Евреи, которых не было. Книга 2 - Андрей Буровский

Не поручусь, что Сталин действительно произнес слова: «Нужно, чтобы при их выселении в подворотнях происходили расправы» и «Доехать до места должны не больше половины» [202, с. 319]. Но дух прессы сделался таков, что Алексей Сурков, главный редактор «Огонька», в феврале 1953 года сказал Борису Полевому: «Когда я читаю наши газеты, мне кажется, я попал на территорию, оккупированную Геббельсом!». В общем, шла массированная подготовка.

И ничего не было бы уникального в массовой высылке евреев — после высылок чеченцев, крымских татар, карачаевцев, после массовых депортаций эстонцев, поляков, литовцев, латышей, после геноцида поволжских немцев. Ничего такого, что не происходило бы уже в годы еврейского правления Россией или в сталинские полтора десятилетия. Евреи всего-навсего разделили бы судьбу многих других… в том числе «патриотов, монархистов и офицеров».

Судя по всему, смерть Сталина прервала эти приготовления. Насколько вероятна версия отравления Сталина ближайшими поделыциками, насколько реально, что диктатора «убрала» группа влиятельных евреев — об этом очень трудно судить. Ведь достоверной информации нет.

Итак, мы видим, что исключительное положение евреев в СССР кончилось не в одночасье. Пятнадцать лет, с 1938 по 1953, в тумане постановлений, тайных указов и циркуляров, еврейская триба отстранялась от рычагов управления государством.

На первый взгляд, в эту схему не вписывается назначение польских и литовских евреев на крупные должности в «новых республиках», в странах Варшавского договора, — особенно в Польше и в Венгрии. Но эти люди исчезли сразу, как только сделали самую грязную работу. И получили они за нее крайне мало. «Еврейской „семье“, как потерпевшей поражение в борьбе за власть в отечественной мафии, выделялись самые худшие куски от пирога власти: Литва, Западная Украина, — там, где риск получить партизанскую пулю был особенно велик, а выгоды от портфелей особенно малы…» [3, с. 53]. В сущности, их руками загребли жар, и только.

Как бы ни оценивать личность и политику Сталина, все же с его приходом страну избавили от этого потока концентрированной злобы, от призывов расплавить Минина и Пожарского, от вколачивания в голову россиянина бредовых представлений о России, как омерзительной стране «мертвеющих рек». Это отметил и Георгий Иванов, которого уж никак не обвинишь в приверженности к коммунизму:

Теперь тебя не уничтожат,Как тот безумный вождь мечтал.

В тексте имя вождя не названо; имел ли Иванов в виду Ленина или Троцкого — не знаю.

По этой причине, наверное, многие эмигранты и признали Сталина или, по крайней мере, стали лояльнее относиться к СССР. Политический строй после войны не сменился, советская цивилизация так и продолжала свой таинственный путь, но положение евреев в СССР перестало быть привилегированным. И русофобия уже не была частью официальной идеологии.

СЛОВО МАРСИАНИНА

Да, все примерно так и было. Только чему же все-таки радуется и Буровский, и его друзья и единомышленники? Ведь и со сменой «легирующей прослойки» тип цивилизации сохранился… Как она была советской, так и осталась. Русские коммунисты, пришедшие на смену еврейским, ничуть не лучше их в нравственном отношении, а в умственном отношении и по части образования им даже проигрывают.

Русофобия омерзительна, как всякая национальная фобия. Особенно омерзительна она в роли государственной установки. Но антисемитизм-то чем лучше? Во всем, написанном Буровским, мне симпатичнее всего то, как он показывает — все участники событий и проводники политики любых «фобий» и «филий» одинаково непривлекательны, а политика одинаково погибельна.

Глава 7

Виртуальность продолжения России

Я на жизнь взираю из-под столика:

Век двадцатый, век необычайный!

Чем столетье интересней для историка,

Тем для современника печальней.

ВИРТУАЛЬНОСТЬ «БЕЗ ПЕРЕВОРОТА»

Действительно, а что, если бы история России пошла без переворота? Без распада государственности в 1917 году, без Гражданской войны, без трехголового еврейского Горыныча?

Вполне можно представить себе такой ход событий: бомба Гриневицкого не убила Александра II. Оставшись искалеченным, потеряв обе ноги, император делает примерно то, что через четверть века сделал Столыпин: одной рукой обрушит контртеррор на террористов, другой доведет до конца реформы. В их числе и упразднение черты оседлости, и уравнивание евреев в правах. Скажем… в 1883 году. И что тогда?

