Волшебное слово(Сказки) - Сомов Орест Михайлович

Утром не смеет и выйти. Поглядела из сарая в окошечко на гуменник (к тем стогам, у которых в те дни кормилась скотина) и видит: волки скалят зубы, растаскивают мясо и кости, и там лежат туши животных, которых заели. Она завопила на них, забрякала, застукала в сарае: это было неожиданно — испугались и побежали. Отворила ворота, они заскрипели — волки испугались еще больше, а она выбеж…

Рукопись обрывается.

Ефим Честняков

БЫВАЛЬЩИНА

Бабушка пахтает сметану; внучка сидит мочит кусочком.

— Пахтус пахтайсь — пахтус-от робятам… пахтанье собакам…

— Ой, бабушка, иди, домой лизун пришел, муку слизал овсяную, оржаную, пшенишную, лапшинную… А язык-от у лизуна как терка…

— Большой язык-от… Большой…

— А где лизун-от живет, бауш?..

— В овине, в трубе… за квасницей… в голбце… Соседушко и кикимора тоже в голбце да подполье… и на подволоке… под подволокой…

— А какая она?

— Седая.

— А соседушко?

— Домоведушко кикиморин муж — такой старой… Оброс весь… маленькой, ровно кужель отрепей… и в избе они живут, на дворе у скотины… везде ходят… К лошадям… Ежели которых лошадей любит — сена подкладывает… да расчесывает, гладит. Кикимора… тоже ходит везде, на наседале куриц ощипывает… Когда керкают курицы ночью — а это кикимора… А ежели пряхи оставят не благословясь — кудель прядут, только шорготак стоит: шур-шур… Я видела сама… И соседушко видела ночью… никого не было в избе… Тихо так… И слышу, на голбце коло печки ровно шарготит что-то. Блогослови, Христос… думаю… А сама на полатях лежала… Как повернула голову-ту… а с брусу ровно кошак серый на пол-от легко скок… А когда давит соседушко — спрашивают к добру или к худу… Я насилу спросила — язык не ворочается, вздохнуть не могу… «К добру», — прошептал как-то неясно… чуть слышно… Ококо… Кысанька… на молочка, дурочка… где бегал схохлапился весь.

— Бауш, а что это в трубе-то? У-ду…

— Витер-от.

— А где, бауш, он живет — витер-от?

— В лесу… это там-то. (Указывает рукой).

— А какой он, бауш?

— Дует… всё дует… у-у.

— Какой он?

— Кто его знает?.. Вот вихра видали… Сказывают, мужик бросил ножом в виха… а вихорь-от и унес… да… Мужик пошел в лес по лыка… Заблудился и видит — избушка вся в моху старая-расстарая… Вошел… а там сидит какой-то и стонет — нож из пяты вынает и говорит: «Кто-то бросил в меня ножом… вот мне в пяту попал…» Мужик гледит и узнал свой-от нож…

— Чего ему сделал вихор-от, бауш?..

— Мужик-от испугался… скорее и вышел… Ну, тебя… Лепешки-ти забыли… Пригорели совсем (вынает их). Экая ты диковина…

Андрей Платонов

МОРОКА

Служил один солдат на службе двадцать пять лет. Службу свою вел он честно и верно, а с товарищами любил шутки шутить: скажет чего — незнамо чего, а на правду похоже, другой-то и верит, пока не опомнится. Солдатская служба хоть и долгой была, да не все время солдат службу несет: и солдату надо себя потешить. Семейства у солдата нету, об обеде с ночлегом старшой заботится; отстоял солдат время на часах — и сказки рассказывает. Чего ему!

Такой и этот был, Иван-солдат. Получил он отставку, вчистую, пора ему домой к родным идти, а дом его далеко где, и от родных Иван давно отвык.

Вздохнул солдат.

— Эх! — говорит. — Вся жизнь, считай, на солдатскую службу ушла: двадцать пять лет отслужил, а царя не видел! Спросит у меня родня в деревне, каков-таков царь, а чего я скажу?

Пошел Иван к царю. А в том государстве царем был Агей, и любил Агей сказки слушать. Покуда царь сказки не послушает, он и весел не бывал. Сам Агей-царь тоже любил сказки и загадки говорить; и любил он, чтобы слушали его, а еще больше любил, чтобы в сказки его верили, а загадки не разгадывали.

Приходит Иван к Агею-царю.

Агей говорит:

— Чего тебе, земляк?

