Стальной лабиринт - Александр Зорич

И все-таки, поскольку по храму-шагоходу работало с полсотни стволов, у клонов были вполне реальные шансы вскоре увидеть исполинского жука беспомощно жужжащим на песке…

Как же хотелось Растову ответить огнем на огонь!

Просто руки чесались!

Увы, лично он не мог сделать ничего.

Зато «тэ четырнадцатые» его роты воспользовались нежданным тактическим преимуществом в виде ходячего многоногого стального зонтика «на все деньги».

Построившись классической «елочкой», как при зачистке городских улиц, они двинулись за циклопическим лидером, один за другим выцеливая и истребляя «Рахши» огнем на ходу…

«Ваджры» дали по стальному жуку еще три залпа. И всякий раз шагоход, потерявший к тому времени уже шесть ходильных опор, раскачивало так, что Растов с Тереном вслух спорили, выдержит ли, устоит ли…

К счастью, клонские комендоры получили новый приказ и оставили неуязвимый шагоход в покое.

К счастью для Растова и Терена… Но не для тех, против кого теперь был направлен всеиспепеляющий гнев «Ваджр»!

— Товарищ командир, здесь Лунин!

— Слушаю тебя!

— Восстановилась связь со штабом операции!

— Ну-ну.

— Основные силы 12-го гвардейского выбрасываются сейчас за нами, вторым эшелоном. Но клоны высадку уже засекли… И вероятно, накроют их «Ваджрами». Если у вас есть какое-нибудь оружие — примените его, пожалуйста… Дорогой Константин Александрович! Иначе эти плазмоиды наш полк сожгут. Весь. За несколько минут…

— Попробую что-нибудь придумать, — мрачно буркнул Растов.

Терен, конечно, слышал их разговор.

— Единственный разумный вариант, — сказал профессор, утирая ладонью с лица обильный пот, — их банально растоптать…

— Вот это я понимаю! Научный подход! Но такими темпами до «Ваджр» полчаса топать… Нам бы как-то ускориться!

— Ну, есть же штурвал! Надо его подергать! Авось форсаж какой-нибудь надергаете…

Идея была не хороша, но и не дурна.

В самом деле, у Растова еще толком руки не дошли до детального исследования возможностей штурвала…

И хотя в это трудно поверить, оказалось, что один из маховичков, непривычно, не по-людски вынесенных на спицы штурвала, и есть тот самый «форсаж», регулятор скорости!

Теперь храм-шагоход пошел ровно втрое быстрее, но по тому же самому курсу. Менять направление Растов не научился — впрочем, особой необходимости в том и не видел…

У расчетов «Ваджр» был выбор: они могли немедленно прекратить огонь и попытаться улизнуть из-под смертоносных стальных колонн.

Но у них имелся строжайший приказ уничтожать друджвантов в зоне высадки любой ценой.

Поэтому плазменные орудия продолжали вести огонь до последней секунды. До самой последней секунды…

В то же время самоубийственно храбрые клонские танкисты пытались спасти свою плазменную артиллерию как могли.

И вот уже восьмидесятитонный «Саласар», разогнавшись, врубился в крайний правый ряд ходильных опор стального храма…

Его примеру последовали еще два «Рахша»…

От чудовищных соударений танковые корпуса лопались. Двигатели срывались с креплений и влетали в боевое отделение, убивая отважных танкистов на месте. Но и ноги храма-шагохода не были рассчитаны на такие щедро оплаченные человеческими жизнями коллизии.

— Камикадзе гребаные! — шипел Растов. — Загубят инопланетное наследие!

Когда носовой срез стального жука навис над первой батареей «Ваджр», храм еле держался…

Хорошо, если работали десять исправных конечностей из двадцати пяти.

Ба-бах! Еще один «Саласар» пожертвовал собой во имя Благой Веры.

Вот его-то огненной лепты храм-шагоход и не выдержал…

Равновесие было потеряно. Увлекаемый вперед необоримой, как сама смерть, инерцией, трехсотметровый стальной корпус храма-шагохода пролетел вперед почти параллельно земле еще шагов сто и накрыл обе батареи разом.

Самая крайняя, не задетая эпическим падением стального монстра, плазменная пушка выпустила еще один плазмоид.

Но тут у расчета все-таки сдали нервы, и пятнадцать фигурок в желтых мундирах безмолвно бросились врассыпную.

— Кажется, я сломал вторую ногу, — жалобно всхлипнул Терен.

— Ничего… Я вас… вынесу… Как дед Мазай последнего зайца, — пообещал Растов, утирая ладонью кровь, которая теплым липким морсом заливала глаза.

И на ходовом мостике стало очень, очень тихо.

Эпилог

В то ясное утро, когда находящегося без сознания Растова (его состояние врачи оценили обнадеживающей «троечкой» по шестибалльной шкале скверности) эвакуировали на госпитальный корабль «Иоанн Кронштадтский», что степенно висел на орбите Навзара, Великая Конкордия объявила о своей капитуляции.

И врачи, и раненые — радовались все.

Но радовались вовсе не так шумно, бурно и киногенично, как мечталось в дни войны.

Все как будто делали вид, что так и надо.

Что сюрприза никакого нет.

Что с капитуляцией дело было давно решенное. «А что вы хотели, интересно?»

Притворялся и Растов — конечно, когда пришел в сознание.

И только несползающие, неувядающие улыбки — на лицах медбратьев, врачей, ковыляющих по коридорам выздоравливающих — не давали забыть, что ведь победа, что победили, что вот сегодня, и ни фига ж себе.

— Нынче, когда все это… закончилось, самое время мечты… воплощать. У вас есть мечта, товарищ Константин? — спросил майора медбрат, медлительный двадцатилетний парень, похожий на очеловечившегося пингвина, методично облепляя рану Растова очередной порцией круглых датчиков величиной с монету. Медбрат настоятельно требовал, чтобы его звали Ильюшей — не Ильей, не Ильей Владимировичем и не «молодым человеком».

— Мечта? — Растов сделал задумчивое лицо и привычно поднял руку — он уже знал, туда, под мышку, сейчас прилепят кусачую штучку.

Мечта… Он, конечно, сразу подумал про Нину Белкину. Про ее требовательные живые губы, толком так и не узнанные им. Вот какой была его сокровенная и, по совести говоря, единственная мечта.

Но разве пристало говорить о таком медбрату Ильюше? Ведь пацану наверняка покажется, что это мелко для героя войны, что такая мечта слишком уж из животного царства. Какие-то там «алые губы»…

Впрочем, Ильюша спрашивал не столько для того, чтобы узнать мнение Растова, сколько в целях озвучить собственное.