Нейтронный Алхимик: Консолидация - Питер Гамильтон

— Привет, Гарфилд, — тупо отозвалась Келли.

— Ты вернулась! Неплохая прическа.

Келли вообще чуть не забыла, что у нее есть волосы, — чтобы впихнуть их под раковину бронешлема, приходилось только что не брить голову. Стиль, мода, косметические мембраны — понятия, напрочь выпавшие из ее мира.

— Молодец, Гарфилд, вижу ту наблюдательность, что провела тебя в высшую лигу.

Он помахал в воздухе пальцем, едва не запутавшись в собственной обвившейся вокруг шеи косичке.

— Наконец-то ты погрубела. Похоже, это задание тебя переломило — потрогала трупы, подумала, не стоило ли помочь, вместо того чтобы записывать. Не горюй, со всеми бывает.

— Конечно.

— Кто-то еще вернулся, на других кораблях?

— Если их еще нет, они и не прилетят.

— Господи, все лучше и лучше. Полный эксклюзив. На планету ты спускалась?

— Да.

— И вся она одержана?

— Да.

— Великолепно! — Лунде довольно оглядел предшлюзник, наблюдая, как проплывают дети и эденисты, похожие в невесомости на престарелых балерин. — Эй, а где все наемники, что с тобой летели?

— Они не выбрались, Гарфилд. Они пожертвовали собой, чтобы мог взлететь челнок «Леди Мак» с детьми.

— Боже. Вау! Пожертвовали собой ради детей?

— Да. Нас давили числом, но они держались. Все. Я не думала…

— Потрясающе. Ты все сняла? Христа ради, Келли, скажи, что ты записала это? Генеральное сражение, последний решительный бой…

— Записала. Что смогла. Когда не была настолько испугана, что вообще ничего не соображала.

— Й-йес! Я знал, что был прав, когда тебя посылал. Все на мази. Теперь ты увидишь, как наш рейтинг взлетит выше ядра Галактики! Мы выведем из бизнеса «Тайм Юниверс» и всю банду. Ты понимаешь, что ты сделала? Черт, Келли, ты моим боссом окажешься после этого. Изумительно!

Келли очень спокойно активировала ариаднину программу рукопашного боя в невесомости. Ее чувство равновесия усилилось многократно, заставив ощутить малейшее колебание тела под действием циркулирующих в предшлюзнике потоков воздуха. Так же усилилось и чувство ориентации — относительные расстояния и положения объектов стали вдруг очевидны.

— Изумительно? — прошипела она. Гарфилд гордо ухмыльнулся.

— Ну конечно!

Келли развернулась вокруг своего центра тяжести и ринулась на него. Ноги ее одновременно распрямились, вгоняя пятки Гарфилду в череп.

Оттаскивать ее пришлось двум приставам. К счастью, у педиатров оказались при себе нанопакеты, так что они сумели сохранить репортеру глаз. Но сломанная переносица вернется к первоначальной форме не раньше, чем через неделю.

Все беженцы уже покинули борт «Леди Мак», и перегруженные системы жизнеобеспечения постепенно приходили в себя. Пуповины стыковочного узла наполняли рубку холодным чистым воздухом, вынося застоявшийся за время пути с его вонью множества тел, влажностью и высокой концентрацией двуокиси углерода. Джошуа казалось, что даже зарешеченные вентиляторы тише гудят, но возможно, так говорило лишь его воображение.

Теперь впитывать изобилие кислорода могли только члены команды. Команда минус один человек. Во время перелета у Джошуа времени не было вспоминать об Варлоу. Он менял прыжковые векторы, тревожился, выдержат ли растровые узлы, протекающий корпус, дохнущие системы, детишки, за которых он вдруг оказался в ответе, и его собственное упорство.

Что ж, он победил, как бы грязно ни играла с ним вселенная. И победа не казалась горькой, хотя счастья она не принесла. Странное это состояние — довольство собой, подумалось ему. Что-то в нем есть от той нирваны, в которую погружает человека усталость.

В люке показался Эшли Хенсон, окинувший быстрым взглядом скованные крепежными сетками лож, точно летаргическим сном, фигуры.

— Знаете, полет-то закончен, — напомнил он.

— Ага.

Джошуа датавизировал приказ бортовому компьютеру. Пестрые схемы основных систем корабля перед его внутренним взором погасли, и сетка свернулась.

— Думаю, с уборкой можно подождать до завтра, — заметил Дахиби.

— Намек понял, — ответил Джошуа. — Увольнительная на берег дана всем в принудительном порядке.

Сара подплыла к его ложу и тихонько поцеловала капитана.

— Ты был великолепен. Когда все закончится, мы вернемся к Этре, чтобы рассказать ему, как мы бежали и вывели детей.

— Если он там.

