Утраченный покой - Любовь Михайловна Пушкарева

у нас тут намечается экспансия детройтских вампов, а насколько я знаю, они о перемирии ни сном, ни духом. Стая, конечно, может сидеть на попе ровно и ждать, когда она превратится в корм и сборище рабов и холуев, или всё же чуть пошевелиться сейчас, пока еще не поздно.

– Что ты хочешь?

– Я ничего не хочу, Тод, – ледяным голосом ответила я.

– Что нужно делать? – наконец-то мохнатый задал правильный вопрос, и получаса не прошло.

Я объяснила по поводу риэлтерских агентств и возможных лежек вампов. Тод все понял, на том и расстались.

Следующий звонок был Фрешиту, тот действительно обрадовался, услышав меня. Я вкратце обрисовала ему ситуацию и попросила о том же. Болотник всё понял, полномасштабная война трупаков никому не была нужна, и пообещал озадачить всех своих вассалов и созвониться с Тодом, дабы поделить работу.

Когда я отключила и отбросила от себя подальше телефон, Франс расплылся в улыбке.

– Ну прям леди-босс, любо дорого глянуть.

– Не скалься, Франс, у тебя карт-бланш на ведение боевых действий, но вы обязаны соблюдать режим секретности; сам знаешь, кто ответит, если люди узнают. И никаких смертей случайных свидетелей, это приказ. Есть среди вас умельцы, стирающие память, вот пусть и работают.

– Таких немного, – бросил князь, просто чтобы не соглашаться беспрекословно.

Мы какое-то время помолчали, я бездумно перебирала мягкую шерстку Кисс.

– Ну, это всё? – поинтересовался Франс, намекая на цель своего визита.

– Не думаю… Нет, не всё. Расскажи мне о Лорел де Детройт, об Алехандро и том…Грегори. Как флерсы оказались в лежке вампов и сколько времени там провели?

Франс скривился, но начал рассказывать.

– Лорел де Детройт четыреста лет, замечательный возраст, из зеленой ветви.

– Зеленой ветви?

– Ну, мохнатых да болотников подъедала, пока росла, да и сейчас по возможности старается.

А Франс из красной ветви, догадалась я, вскормлен на инкубах.

– А что ей дает зеленая ветвь?

– Ну она оборотней любых к ногтю прижимает, тело способна менять. У нее есть «боевая трансформация», – он выделил голосом современный термин.

– Она умна?

– Дьявольски, умна, хитра и коварна. И плевать хотела на Равновесие. Думает, что встала над ним. Ну-ну. Не мытьем, так катаньем, а чаши выровняются. Алехандро для нее был далеко не пустым местом, он очень сильный вампир. Был. Аманда тоже. Диву даюсь, как твои прихвостни ухитрились…. – он вдруг замер глядя в стенку. – Ха! – радостно треснул себя по коленке, – Ну точно! И никак иначе!

– О чем ты?

– Аманда могла и пса твоего и инкуба порвать на шмотье раньше, чем они что-то поняли и почувствовали. Но она слишком вознеслась; тот, кто не чтит Равновесие, отрывается от реальности и рано или поздно это оборачивается против него. Она не верила, что какие-то слизняки могут ей навредить. Что какой-то блохастый выстрелит в нее – у него кишка тонка и скорости не хватит. Твой пес вообще обманчивый, сука, не брешет, а сразу в горло.

– Он кобель, – усмехнулась я.

– Ну да, – как ни в чем не бывало, с улыбкой согласился Франс.

– В общем, шансов завалить Аманду и Анду у твоих прихвостней было немного, а поди ж ты – сумели.

– А Алехандро?

– А что Алехандро, я знал, что он опасен. Но мы тоже, знаешь ли, не можем убивать себе подобных без крайне веской причины. Тем более что он годами вел себя тише воды ниже травы. А одной недоброй ночкой я проснулся в жгучих серебряных цепях.

Вамп погрузился в неприятные воспоминания.

– Мы держали пираний, – задумавшись, произнес он. – Крысы раздражают. Так он меня моим рыбкам и скормил. Нет, они не жрали, но пробовали. Покрутится, покрутится и откусит – не еда, выплюнет. Опять крутится, крутится, думает своим микроскопическим мозгом, а вдруг что-то поменялось, опять откусит, опять выплюнет. А их тридцать с лишним было, безмозглых, мелких, зубастых тварей… Он хотел, чтобы я птенцов отпустил, но я не дурак, чтобы на такое соглашаться и верить клятвам Лореловского выкормыша. Что тебе еще рассказать, Пати? – он впился в меня взглядом. – Рассказать, как он долгими месяцами морил голодом, жег серебром, святой водой. Мучил и унижал, растаптывал перед гнездом и заезжими, превратил в шлюху и жратву в надежде, что я сдамся. А вам, божкам, было насрать, что там у мертвяков творится!

– Ой, Франс, не надо, тебе точно так же насрать на то, что творится у нас. Ты бы и палец о палец не ударил, не будь я белой, не будь я полезна тебе. И если мне вдумается издеваться над Седриком, ты не встанешь на его защиту.

– А тебе вздумается? – удивленно поинтересовался он. Перепады у него в настроении покруче, чем у психопатов со стажем.

– Нет, не вздумается, – я помолчала и продолжила. – Но после смерти Алехандро ты быстро прибрал все к рукам.

– Я многих убил, просто взял и убил. Это, знаешь ли, впечатляет и внушает. Те, кто остались, не рискнут злоумышлять против меня. Остались либо слабые, либо умные. И те, и другие не спешили быть мне палачами, когда я пал.

– Франс, а ведь ты, наверное, до колик испугался приезда Аманды.

– Ошибаешься. Я усвоил уроки и удвоил осторожность и защиту. Да и потом, как это ни странно, то, что не убило – сделало сильнее. Ничто так не заставляет расти над собой, как стремление выжить.

– А какой ветви был Абшойлих? Тоже зеленой?

– Нет, багровой.

– Точно, багровые vis-всполохи. Но он так легко менял тело.

– Лет пятьсот или даже больше одно гнездо снюхалось с каким-то божком смерти, пойдя ему на службу. Он очень много им дал, но в конце концов Равновесие взяло свое, с ним расправились, как бы даже не слуги Единого… А может, и не они, может, он кому-то из ваших поперек горла встал. Но божка не стало, а багровые остались. И когда в Старом Свете немцы принялись мстить за поражение, да так, что всем места стало мало, когда людишки додумались содержать себе подобных как скот и убивать так, чтоб дешевле выходило, вот тогда для багровых, вскормленных на смерти, и наступил персональный рай на земле. А красные побежали в Новый Свет, в те годы наша община увеличилась вдвое. Вообще Нью-Йорк –