Во-первых, тогда продолжает существовать и эволюционировать слой русской интеллигенции. Эмансипация евреев неизбежна, и образованные евреи входят в состав интеллигенции; естественно, их все больше и больше. Российская интеллигенция продолжает набухать евреями; российская буржуазия эдак на 80 % становится еврейской.

И потому я убежден, что в Российской империи вполне могло бы обойтись и без революции, без смены политического режима. Но вряд ли могло бы обойтись без явления, которое читатель волен назвать и преобладанием евреев в верхушке общества, и «жидовским засильем» — это уж как ему нравится. Иначе никак не может быть при таком положении вещей, когда большинство русского народа просто не желает ничего, кроме как выпить и закусить, а пять миллионов евреев — это примерно миллион молодых, энергичных людей, которые уж по крайней мере грамотны, и притом в большинстве своем энергичны и активны.

Русское национальное сопротивление? Это как — выдвижение идей национального единения, попытка создать государство, во главе которого стоит дер руссише фюрер, да? Вероятно, такое будущее чревато появлением идей русского национал-социализма… Но при нормальном развитии страны это не очень опасно.

Более важный вопрос в другом: а пугаться ли этого неизбежного процесса? Означал ли бы он «порабощение» России? В том-то и дело, что нет. Любимая идея антисемитов в том и состоит, что если евреев много «наверху» — значит, страна ими порабощена. Позволю себе вопрос: а что, если большинство народа и не хочет никуда «наверх»? До тех пор, пока никто не мешает никому подниматься по социальной лестнице, я не вижу опасности в господстве любой национальной или религиозной группы. А мне ни разу не предъявляли серьезных доказательств того, что евреи кому-то мешали или кого-то оттесняли. Идея «оттеснения» характерна для интеллектуально и морально сниженных людей; интеллектуалам никого и ниоткуда оттеснять не надо, а к племенной жизни у них очень слабый интерес.

Напомню, что в истории России были периоды интеллектуального и экономического господства нерусских, и как будто национальной катастрофы не последовало. Русская Академия наук при Анне и Елизавете насчитывала от 300 до 360 академиков. Русских имен в ней ровно два: Ломоносов и Крашенинников. Как видите, дорогие соотечественники, рабами немцев мы отнюдь не стали. Появился у русского народа вкус к занятиям науками — и состав Академии наук при Александре выглядел уже совершенно иначе (при том, что немецких фамилий было по-прежнему много).

В случае же с господством евреев положение дел изменилось бы только с появлением по-настоящему многочисленной русской интеллигенции — с потоком русских крестьян на социальные «верхи». И опять приходится признать: не произойди переворота, русско-еврейские отношения развивались бы по очень похожей схеме: пока не отрастет голова у огромного большинства русских — быть везде еврейскому засилью. Хотя, конечно, в варианте «без революции» многое было бы куда приличнее и спокойнее.

И уж, конечно, неизбежно была бы и левая пропаганда евреев — от либеральной до ультра-революционной. Это очень хорошо видно на примере стран, в которых жили большие группы ашкенази, но которые и после 1917 года продолжали нормально развиваться. Ведь даже евреи, лютые враги советского строя, начинали в 99 % случаев как его пропагандисты и сторонники. Потом уже, полюбовавшись на реальное воплощение того, что они пропагандировали, эти люди ужасались и кидались бороться со вчерашними союзниками. До того, как угодить в советские лагеря, и Марголис, и Менахем Бегин были, как тогда говорилось, «большими друзьями Страны Советов».

То, как думало большинство польских евреев, хорошо видно на примере судьбы Лидии Цёлкош, официально вышедшей из еврейской общины. Она — социал-демократка, ее принадлежность — политическая, а не национальная! [204, с. 6].

А вот чешский еврей Кольман, который в 1916 году попал в России в плен и присоединился к революции, был на важных постах. В 1948 году три года просидел на Лубянке, потом снова занимал ряд важных постов в науке в Праге и в Москве. После 1968 года опять попал в немилость, и только в 1976 году ему разрешили выехать в Швецию. Там он попросил политического убежища и написал книгу с выразительным названием: «Мы не должны были так жить» [204].