— Он там. Ты знаешь.

— Она права, Джошуа, — подтвердил Мелвин Дагерм, отключая нейрографическую визуализацию силовых сетей «Леди Мак». — Он там. И даже если перенос не сработал, его душа смотрит на нас в эту минуту.

— Боже! — Джошуа передернуло. — Вот об этом я думать не хочу.

— У нас больше нет выбора.

— Но не сегодня, — промолвил Эшли, протягивая Саре руку. — Пошли, пусть эти некрофилы стенают без нас. Не знаю, как ты, а я собираюсь сначала выпить чего-нибудь покрепче у Харки, а потом на неделю завалиться спать.

— Хорошая идея. — Она отклеилась от липучки около капитанского ложа и последовала за старым пилотом на выход.

Лицо наблюдавшего за ними Джошуа украсилось слегка недоуменным выражением. «Не твое дело», — строго напомнил он себе. Кроме того, надо вспомнить и о Келли, хотя после возвращения с Лалонда ее не узнать. И Луиза еще была. И Иона.

— А я обойдусь без выпивки и сразу пойду спать, — объявил он оставшимся двоим.

Из рубки они выходили по одному. Только на выходе из шлюза их поймала системщица из ремонтной компании — ей требовалось разрешение капитана на доступ к внутренностям корабля, чтобы составить график ремонта. Джошуа пришлось задержаться еще, чтобы обсудить первоочередные задачи и перекачать ей файлы по тем системам, что больше всего пострадали над Лалондом.

Когда он наконец покинул звездолет, на борту не оставалось никого. Цирк в предшлюзнике кончился, репортеры разлетелись, и даже завалящего пристава не осталось, чтобы проверить капитана на одержимость. «Нехорошо, — подумал он, — и совсем не похоже на Транквиллити».

Пассажирский лифт довез его до втулки, соединявшей диск космопорта с центром северной оконечности обиталища. Тот из десяти метровокзалов, обслуживавших порт, куда попал Джошуа, оказался почти пуст — в нем был всего один человек.

У выхода из шлюза ждала Иона в синем, как море, саронге и блузке в тон. Джошуа грустно улыбнулся своим воспоминаниям.

— Я тебя помню, — проговорила она.

— Надо же, а я думал, забыла давно.

— Нет. Только не тебя, что бы ни случилось.

Они стояли друг против друга. Джошуа вглядывался в ее лицо, впитавшее слишком много мудрости для таких нежных черт.

— Я был дураком, — признался он.

— Думаю, один спор мы с тобой можем себе позволить, разве нет?

— Я не один раз был дураком.

— Транквиллити сейчас сортирует воспоминания спасенных тобой эденистов. Я горжусь тем, что ты сделал в этом рейсе, Джошуа, и я не о пилотских подвигах говорю. Очень горжусь.

Джошуа оставалось лишь бессильно кивнуть. Он много дней мечтал о таком вот воссоединении; улетев после ссоры, он оставил слишком много недоговоренным, несказанным. А теперь, когда мечта его исполнилась, мысли его возвращались к Луизе, которую он тоже оставил. Это все Варлоу виноват, он и эта дурацкая клятва — не так бессердечно относиться к женщинам.

— Ты устал. — Иона протянула ему руку. — Пойдем домой.

Джошуа опустил взгляд. Ее рука тянулась к нему, тонкая и прекрасная. Он взял ее пальцы в свои, заново открывая, какая горячая у нес кожа.

Паркер Хиггенс не покидал Транквиллити уже двадцать лет. Тогда он совершил короткий рейс на одном из кораблей адамистов, чтобы отвезти в университет на Нанджине свою статью и отобрать кандидатов для участия в Леймилском проекте. Тогда перелет ему не понравился — космическая болезнь ухитрялась обходить все блоки, которые нейросеть ставила на его нервных цепочках.

В этот раз впечатления приятно удивили его. Тяготение в жилых капсулах черноястреба не колебалось вовсе, ему выделили отдельную кабину, а выделенный ему в провожатые флотский офицер оказался женщиной да вдобавок великолепной спутницей.

К концу полета Хиггенс расхрабрился настолько, что обратился к электронным сенсорам черноястреба, чтобы поглядеть на приближающийся Трафальгар. Вокруг колоссальных сфер двух космопортов кишели десятки боевых звездолетов. Авон служил великолепным фоном для этой картины. Теплая синева, белые, зеленые и бурые пятна на поверхности террасовместимой планеты были гораздо ласковей к взгляду, чем резкие штормовые полосы Мирчуско. Он едва не рассмеялся, представив, какое архетипическое зрелище представляет сейчас сам, пялясь в незримый иллюминатор, точно ошеломленный турист, — старый профессор-зануда обнаруживает, что жизнь есть и за пределами лаборатории.