Поколение победителей - Павел Дмитриев

Ожидания не обманули, работа по теме интегральной схемы сумматора из парктроника RAVчика кипела даже двадцать пятого в девять вечера. В Рождество и субботу (все никак не привыкну, что тут она пока воспринималась скорее как рабочий, а не как выходной день). Ребята Маслова уныло исследовали очередной набор двадцатипятимиллиметровых пластин, на которых, судя по всему, снова не оказалось ни одной годной микросхемы.

Неудивительно, хоть кол на голове теши этим гениям, но ввести нормальную фильтрацию воздуха и стерильные костюмы они так и не сподобились. Обошлись халатами, забавными накрахмаленными чепчиками и бахилами. Впрочем, может быть, я зря грешу на чистоту, и все дело в техпроцессах. Подобрать десятки параметров по каждой стадии экспериментальным путем – это не шутка.

До сих пор бросает в дрожь от разработанной техинструкции на тридцать пять пунктов. Небольшой фрагмент даже переписал на листочек и положил под стекло письменного стола в кабинете. Что‑то типа «окисление подзатворного диэлектрика, температура около 1000 гр СО2+HCl. Стабилизация фосфора, температура около 900 гр С. Диффузант POCl3». Очень хорошо мозги на место ставит, когда хочется поскорее увидеть на столе ноутбук местного производства.

Ко мне в «Пульсаре» уже привыкли. Не любили, скорее, презирали, как выскочку. Их можно легко понять: все выглядело так, будто безмозглый баран пролез между вкусными ништяками от КГБ и реальными спецами. Да еще ходит с умным видом и стучит по каждому чиху в ЦК. Но спорить с личной номенклатурой товарища Шелепина, коей я, как оказалось, являлся, никто не собирался. Помнили бериевские порядки[311]. Поэтому терпели, и даже иногда улыбались, лишь за спиной слышался язвительно‑завистливый шепот: «Да что ты хочешь, он же к самому Шелепину дверь ногой открывает!»

Насчет ноги, кстати, злопыхатели сильно погорячились – постоянного пропуска в ЦК у меня не было. Пару раз приходил с докладом на Старую площадь, получал временный пропуск в специальном бюро, комната двести семь, первое окно. Неплохо там все было устроено, но интерьеры какого‑нибудь заштатного муниципального банка из две тысячи десятого года по качеству и роскоши обгоняли ЦК с большим отрывом. А ковровые дорожки оказались вообще дешевкой, как в трехзвездочном турецком отеле. Разве что тут охрана виднелась на каждом шагу, не давала расслабиться. Так это не от хорошей жизни, просто не имелось видеонаблюдения.

Так что, больше обходились фельдъегерской связью. Почти как FIDO, только на бумаге и намного медленнее. Жалко, что следы увлечения школьного детства не сохранились в архиве ноутбука. Однако навыки, привычки к работе с нехилым потоком разнородной корреспонденции оказались очень кстати. Был даже соблазн устроить квотирование цитат при помощи ножниц и клея. Но такой авангардизм, да еще с секретными бумагами, в СССР явно не поняли бы.

Хорошо было в будущем, переписка по решаемой задаче росла в почте порой на двадцать – тридцать писем в день. И большая их часть была написана вполне по делу. Тут происходило то же самое, только действие развивалось пару месяцев. Медленно и печально.

Но к делу. Передал Маслову по акту печатную плату от часов с традиционно стертыми опознавательными знаками и здоровенной биркой с инвентарным номером. По идее, она должна была получиться даже проще, чем двоично‑десятичный (в девичестве по причине четырехбитности шестнадцатеричный) сумматор из парктроника. Рассказал про задание Александра Николаевича, о котором, судя по всему, знали не только уборщицы НИИ, но даже ЦРУ и Моссад. Попросил посмотреть, нельзя ли уже через месяц‑два получить хотя бы сотню интегральных схем для часов.

…Домой добрались за полночь. С утра, вернее, к полудню воскресенья, как только проснулся, обрадовала Катя. Оказывается, на Новый год к нам в гости собирались приехать ее родители. Уже купили билеты на поезд, позвонили с почты, чтобы встречали в четырнадцать двадцать тридцать первого декабря на Павелецком. Тесть и теща, можно сказать, приговор! Как я радовался, что в свердловской квартире Анатолия (куда родственники перебрались из барака), не было телефона. И все равно нашли способ. Уехать бы в командировку в тайгу, к медведям недели на три. Да только кто же меня отпустит живого?

Радовало одно: в СССР не было идиотских новогодних каникул по пять – семь дней. Работали до вечера тридцать первого, и уже с утра второго выходили на работу. Так что, не загостятся.

