Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт

— Ну и что ж, выходит из него лакея сделали?

— Nein, nein[204], мальчуган пришелся старику по душе, и он дал ему свою фамилию, воспитал его, а потом отправил в Индию. Он бы, наверно, сюда его обратно спровадил, да племянник сказал ему, что если только этот молодец опять в Шотландии появится, так всей вольной торговле каюк.

— А как вы думаете, знает он что-нибудь насчет своего происхождения?

— Deyvil, откуда я знаю, что он теперь помнит? — ответил Хаттерайк. — Но тогда еще кое-что у него в памяти оставалось. Ему десять лет было, и вот они с другим таким же собачьим последышем из Англии сговорились украсть лодку с моего люгера, чтобы, как бы это сказать, на родину вернуться. Чтоб ему сдохнуть! Так вот, пока мы их нагнали, они уже до самого Дейрло успели добраться, а еще бы немного — и лодку бы потопили.

— Хорошо, кабы потопили, да и сами туда же.

— И зол же я был тогда, Sapperment![205]

Я его тогда в воду спустил, и, надо же, этот хитрый чертенок поплыл как утка. Так вот, я заставил его целую милю проплыть, а когда он уже пузыри пускать начал, тут я его и подобрал. Клянусь самим чертом, малый вам еще насолит теперь, раз уж он сюда явился. Когда этот бесенок еще под стол пешком ходил, с ним и то сладу не было.

— А как он из Индии вернулся?

— Почем я знаю? Компания обанкротилась, и нам в Милдбурге тоже от этого туго пришлось. И вот они меня послали поглядеть, не выйдет ли чего здесь, тут ведь старые знакомые оставались. Мы уверены были, что с тем уж совсем покончено и все забыто. И два рейса у меня прямо на славу вышли. А теперь вот эта собака Браун попал под пулю полковника и этим все дело испортил.

— А вас почему с ним не было?

— Почему? Sapperment! Я ведь не из трусливого десятка. Только надо было далеко от моря уходить, а там кто-нибудь мог пронюхать, что я с ними.

— Да, это верно. Ну, а ребенок…

— А пошли вы, Dormer und Blitzen! Ребенок — это ваше дело, — ответил капитан.

— Но откуда вы все-таки знаете, что он здесь?

— Как откуда? Да Габриель его недавно в горах встретил.

— Габриель, кто это?

— Да тут одного цыганенка лет восемнадцать тому назад этому черту Притчарду на корвет в юнги отдали. Он-то нас и предупредил, что таможенные за нами охотятся; это было как раз в тот день, когда с Кеннеди рассчитались. Сказал, что это Кеннеди их на след навел. К тому же Кеннеди с цыганами-то ведь тоже повздорил. Ну так вот, этот парень прибыл в Индию на одном корабле с нашим мальчонкой и хорошо его в лицо знал, Sapperment, а тот его совсем не помнил. Габриель все-таки старался ему особенно на глаза не попадаться, он ведь как-никак служил на голландском судне и воевал против Англии, а сейчас оказался дезертиром, от Габриеля мы и узнали, что молодчик этот теперь тут; да нам-то на это плевать.

— Так, выходит, он действительно цел и невредим и сейчас здесь, в Шотландии. Скажите по дружбе, Хаттерайк, это правда? — озабоченно спросил Глоссин.

— Wetter und Donner![206] Да за кого вы меня принимаете?

«За кровопийцу, за проходимца без стыда и совести», — подумал Глоссин, но вместо ответа он громко спросил:

— А кто же это из вас стрелял в молодого Хейзлвуда?

— Sturmwetter![207] — ответил капитан. — Вы что думаете, мы с ума спятили? Ни один из нас этого бы делать не стал. Gott![208] Нам и без этого досталось на орехи, после того как этому идиоту Брауну взбрело в голову на Вудберн нападать.

— А мне говорили, — сказал Глоссин, — что в Хейзлвуда стрелял Браун.

— Только не наш лейтенант. Насчет этого уж будьте уверены, он еще накануне в сырой земле лежал. Tausend Deyvils![209] Вы что думаете, он мог из могилы встать да еще в кого-то стрелять?

Глоссин начал понемногу что-то соображать.

— Вы, кажется, сказали, что тот юнец, как бишь он там у вас зовется, тоже носил фамилию Браун.

— Браун? Да, Ванбест Браун; старик Ванбест Браун из торгового дома «Ванбест и Ванбрюгген» дал ему свое имя.

— Если так, — сказал Глоссин, потирая руки, — то, ей-богу же, это не кто иной, как он!

— А нам-то что до этого? — спросил Хаттерайк. Глоссин помолчал немного и, быстро прикинув что-то в своем хитром уме, подошел совсем близко к контрабандисту и сказал ему вкрадчивым голосом:

— Знаете что, любезный, это же наше прямое дело его убрать.

— Гм! — отвечал Дирк Хаттерайк.

— Не то что, — продолжал Глоссин, — не то что я хотел бы его смерти, может быть.., может быть.., мы могли бы и без этого обойтись. Нет, у нас есть право сейчас арестовать его, хотя бы потому, что он носит ту же фамилию, что и ваш лейтенант, который устроил нападение на Вудберн, да и за то также, что он стрелял в молодого Хейзлвуда и хотел убить его или ранить.

— Эх вы, — сказал Дирк Хаттерайк, — а вам-то что от этого пользы будет? Его сразу же выпустят, как только увидят, что это не того поля ягода.

— Верно, дорогой мой Дирк, вы совершенно правы, друг мой Хаттерайк! Но есть все основания, чтобы посадить его в тюрьму на то время, пока придут бумаги, подтверждающие, кто он такой, из Англии, что ли, или еще там откуда. В законах я разбираюсь, капитан Хаттерайк, и уж такое дело, дело Гилберта Глоссина Элленгауэна, мирового судьи ***ского графства, не принять за него никакой поруки до тех пор, пока ему не устроят второго допроса. Только куда же нам его лучше посадить?

— Hagel und Wetter, не все ли мне равно?

— Погодите, друг, не может это быть все равно. Известно ли вам, что все ваши товары, которые отобрали и отвезли в Вудберн, сейчас лежат в таможне в Портанферри?[210] Я посажу этого молодца…

— Надо его сначала поймать.

— Да, да, когда поймаю. За этим дело не станет. Я помещу его там в исправительный дом, а это рядом с таможней.

— Как же, знаю я эту тюрьму.

— Я уж позабочусь о том, чтобы красные мундиры там не торчали. Слушай, ночью ты приходишь туда со своими ребятами, забираешь все свои товары, и вы увозите этого молодчика Брауна с собой во Флиссинген.

Идет?

— Так что, свезти его во Флиссинген, — спросил капитан, — или куда-нибудь в Америку?

— Да хоть бы и в Америку.

— Или в Иерихон?

— Тьфу ты пропасть, да куда хочешь!

— Н-да, или спровадить его за борт?

— Нет, лучше обойтись без насилия.

— Nein, nein, это ты уж мне предоставь. Sturmwetter! Я тебя давно знаю. Но послушай, мне-то, Дирку Хаттерайку, какая от этого польза будет?

— А что, разве это не в твоих интересах, так же как и в моих? — сказал Глоссин. — К тому же ты забыл, что я тебя сегодня утром отпустил на свободу.

— Ты меня отпустил! Donner und Deyvil![211] Я сам себя освободил. Притом все это было тебе же нужно, да и давно это было. Ха-ха-ха! Ладно, ладно. Шутки в сторону; я ведь не прочь тебе что-нибудь подкинуть, но это дело так же тебя касается, как и меня.