Цена империи - Алексей Глушановский

Больше Тахо мне не встречалась. Я чуть не умер от тоски.

А дома ждал сюрприз. Меня обвинили в колдовстве и ереси, что уезжал я на шабаши, блудил и распутствовал. К счастью сия новость со скоростью мысли облетела весь Мадрид и дошла до кардинала, с которым мы частенько играли в шахматы. Как я уже говорил, вашему покорному слуге (и Тахо тоже) были известны некоторые грешки Его преосвященства, а так как под пытками ведьмак мог не только сознаться, но и потопить многих, допрос с пристрастием отменили. Более того, даже моих слуг не пытали. Помимо этого кардинал в силу каких-то причин, возможно дружеских, настоял на том, чтобы суд не начинали в отсутствие Папы Римского и без его ведома.

Возглавил дело мой злёйший враг, Эскабар де Вирто, равный со мной и по имуществу и по влиянию, но жадный и ненасытный от рождения. Нетрудно было догадаться, что причиной всему отцовская земля, которая за последние семь лет заметно увеличилась и на которую алчное животное давно поглядывало. Уничтожив могущественного защитника, Вирто мог легко разделаться с папой. Но подхлёстывала противника ещё и ревность. Роковая красавица графиня ЭнолиЄ эль Тахо! Даже тварь без сердца не могла ночами спать и тоже страстно хотела её.

По причине того, что моё чистосердечное признание (которое должно было быть получено в результате пыток) отсутствовало, пришлось приглашать лжесвидетелей. И тут Эскабар постарался на славу. Через мой суд прошли тысячи людей, с пеной у рта, уверяя, что видели мой разгул. Тысячи женщин признали меня искусителем, змеем и тому подобным. Главным козырем врага был один-единственный поцелуй, ставший легендой Мадрида.

На каждых площадях, базарах, в каждых домах шёпотом передавалась интересная легенда-быль про красавицу-танцовщицу, единственную ведьму, прилюдно поцеловавшую самого Кристиана Эрнолу! За что та и поплатилась жизнью, но зато она одна узнала, какого вкуса губы самого опасного человека в Испании. Знали бы они, что моя прекрасная злодейка могла похвастаться не только этим, и дерзкая чернокнижница ещё жива и бродит где-то рядом.

По какому-то странному стечению обстоятельств мы родились с ней в один и тот же день, почти одновременно, но с разницей в двадцать лет, две заблудившиеся во времени половинки одного целого. Вместе у нас получалась идеальная неуязвимая пара, но стоило поссориться – и всё пошло не так. Как человек, раздираемый внутренними противоречиями, не может долго быть здоровым, так и мы, воюя друг с другом, разрушили свою жизнь.

Внезапно на глаза попалась маленькая девочка, уснувшая на руках отца. И я вспомнил нашу вторую встречу, поняв одну до боли простую вещь: сила испытываемой ненависти равна любви.

– Он не виноват, – послышался вдруг за спинами мужчин до боли знакомый голос.

– Что? – прокатился удивлённый ропот по толпе.

– Мой братик не виноват! – сжав кулачки, закричала пятилетняя девочка, выбегая вперёд. – Он добрый, он хороший!

– Сестра колдуна! – заорал Эскабар. – Взять её!

– Нет, Ваше святейшество, люди, это же просто расстроенное дитя! – закричал, обнявший её сзади папа. О нём-то я попросил позаботиться кардинала, который исполнит последнее желание.

– Мой братик не колдун! Он молится!

– Все слышали? – обратился к публике враг. – Он молится не Богу!

– Неправда! Это ты плохой!

– Она с ним заодно! Взять их!

– Отпустите дитя, Эскабар, – спокойно произнёс кардинал. – Это лишь огорченный ребёнок.

Я с благодарностью взглянул в его ложу и, окаменел. Задвигая шторку, мой партнер по шахматам целовал ручку Тахо, разодетой как графиня. Повернув в тот момент голову в мою сторону, она, сложив губки бантиком, чмокнула воздух и выразительно губами произнесла: «Война». Затем задернула зановесочку.

« Я убью тебя, ведьма, убью!»

– И, наконец, введите последнюю жертву ведьмака, – победоносно пробасил Эскабар.

Дверь открылась, и вошла благородная дама в рубиновом платье. Мужчины не в силах скрыть восхищения, смотрели ей вслед. Кровавой красавице всегда шёл красный. Он отражал всю её сущность.

– Меня зовут графиня Эноли эль Тахо. Я же танцовщица, – рывком содрала она с себя богатый наряд, под которым оказалась цыганская одежда. – Своим поцелуем в таверне, я заколдовала Кристиана Эрнолу. Грехи, в которых несчастного до этого обвинили, были продиктованы моей волей. Я – ведьма! Я околдовала его. Причина тому – желание стать знатной синьорой и, естественно, моя чёрная душа.

– Она лжёт! – вскочил мой злейший враг и обвинитель. – Он околдовал её.

– Не он, а я, – спокойно заметила Тахо, – и это так же верно, как этой ночью я совратила вас, господин обвинитель.

В наступившей гробовой тишине можно было услышать, как пролетит муха.

– Она лжёт! – взвился Эскабар. – Она с ним заодно! Я чист! Она клевещет!

– Она говорит правду! – раздался внезапно спокойный голос сверху. – И я, Папа Римский, сам тому свидетель.

– И я, кардинал, могу подтвердить выше сказанное.

Половинка не бросила меня. Воспользовавшись прежними связями и знаниями, побежала к кардиналу, говорила с ним часа три за закрытыми дверями, потом добилась аудиенции Папы Римского. Никто так никогда и не узнает, о чём шла там речь, но в конце эти строгие и часто беспристрастные люди поцеловали ей руки, как целуют только Мадонне. Трудно заслужить уважение данных двоих, но очаровательная ведьма их околдовала.

Однако в тот миг земля ушла у меня из-под ног от ревности, слепой, злой ревности. Я был зол на неё, не мог простить измены. Она предала меня с моим самым злостным врагом! И это было последней точкой терпения! Ну что ж, Тахо, война так война! Не жди пощады! Беснуясь и негодуя, я совершенно не думал о её жертве, не понимал, что теперь обвиняемую не в силах был спасти и сам Папа Римский! Из подсудимого меня сделали главным по делу. И опьянённый разум не осознавал, что моя же система, которую я так любил, которой гордился, отнимает Её у меня. Навсегда.

– Признаёте ли вы себя ведьмой?

– Признаю.

– Признаёте, что околдовали Кристиана Эрнолу с того, самого момента, как поцеловали его в таверне?

– Признаю, и если он исповедует меня, то чары развеются навсегда.

Это был призыв. Она звала меня.

И когда я пришёл в темницу, она буквально слетела с вороха соломы, кинувшись вперёд.

– Ты пришёл, пришёл, – упоенно прошептала она, протягивая ко мне руки через прутья решётки.

– Что тебе надо? – грубо спросил я.

– Завтра моя смерть, я хочу за всё попросить прощения.

Ей было страшно и так хотелось жить, но тогда беспощадный палач не заметил этого. Он ничего не хотел замечать.