Пять капитанов - Ким Владимирович Малаховский

заявили, что Рэли в их присутствии говорил о таких намерениях),, то он лишь упомянул о такой возможности, когда попытка найти золотые копи окончилась неудачей. Это был просто разговор, не более, подчеркнул Рэли.

Через два дня Рэли предстал перед Тайным советом в Уайтхолле, где ему сообщили, что есть приказ о его казни. Рэли лишь попросил, чтобы ему отрубили голову, а не вешали, не вырезали внутренности и не четвертовали, как это было назначено приговором 1603 г. После этого Рэли был доставлен обратно в Тауэр. 28 октября, в 8 часов утра, Рэли разбудили и повели в Вестминстер. Там Рэли услышал удивительное по своей нелогичности и противоречивости заявление. Лорд Элвертон, подводя итоги разбирательства, неожиданно заговорил о высоких достоинствах Рэли, назвав его «звездой, на которую с восхищением взирает весь мир». Но, сказал он, существует смертный приговор, вынесенный Рэли в 1603 г. и не приведенный до сих нор в исполнение по милосердию короля. Теперь его величество пожелал привести этот приговор в исполнение.

Таким образом получалось, что Рэли, заключённый в Тауэр и обвиненный в преступлениях, совершенных во время последней экспедиции в Гвиану, должен был лишиться жизни по приговору, не имевшему никакого отношения к этому делу.

Клерк прочитал приговор и попросил Рэли поставить свою подпись, что тот и сделал. Затем Рэли спросили, не хочет ли он что-нибудь сказать перед исполнением приговора. Рэли извинился за свой слабый голос (у него был сильный приступ лихорадки), и начал свою речь. Он опять отверг все обвинения, новые и старые, выдвинутые против него. Рэли сказал, что не дорожит своей жизнью: он стар и слаб и все равно скоро умрет, а просит лишь о некоторой отсрочке казни. «Я хотел бы, чтобы меня выслушали в день моей смерти. А теперь я призываю в судьи бога, перед которым я скоро предстану, что никогда не предавал его величество... и прошу всех вас молиться за меня». В тот же день король подписал распоряжение о приведении смертного приговора в исполнение.

Только одного удалось добиться Рэли: ему обещали, что он будет обезглавлен, как просил, без четвертования, и вырывания внутренностей.

Казнь была назначена на 29 октября. В этот день по традиции должен был состояться большой праздник, устраиваемый лордом-мэром Лондона. Король полагал, что большинство лондонцев отправятся в Сити для участия в различных праздничных шествиях и церемониях и казнь Рэли пройдет незаметно.

Поскольку казнь была, назначена на следующий же день, решили не возвращать Рэли в Тауэр, а поместить его в монастыре святого Петра в Вестминстере. По дороге туда Рэли увидел в толпе своего приятеля Хью Бистона и спросил его, придет ли он завтра утром на казнь. Сэр Хью ответил, что, конечно, придет, но не знает, удастся ли ему найти место, где встать. На что Рэли иронически заметил: «Но вы должны что-то предпринять, чтобы обеспечить себе такое место. Что же до меня, то я за свое место уверен».

Король спешил с казнью Рэли. Он отверг все просьбы о помиловании, даже просьбу королевы Анны. Он игнорировал советы своих приближенных, выступавших против казни Рэли по политическим соображениям. Перед Яковом открывалась, как ему казалось, возможность достижения прочного мира с Испанией, и он желал поскорее устранить все мешавшее этому. Испанское правительство требовало головы Рэли, и Яков дал им ее.

Но он просчитался. Рэли, который при жизни никогда не был широко популярен, после смерти стал национальным героем. По иронии судьбы брак в конце концов так и не состоялся. В Англии знали, что Рэли всю жизнь считал Испанию опаснейшим врагом. Он был символом «старой, доброй Англии», последним оставшимся в живых героем, участвовавшим в разгроме «Непобедимой армады». И именно Рэли был принесен в жертву ради чужеземной католической принцессы, которую никто в Англии и в глаза не видел. В те времена говорили: «Смерть Рэли создаст более трудное положение для испанской партии в Англии, чем это было бы, если бы он остался в живых».

Ожидая казни, Рэли был спокоен и весел. Он принял многих посетителей, постарался привести в порядок свои дела, отдал на этот счет необходимые распоряжения. И успевал еще писать стихи.

Поздно вечером к нему пришла жена. Целый день она пыталась уговорить лордов просить Якова о помиловании Рэли. Но ничего не добилась, кроме разрешения забрать его тело после казни. Она сказала об этом Рэли. «Прекрасно, дорогая Бесс, — ответил он, — что ты сможешь распоряжаться мертвым телом, ибо тебе это не всегда удавалось, когда оно было живым». Юмор не покинул Рэли даже в столь трагической ситуации.

После ухода жены Рэли заставил себя уснуть часа на четыре. Потом он встал и приготовился к предстоящему событию. В 8 часов утра к Рэли пришел шериф, чтобы вести его на казнь.

Эшафот был установлен у здания парламента. Король ошибся, полагая, что лондонцы по случаю праздника устремятся в Сити. Собралась огромная толпа. Чтобы сдержать людской напор, были поставлены деревянные заграждения, но все равно шериф с большим трудом пробивал дорогу к эшафоту. Давка была такая, что Рэли задыхался и был близок к обмороку, когда наконец взобрался на эшафот.

Было холодное октябрьское утро, и около эшафота жгли костры, у которых грелись шерифы. Они предложили Рэли спуститься к ним, чтобы тоже погреться, но он отказался. «Если казнь задержится, — сказал Рэли, — может начаться приступ лихорадки, и люди подумают, что я трясусь от страха».

С эшафота Рэли оглядывал толпу, улыбаясь и приветствуя друзей и знакомых. Среди многочисленной знати, прибывшей на казнь Рэли, былй графы Эрандел и Оксфорд.

Офицеры призвали соблюдению тишины. Разноголосый шум толпы мгновенно стих. Рэли начал свою последнюю речь. Он извинился прежде всего за то, что у него, слабый голос. Два дня его сильно лихорадило, и новый приступ мог начаться в любое время. Поэтому, продолжал он, если вы заметите, что мой голос срывается, знайте, что это происходит от болезни, а не от страха. Рэли сделал небольшую паузу и продолжал говорить. Он заметил, что лорды, собравшиеся на балконе дворца, разбирают не все его слова, и сказал, что попытается говорить громче. Но Эрандел просил Рэли не делать этого. Лучше, заметил он, мы спустимся вниз. Когда лорды подошли к эшафоту, Рэли поздоровался с каждым из них за руку и продолжал свою речь.

«Король, — сказал Рэли, — обвинил меня в двух главных преступлениях: французском заговоре и оскорблении его величества. Но я клянусь, что не виновен ни в одном из них.