пригодятся мне и в Оксфорде. Нана ничего не замечала, даже то, что я заменила трамадол аспирином. Когда она жаловалась на здоровье, я уговаривала ее сходить к врачу. Она посещала двух или трех докторов, и поток лекарств не иссякал.

За два месяца до начала семестра я принесла бабушке перед сном чашку чаю и обезболивающие, как она просила. Только я сказала, что дозировка изменилась и теперь ей нужно в три раза больше, чем раньше. Да, и еще: в аптеке посоветовали принимать эти таблетки вместе с другими препаратами — для большей эффективности. Пей на здоровье!

Я не была уверена в том, что этого хватит. Стояла под дверью нашей комнаты и прислушивалась к ее медленному неглубокому дыханию, надеясь, что каждый прерывистый вдох будет последним. Но старая бестия все никак не умирала. Мне это не нравилось. Я дала ей дозу, от которой старуха должна была за считанные часы откинуть копыта, а она продолжала сопеть. В конце концов я вошла, взяла со своей кровати подушку, положила ей на лицо и держала, вспоминая названия всех хитов Мадонны, по порядку. До чего же странные вещи приходят в голову в такие минуты! Мадонна никогда не была моей любимой певицей.

Семейный врач, пришедший засвидетельствовать смерть, увидев Нану, слегка засомневался и сказал, что надо делать вскрытие. Он был очень подозрительным, этот доктор Консидайн. Я показала ему гору пустых пузырьков и выразила опасение, что бабушка случайно приняла не те лекарства. И поинтересовалась, мол, не думает ли он, что в последние годы ей прописывали слишком много препаратов?

Тут он сразу перестал колебаться и подписал свидетельство о смерти.

По завещанию, оставленному Наной, мама получила деньги, а я — дурацкую брошь с камеей. Но это не имело значения. До трагической кончины бабушки я стащила ее банковскую карту и в течение предыдущих двух недель сняла со счета приличную часть сбережений. Бедная Нана, она стала немного рассеянной из-за лишних транквилизаторов, которыми я ее потчевала, и ничего не заметила.

Сразу после моего отъезда она должна была очухаться и обнаружить пропажу, поэтому мне ничего не оставалось, как только от нее избавиться. Знаешь, но без нее я даже немного скучала — просыпалась по ночам и вслушивалась в тишину, пытаясь различить храп Наны, и только потом вспоминала, что ее больше нет.

У мамы случился нервный срыв, и ее поместили в местную психушку на принудительный «отдых». Воспользовавшись моментом, я собрала вещи и уехала в колледж. Даже не сказала ей, куда и зачем еду, только оставила записку, в которой написала, что со мной все в порядке. Она могла бы разыскать меня через школу, но, похоже, это не приходило ей в голову. В любом случае с тех пор я ее не видела и даже не знаю, жива ли она. Сейчас у меня нет желания это выяснять. Удивительное дело: я всегда стыдилась своей матери, а вот теперь, боюсь, она будет стыдиться меня.