Маг при дворе Ее Величества - Кристофер Сташеф

Медитация. Он никогда толком ею не занимался, но для ночного бдения она должна быть хороша. Он начал регулировать свое дыхание с помощью единственной мантры, которую помнил: От mane padme om.От тапе padme...

Через некоторое время ему пришлось резко дернуть головой: он чуть не вогнал себя в сон. Тебя будут искушать! Для человека, который провел столько дней без отдыха, легко уступить такого рода соблазну.

Он снова сосредоточился на своем дыхании, пока не достиг медленного, глубокого ритма, на фоне которого мог бы занять свой мозг мыслями о вере.

Была ли какая-то вера у Малинго? В этом мире — несомненно, никуда не денешься. Но он отвернулся от Бога и уверовал в дьявола. И его побаловали вознаграждениями. К настоящему моменту извращенная вера Малинго дала ему определенные преимущества. Мэта он изводил со знанием дела. Подсылал сначала старую ведьму, потом Саессу. Даже передвинул ее вместе с дворцом миль на пятьдесят в сторону, чтобы она попалась Мэту на пути. Потом — крестьяне, которые вышли на охоту за ведьмой, взвинченные и настроенные, как суд Линча. А потом — патер Брюнел, который вдруг снова стал оборотнем. Краем глаза Мэт уловил какое-то мерцание. Не поворачивая головы, сосредоточился на нем. Оно постепенно оформлялось в фигуру, облаченную в древние доспехи. Но голова фигуры была не человеческая: свиная морда, глазки без век, низкий лоб и широко разинутая пасть с трехдюймовыми острыми зубами.

Фигура пошла на Мэта, пуская слюни. Мэт наблюдал за ней задумчиво, не ощущая ни страха, ни напряжения, в полной уверенности, что она не существует, что она — только мираж. Что еще могло прокрасться в часовню, путь в которую шел через Гардишанову пещеру? Кроме того, Мэт видел сквозь эту фигуру, хотя и не очень ясно. Он не знал, кто подослал ее и зачем — может, это плод его собственного подсознания?

Могло ли сие видение нанести ему вред? Только если бы он поверил в него. А он не верил.

Он вытянул руку, растопырил пальцы. Чудище ринулось на него, пригнув голову. Акульи челюсти распахнулись, захватывая его руку, — и замерли, не закрывшись. Глазенки без век впились в его глаза. Видение стало постепенно таять.

Шейные мускулы Мэта спружинили в легком кивке удовлетворения. Он знал, что это мираж, а посему никакого вреда не последовало.

Что все это значило для здешних людей, для здешнего мира? Неужели их магия и их чудовища существуют только потому, что в них верят? Нет, конечно, нет! Ведь Стегоман принадлежал вполне прагматичной реальности!

Его мысли покатились в ночи, пренебрегая накатанной дорогой, переходя путем свободных ассоциаций от одной концепции к другой, бесконечно возвращаясь к проблеме веры и реальности.

И тут что-то замерцало справа от алтаря.

И двинулось к нему, приобретая форму и массу по мере приближения, превращаясь в человека, который был обвит стофунтовыми веригами, волочившимися по полу. Наготу его прикрывали лохмотья некогда роскошного плаща, на голове топорщились космы немытых черных волос. Борода была забрызгана слюной. Высокий лоб, орлиный нос и тонкие губы свидетельствовали о его аристократическом происхождении. Но глаза глядели с диким выражением, выдавая безумие. Он шел на Мэта, хихикая и брызжа слюной, сквозь вериги тянулись руки, страшными пальцами целя в горло Мэта.

Мэт спокойно наблюдал. Он не видел сквозь этого сумасшедшего, но все же тот должен был быть миражом — чем же еще?

Пальцы сумасшедшего остановились в дюйме от его горла. Он сверлил Мэта взглядом, потом снова захихикал, запрокинув голову. Безумный смех рос и ширился.

И вдруг пальцы выстрелили, вцепившись Мэту в горло. Лицо сумасшедшего исказилось одержимостью убийства, глаза налились недобрым блеском. Он издавал нечленораздельные звуки, смыкая пальцы на горле Мэта. Тот ощущал нечто, отдаленно похожее на давление, но ощущение было, конечно же, ложным. Он знал, что на самом деле никакого сумасшедшего тут нет. А значит, никто реально не мог коснуться его, а тем более причинить боль. Фантом, вот что это было. Фантом, подосланный, чтобы испытать его — насколько хорошо он умеет отличить реальное от подделки.

Мэт умел различать такие вещи. Кончаем с путаницей, выдохнул он, еле слышно шевеля губами. Сумасшедший замер, неотрывно глядя в его глаза, и стал медленно таять, пока между Мэтом и алтарем не осталось пустое место.

Мэт неподвижно сидел, преисполненный приятным чувством, что все идет как надо. Его чувство реальности оказалось безупречным: то, что он полагал иллюзией, иллюзией и было, так что он все еще жив. В каких отношениях вера находится с жизнью, трудно сказать. Но все ясно относительно веры в собственное восприятие. Тест был жестокий, но Мэт его выдержал.

Что, если бы он поверил в реальность посланцев?

Тогда они вполне могли бы причинить ему вред, что означало бы, что Мэт позволил собственному разуму причинить себе вред. Даже в его родном универсуме людей могли погубить их собственные иллюзии. А уж здесь — процесс просто материализовался.

Мысли его снова пошли блуждать по сотням ассоциаций, все время вертясь вокруг вопросов веры и жизни, пока охраняемые им доспехи не зашевелились.

Со звоном отдельные их части собрались воедино, пригнались друг к другу, и вот уже стальной человек стоял в грозном молчании, и меч Мэта висел у его бедра. Ужасный рыцарь вынул меч из ножен, обеими руками взялся за эфес и замахнулся.

Каждую клеточку тела Мэта пронизала паника. Он-то ведь знал, на что способен его меч. Одного прикосновения этого клинка достаточно, чтобы умереть. То ли по его собственной глубинной тяге к смерти, то ли по чьему-то заклинанию меч сейчас угрожал ему.

Он осознавал с леденящим кровь чувством, что переступил грань — признал реальность за иллюзией, по крайней мере отчасти. А теперь, иллюзия или нет, но если меч опустится на него, — это смерть.

Мэт лихорадочно думал, что магия не подействует против его собственного разума. Только вера — и молитва. Он поспешно начал бормотать слова, в которых не был уверен, слова полузабытых детских молитв, и искал глазами алтарь.

Меч пошел вниз, но на полпути остановился. Доспехи распались на составляющие их части и грянули об пол. Меч, упав, оставил выбоину в камне. Все замерло.

Мэт сидел сжавшись, все еще молитвенно сложив руки, кровь молотком стучала в висках.

Вера! Когда все доводы рассудка бессильны и человек остается один на один с собой, приходит понимание, во что он на самом деле верит.

Рука тронула его за плечо.

Мэт вздрогнул и, подняв глаза, увидел коричневый плащ сэра Ги и его озабоченное лицо. Голос рыцаря доносился как будто издалека.

— Как вы, Мэтью?