— А лицо ваше царское поглядеть! Я двадцать пять пять лет прослужил, а вас в лицо не видал!

Царь Агей велел солдату на стул сесть из резного дерева, что против царя стоял.

— Гляди! — говорит. — Посиди, солдат, на стуле, покуда тебя черти не вздули, — а сам тут смеется.

Ну, Иван сидит на стуле, робеет перед царским лицом и думает: «Уж не дурной ли царь Агей? Чему такое радуется — неужто тому, что черти солдата вздуют!»

— А что, солдат, загану я тебе загадку! — Агей-царь говорит: — Сколько свет велик, как ты думаешь?

Иван с лица сурьезным стал.

— А не дюже велик, государь, ваше царское величество! В двадцать пять часов без малого солнышко кругом всего света обходит.

Царь сказал Ивану:

— И то, солдат! А сколько от земли до неба вышины будет? Много ли, мало?

— Да тоже, государь, не дюже: там стучит — здесь слышно.

Видит царь Агей, правду говорит солдат, да обидно ему, что солдат на ум скорый такой, не скорее ли самого царя будет?

— А теперь скажи, служба: сколько морская глубина глубока?

— А чего глубока! Про то неизвестно! Служил на море мой дед, утонул в воду, тому уж сорок лет, и теперь его нет.

Понимает Агей-царь, простою загадкой старого солдата не одолеть. Велел ему денег дать на домашнее обзаведение и за стол его посадил чай пить.

— Представь мне, служивый, теперь историю, а потом я домой тебя отпущу.

А солдат богатым не бывал, он куда как деньгам обрадовался. Стало Ивану и у царя скучно, и чаю ему не надо.

— Дозволь мне, государь, погулять пойти. Двадцать пять лет я службу служил, дозволь своевольно пожить. А историю я тебе после представлю.

Ушел Иван от царя и пошел в трактир. Сутки солдат гулял, все царские деньги прогулял, остался у него один старый грош. Выпил он вина на последний грош, да своего, видно, не допил, и еще ему захотелось.

— Подавай, — говорит, — еще мне вина и угощенья, купец!

А купец обмана боится, он и спрашивает:

— А у тебя золото либо серебро?

— Золото: серебро солдату носить тяжело.

Дает купец солдату угощения, а сам садится против него.

— Куда, служба, идешь теперь? — спрашивает. — Родня-то жива иль умершая?

— От царя иду, — солдат говорит, — откуда же?! А родня солдату не нужна, ему и так все свойственники. Пей, купец, я тебя угощаю!

Выпил купец с отставным солдатом.

— Я тебе, — говорит, — сбавку сделаю, дешевле возьму.

А солдат Иван ему:

— Сочтемся! Пей еще, купец, угощайся!

Купец к угощенью привык, он сыто живет, а беседу он любит!

— Скажи мне, — говорит, — служивый, быль какую ни есть.

— А какую тебе быль сказать, купец?

— А скажи, что хошь: где ты жил, куда по земле ходил…

— А чего я тебе скажу: был я до службы в медведях да в лесу жил — и теперь медведь и тож в лес иду.

Купец услыхал такое и по первости оробел: у него ведь свое заведенье, в заведенье добра-товару много, а от медведя убыток может быть — чего с него спросишь?

— Ну, — говорит купец, — аль правда?

— А нет ли? — отставной говорит. — Погляди-ко, кто мы? Я-то медведь, да и ты-то медведь!

Купец и вовсе обомлел: с кем, дескать, это я торговать стану, в медведях-то будучи.

Поглядел купец на отставного солдата, ощупал себя и видит: солдат-то медведь, да и сам-то он, купец, тоже теперь медведь.

— Чего будем делать, служивый? Неужто нам в лес бежать?

А отставной Иван отвечает:

— Не надобно. Смотри-ка, в лесу нас охотники побьют. В лес мы не успеем.

— А чего ж нам ныне надобно? Головушка наша горькая! Медведи мы!

Отставной не оробел:

— А чего нам надобно? Медведей в купцах не бывает! Зови гостей со всех волостей, гулять будем, не пропадать твому товару-добру!

Видит купец: правду говорит Иван отставной. Велел он слуге позвать гостей со всех волостей.

Явились гости — и те, кого звали, и те, кто про зов издалека слыхали. Поели гости, попили, ни крошки, ни капли в трактире не оставили и чашки-ложки домой подбрали: к чему медведю посуда?