Москва про Романовых. К 400-летию царской династии Романовых - Александр Васькин

Московский фабрикант, купец 1-й гильдии, потомственный почетный гражданин Москвы К.Т. Солдатенков еще в 1861 году одарил будущую библиотеку 3000 рублями и всю свою последующую жизнь в течение сорока лет передавал ежегодно по 1000 рублей серебром. Также по его завещанию библиотеке и музеям отошла его личная библиотека и коллекция картин, благодаря чему коллекция живописи музеев удвоилась.

Ученый и путешественник, участник войны 1812 года А.С. Норов передал библиотеке коллекцию редких отечественных и зарубежных книг числом в 16 тысяч единиц, в том числе 155 инкунабул, т. е. книг, изданных до 1 января 1501 года.

Среди дарителей также были библиограф С.Д. Полторацкий, композитор М.Ю. Виельгорский, философ П.Я. Чаадаев, ученый Ф.В. Чижов, дипломат К.А. Скачков и многие другие. Музеям приносили в дар рукописи А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, рукописи декабристов. А писательница Е.С. Некрасова, долгие годы собиравшая материалы, имеющие отношение к А.И. Герцену и Н.П. Огареву, передала все эти документы и материалы в библиотеку, где при содействии директора музеев ученого М.А. Веневитинова был создан первый музей общественного движения в России – «Комната людей 1840-х годов».

Кто только не был читателем Румянцевки, не говоря уже о крупнейших русских писателях той эпохи! Лев Толстой ходил сюда, как в дом родной. И не только почитать книги, но и пообщаться, в том числе и с легендарным библиотекарем Николаем Федоровым. Про него говорили, что спит он на голом сундуке, а ест один хлеб. Вполне возможно, ведь свою зарплату он тратил на покупку книг для библиотеки, а потому одет был более чем скромно. Некоторые читатели, впервые оказавшись в Румянцевке, даже могли дать Федорову на чай, не понимая, кто перед ними находится.

А чай Федоров любил попить с Толстым. В один прекрасный день чаепитие не состоялось. То ли кипяток остыл, то ли сахару оказалось маловато – великий писатель, показав на книги, с присущей ему прямотой заявил: «Ах, если б все это сжечь!» Федоров схватился за голову, закричав: «Боже мой! Что вы говорите! Какой ужас!»

В Пашковом доме наряду с рукописями Пушкина, Гоголя, Достоевского хранились и рукописи толстовских романов. Однако в 1904 году ввиду ремонта дома Толстому было предложено вывезти свои рукописи, так как места в хранилище для них уже не оставалось – и без того некуда было девать древние манускрипты. Особенно сильно возмущалась Софья Андреевна, назвав директора музея Ивана Цветаева «невоспитанным и противным». Рукописи Толстого принял Исторический музей.

Сто лет назад много шума произвело дело о краже из Пашкова дома. Украли в том числе и редкие гравюры. Всех собак повесили на Цветаева, отставив его от должности. А он, между прочим, отдал музею без малого 30 лет жизни.

Цветаев долго оправдывался, даже написал книгу в 1910 году: «Московский Публичный и Румянцевский Музеи. Спорные вопросы. Опыт самозащиты И. Цветаева, быв. директора сих Музеев». Суд снял с него подозрения, а в 1913 году в качестве компенсации Цветаева избрали почетным членом Румянцевского музея. В то время он уже трудился в основанном им же Музее изящных искусств на Волхонке. Но здоровье профессора было подорвано, в том же году он скончался.

В 1940 году Марина Цветаева напишет: «Мой отец поставил Музей Изящных Искусств – один на всю страну – он основатель и собиратель. В бывшем Румянцевском Музее три наши библиотеки: деда, матери и отца. Мы Москву – задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?»

Очередной период подношения даров наступил после 1917 года. Правда, владельцев не спрашивали, хотели бы они передать Румянцевке свои собрания. Хорошо хоть ноги удалось унести. В условиях, когда жгли барские усадьбы, Пашков дом оказался настоящим спасением для графских и княжеских библиотек. А в 1925 году распустили музеи. Картины и скульптуру отдали на Волхонку, в Третьяковку, Исторический музей.

Очередным испытанием для Пашкова дома стало строительство нового здания Библиотеки имени Ленина, как ее нарекли большевики в 1924 году. Архитекторы Щуко и Гельфрейх задумали выстроить дом – памятник вождю. Ударная стройка должна была закончиться к 16-й годовщине революции. Гранита для облицовки было в избытке, а вот с бронзой возникла напряженка. Зато много в Москве оставалось колоколов, которые оперативно переплавили для нужд строительства.

С течением времени стали бросаться в глаза вычурность и чужеродность нового библиотечного здания, своей серостью диссонирующего с белым цветом Пашкова дома. Куда как приятнее глазу был белокаменный терем Архива иностранных дел, украшавший раньше Воздвиженку. А уж о гигантском здании книгохранилища, ставшем насестом для рекламы заморских брендов, и говорить не хочется.

Многое пришлось пережить Пашкову дому: пожар 1812 года, бомбежки 1941 года, прокладку станции метро «Боровицкая» в 1986 году, в результате чего дворец треснул по швам и 20 лет стоял в лесах. Уж и не чаяли, когда откроется.

Это здание – центральное звено важнейшей культурной цепи: Университет на Моховой – Пашков дом – Музей изящных искусств. Пройти по ней можно минут за 15, а складывалась эта последовательность домов-символов несколько столетий. И потому учреждение здесь новых музеев, персональных галерей многим кажется не вполне обоснованным.

Король Прусский Фридрих Вильгельм III с сыновьями благодарит Москву за спасение его государства (с бельведера Пашкова дома).

Худ. Н.С. Матвеев. 1896 г.

Когда в метро объявляют, что следующая остановка – «Библиотека имени Ленина», поневоле задумываешься. Справедливым было бы назвать нынешнюю библиотеку именем Румянцева. «Беречь как глаза» – сегодня повторяем мы вслед за канцлером Румянцевым, относившим эту фразу к своим книгам, мы же адресуем эти слова к самому Пашкову дому.

В честь царя Александра I Благословенного

В апреле 1867 года Московская городская дума приняла решение уступить Московско-Смоленской железной дороге «бесплатно участки городской пустопорожней земли, которые ей могут понадобиться под Московскую станцию и под самую дорогу, как в черте города, так и вообще в городских владениях…»[218].

Речь шла о новом вокзале Москвы – Смоленском. Строительству вокзала предшествовала прокладка железнодорожных путей. Изыскания местности для прокладки пути «Государь Император дозволил Смоленскому земству провести на свой счет»[219]. Смоленские промышленники, заинтересованные в соединении с Москвой, охотно давали деньги на будущую железную дорогу, москвичи тоже понимали ее выгодность.