Вот машина служебная, это хорошо или плохо? Голова не болит за парковку, починку и заказ дефицитных запчастей. Всякие шкворни шприцевать не надо раз в две с половиной тысячи километров, что при моем темпе приходится делать ежемесячно[312]. Это не RAVчик, который можно было отдать раз в год в сервис, а все остальное время ездить. Ну и культура тут такая, что на директора за рулем будут смотреть, как на белого слона. Для государства от этого сплошной вред, куча взрослых мужиков за баранкой бессмысленно выключены из экономики. Надо будет подкинуть Шелепину идейку, пусть посмотрит, как в США все с автопарком устроено.

Но у меня проблема заключалась в другом. Вот встретить родителей жены на казенном автомобиле можно? Нет, понятно, что для большинства руководителей в СССР даже вопроса такого не стояло, гоняли по своим делам – только в путь. Но когда твердо знаешь, что водитель не просто постукивает, а натуральные рапорты пишет? Потом думать, как там коммунистическое сознание Шелепина взбрыкнет?

Вот прикинул, да и поехал на такси. Может, так правильнее, на подобные вещи должно хватать директорской зарплаты, даже с учетом неожиданно грабительского налога на бездетность[313]. Куда там Кудрину…

…Вот именно так я себе и представлял новых родственников. Теще Нине Петровне очень подходил термин «простая русская женщина». Не толстая, но и не худая, за тяжелым черным пальто точнее не понять. Круглое усталое лицо в обрамлении завитых русых волос выглядывало из‑под цигейковой шапки. На ногах чернели валенки с галошами. Уже в машине меня поразили ее руки, покрасневшие от мороза, изработанные, неправильной формы, все в глубоких морщинах. Ох, и побила ее жизнь, похоже, не нужно моей Кате подобной доли.

Тесть, Василий Никанорович, вывалился из поезда с чемоданом в здоровой руке, уже слегка навеселе. Эдакий невысокий худой живчик, даже толстое пальто не придавало ему солидности. Неожиданно симпатичное вытянутое лицо с тонкими чертами однозначно говорило, в кого уродились Катя и Анатолий. Вот только годы не пошли ему на пользу, оставили серость на щеках и безнадежность во взгляде. А его непосредственная разговорчивость заставила стиснуть зубы. Впрочем, на день‑два меня хватит, тем более что Катя донельзя довольна – шутка ли, почти год не виделась с родителями, только письма‑открытки.

Зато наконец понял, почему в СССР любят большие машины. Втиснуться на сиденья впятером, в зимней одежде и валенках, тут никакая европейская малолитражка не поможет. Это в две тысячи десятом году вещи из легкой синтетики, только десяток метров до машины добежать. Тут все основательное, из шерсти и на ватине, хоть ночуй, зарывшись в сугроб.

Добрались до дома уже в темноте, но без приключений. Житейские охи‑вздохи и практичное исследование Ниной Петровной жилплощади прошли за кадром. Катя с Люсей, супругой Анатолия и их пятилетним сынком, не отвлекали мужскую половину от важного занятия – дегустации на кухне бутылки странного армянского коньяка «Prazdnichniy». Несмотря на идиотское название, напиток был удивительно, даже парадоксально хорош. Не иначе, на заводе бочками ошиблись при разливе. Поэтому еще осенью, вместо того чтобы отправить напиток в место первоначального целевого назначения – обменный резерв НИИ, фонд из двух коробок был целиком выкуплен в мое личное пользование[314].

Если бы Василий Никанорович с Анатолием не курили, было бы совсем хорошо. Раз пять предлагал пойти в комнаты, благо, одна пока была практически пуста. Но советское понимание кухонной идиллии оказалось сильнее. Девушки то и дело таскали тарелки, вилки и ножи в гостиную, чего‑то резали, заправляли, жарили. Нина Петровна аккуратно и тихо впихивала в мужа закуску, он отталкивал ее культей, а левой тянулся к рюмке. Меня напрягли открыванием консервных банок со шпротами, печенью трески и красной икрой. Анатолий мешал странную субстанцию, по дикой традиции называемую «оливье». Пр‑р‑р‑раздник, черт, куда бы сбежать?! Одно хорошо, успел зарубить дикую инициативу по выставлению консервных банок (а не их содержимого) на стол в тарелках.

К десяти все затихло, оказывается, дамы ушли переодеваться и наводить лоск. Еще одна нелепая особенность быта. Сначала бегать в фартуках и халатах, потом надеть платья, пошитые за полгода, дефицитные туфли на каблуках, накраситься… Черт, зачем наматывать на себя мишуру с елки? Еще месяц назад выкинул бигуди со словами: «Плевать на ретромоду!» – и опять какой‑то крендель на голове? Еще и блестки на веках, вроде не завозили на нашу базу таких теней. Надо их найти и отправить в мусорный контейнер – догонять бигуди[315]. А… Вот и Люся, такая же красивая. Тьфу, блин, деревня!