Квадраты шахматного города - Джон Браннер

Руки Вадоса, лежавшие на столе, напряглись так, что на них узлами вздулись вены. Он не смотрел на меня.

– Поскольку мы не можем решить наши разногласия без конфликта, то конфликт этот должен подчиняться правилам. Он сказал, что мы оба знаем правила, которые будут приемлемы для нас обоих. Он говорил, что не может – ведь он был крупнейшим ученым в области управления государством! – не может каждый день определять действия всего населения, но в состоянии контролировать поступки отдельных лиц, о которых собрано достаточно информации.

Я представил себе Майора во время этого разговора. Это было ставкой его жизни – провести на практике свой эксперимент с управлением государством.

– Наверное, это было своего рода сумасшествие, – произнес Вадос упавшим голосом. – Но мы сочли, что такая форма сумасшествия предпочтительнее всех остальных. Я не хотел видеть мой город разорванным на части гражданской войной. Диас не хотел видеть, как его люди умирают, обливаясь кровью. И мы согласились и поклялись в том, что будем вести наши битвы на площадях города, который станет нашей шахматной доской, и ни один человек не будет ничего знать о нашей игре.

Я выступил несколько наивно, все еще до конца не веря, что рассказ Вадоса – не мрачная шутка.

– Прошлым вечером на шахматном турнире я обратил внимание на то, что одну сторону зала заполнили смуглокожие, а другую – белые…

– Действительно, часть нашего населения имеет темную кожу, а часть – светлую. Как Алехандро объяснял нам, нельзя предвидеть, когда человек почувствует голод или жажду, если мы не знаем, когда он в последний раз ел или пил. Но можно с полной определенностью сказать, что если человек не умер, то рано или поздно он почувствует голод и жажду. Есть определенные представления, которые не меняются – так, человек, ненавидящий верующих, всегда будет антиклерикалом, независимо от того болен он или здоров, пьян или трезв. Ох, каким мелким и недостойным кажется человек! Послушав его, сеньор, – а я слушал его, он почти двадцать лет был моей правой рукой, – вы бы назвали его глуповатым ясновидцем, берущимся предсказывать будущее. Но мы знали уже, на что он способен, и согласились. Если бы мы поступили иначе, то наверняка разодрали бы уже Агуасуль на части, и, как собака в басне Эзопа, которая из жадности бросила кость в реку, мы потеряли бы все, ради спасения чего враждовали. Но никто больше этого не знал, сеньор Хаклют. До вас ни один человек в мире не знал, что происходит на самом деле.

– Но как это возможно? – беспомощно сказал я. – Люди… люди…

– Вы находите унизительным, что вы тоже были наняты в качестве фигуры на доске? – Вадос, не мигая смотрел на меня. – Но вы можете утешаться тем, что вы первый и единственный, кто понял происходящее. Все действительно очень просто, настолько просто, что человек не догадывался о том, какая перемена произошла в его жизни. Во всяком случае, я так думал, так думали мы. Прежде всего нам нужен был хорошо и твердо управляемый народ. Мы добились этого: в Сьюдад-де-Вадосе царят порядок и закон. Разделить население на две враждующие стороны было тоже несложно. Как вы метко заметили, зачатки раздела уже существовали, раздела на черных и белых или, точнее, на тех, кто потемнее, и тех, кто посветлее. Но мы выбирали наши фигуры с учетом того, какой стороне они симпатизировали. Одни, такие, как адвокат Браун, несмотря на белую кожу и иностранное происхождение, были среди черных фигур с Диасом, другие, хотя и местные, в силу личных предпочтений выступали на стороне гражданской партии и белых. Затем нам пришлось согласиться отвести некоторым лицам роли, эквивалентные фигурам на настоящей шахматной доске. Сам Алехандро Майор – он не догадывался об этом – был моим ферзем, самой влиятельной фигурой на доске, и обладал соответствующим могуществом в реальной жизни, влияя на каждого в стране через средства массовой информации. И еще мы согласились на том, что если фигура взята, то она уже не должна оказывать влияния на реальный мир. Я имею в виду…

– Вы имеете в виду смерть, – закончил я.

Я смотрел на раскрытые передо мной папки. Толстяк Браун был мертв, Фелипе Мендоса тоже, Марио Герреро…

– Да, для некоторых это означало смерть, – согласился Вадос. – Но не для всех. После первых нескольких случаев я почувствовал, что это хуже, чем… впрочем, уже не имеет значения. Да, как я говорил, тогда было удивительно легко побуждать свои фигуры к действию. Возьмем, к примеру, весьма неглупую вещь, которую проделал против меня Диас. Он хотел взять Марио Герреро. Он знал, как Герреро презирал и ненавидел Фрэнсиса, и если бы их удалось свести вместе, то Герреро обязательно оскорбил бы его, а оскорбленный Фрэнсис в неконтролируемой ярости ударил бы Герреро. Ему уже пришлось покинуть из-за этого две страны. Прежде я и сам никогда не поверил бы, что действия людей столь предсказуемы!

– Как же было в таком случае со мной?

– О, вы следовали указаниям, вы подготовили для меня нужные планы. В некотором отношении вы вели себя, как я и ожидал, но временами вы оказывались очень трудным! Мы думали, вы невзлюбите Брауна, который был слишком непохож на вас и ненавидел все расовые противопоставления. А вы взяли и подружились с ним. А Мария Посадор, вдова моего побежденного соперника! Мы ожидали, что вы будете холодны друг с другом, а возможно, и заинтересуетесь ею как красивой женщиной, но будете отвергнуты и оскорблены. И опять нет! Обнаружилось, что Диас в любой момент с готовностью может воспользоваться непоправимыми слабостями одной из моих фигур. Поэтому я ходил вами лишь несколько раз. Но в конце концов эта слабость обернулась против Диаса. Чтобы снять вас с доски и в то же время соблюсти нашу договоренность, он был вынужден пойти на сложный ход, который не удался!

– Вы… вы знали, кто были фигурами Диаса?

– Мы оговорили всех, кроме пешек, заранее. А поскольку возможности и ценность пешек в процессе игры меняются, в дальнейшем по мере вступления в игру мы сообщали о наших пешках друг другу. Однако предварительное определение заняло много времени, даже с помощью Алехандро как арбитра.

– Вы хотите сказать, что Диас разрешил одной из фигур противника выступать в роли судьи?

Вадос пожал плечами.

– Я думаю, мы все понимали, – тихо проговорил он, – что Алехо заботило не столько то, кто из нас выиграет, сколько сама партия. Именно она была для него конечной целью независимо от результата, и ничто другое в жизни не значило для него так много, как это.

– Тогда он заслужил того, что с ним произошло.

– Может быть, и так.

Я продолжил допрос.

– Но я не понимаю, как вы ходили фигурой?! – с отчаянием воскликнул я. – Как… как меня передвигали с клетки на клетку?