Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов

Вы понимаете, говорит Эванс, не произнося ни слова, это всего лишь гордыня: считать, будто наблюдатель что-то определяет. Все определено заранее и без нас. Даже если человечество погибнет – а все идет к этому, – планеты будут так же вращаться по Кеплеровым орбитам, а сила тяготения будет определяться законом обратных квадратов. Неопределенность – это сбой в системе, несчастный случай, что-то вроде пожара на шахте. Его всегда можно избежать, если соблюдать правила безопасности. А если горнодобывающая компания решит немного сэкономить – вот тут-то и появляется неопределенность. Из-под земли достают обгорелые трупы, и вдовы не могут определить своих мужей. Вы понимаете, что я имею в виду, правда?

Вы понимаете, говорит Ольга, не разжимая увядающих ярко накрашенных губ, я уверена, что Лос-Анджелес не переживет этой войны. Японские подводные лодки уничтожат его. Они проплывут Тихим океаном и вынырнут у пляжей Санта-Барбары и набережных Венеции. Я вижу, как пылают пальмы, превращаются в руины мраморные виллы, а их обитатели тщетно ищут спасения во вскипающих от жара бассейнах. Лос-Анджелес обречен: ведь это третий город, где я была счастлива. Вы правы: нет никакой неопределенности, наблюдатель не решает ничего – всё гибнет, а Старик не играет ни в кости, ни в рулетку: зачем играть, если в конце всегда выпадает зеро. Вы ведь это понимаете лучше многих, правда?

Они сидят, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза, не говоря ни слова, не разжимая губ. Два наблюдателя, два героя ушедшей эпохи – актриса немого кино, профессор классической физики.

Стивен все-таки отправил подробную телеграмму майору Лимансу, зашифровав донесение заранее согласованным (и крайне примитивным) кодом. В гостиной он сел на свободное место, и тут же на лестнице появились патер Фейн и Фортунат.

– Я только что провел увлекательнейший час со святым отцом, – объявил Фортунат, – и, мне кажется, справедливо будет предоставить ему первое слово.

Рядом с Фортунатом в его экзотическом и роскошном одеянии патер Фейн казался еще меньше и нелепее. Вжав голову в плечи, он обернулся на своего спутника, сделал два шага вниз и заговорил негромко и смущенно:

– Вы знаете, я священник римско-католической церкви, но сейчас я стою перед вами как человек. Наш хозяин предлагает нам сегодня участие в магическом ритуале, который откроет нам великие тайны. Когда я слышу о таком, я испытываю то же самое, что испытывает любой взрослый, узнав, что где-то рядом дети играют в мяч посреди оживленной улицы. Не надо быть священником, чтобы избегать неведомых ритуалов. И не надо быть священником, чтобы советовать другим избегать их.

Слушатели молчали. Патер Фейн достал платок и вытер вспотевший лоб. Невольно Стивен восхитился мужеством и решимостью этого человечка, в одиночку пошедшего против всеобщих ожиданий.

– А теперь я скажу вам как священник. Вчера наш хозяин, стоя на этой лестнице, говорил про Неведомых Богов… ну что ж, они мне в самом деле неведомы. Но один Неведомый Бог знаком мне слишком хорошо. Мне известно его имя, это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, кои обещают открыть вам неведомые тайны, знайте: в этой тайне заключено зло – или же банальный обман.

Патер Фейн опять вытер лоб и нерешительно сделал еще один шаг к слушателям. Левая нога заскользила по ступенькам, он не удержал равновесия и кубарем скатился с лестницы.

Стивен подбежал к нему первый: маленький священник был неподвижен.

– Он умер, – сказал Фортунат, взяв запястье патера Фейна.

На секунду в комнате воцарилась тягостная тишина. Быть может (так сверхъестественно слово «умер»), каждый заглянул в это мгновение в свою душу и увидел, что она маленькая, как сморщенная горошина.

– Вызвать врача? – неуверенно предложил Стивен.

– Нет, – сказал Фортунат, – уже поздно, сердце остановилось. Здесь медицина бессильна. Но сегодня такой день, когда открываются врата: давайте же отнесем его тело на вершину маяка и попросим Неведомых Богов, в которых патер не верил, воскресить его.

Почти на самом верху маяка, на уровень ниже огня, указующего кораблям путь в ночи, была небольшая комната. Девять человек с трудом разместились в ней; тело маленького священника положили на круглый стол в центре.

Фортунат зажег светильники, и по стенам заплясали гротескно вытянутые тени. Стивен стал рядом со Златой и незаметно взял ее за руку. Девушка ответила слабым пожатием.

Между тем из складок мантии Фортунат вынул красный шар. Стивен сразу заметил тончайшую линию экватора, соединяющую два полушария. Материал чем-то напоминал слоновую кость.

– Этот шар, – сказал Фортунат, и голос его прозвучал глухо и тревожно, – я много лет назад получил от Павла Тимофеевича Липотина, адепта древнейшего магического ордена Тибетского Востока. Сегодня мне бы хотелось, чтобы его соотечественница была моей ассистенткой в том, что нам предстоит. Прошу вас, Ольга.

Мисс Норманд слабо вскрикнула, а потом сделала несколько шагов к Фортунату. Стивен заметил, что профессор Эванс до последнего старался не выпускать ее руку.

– В согласии с древней традицией, вам следует обнажиться.

Мисс Норманд на секунду замялась, но вскоре платье с шорохом упало на каменные плиты пола.

– Теперь, – сказал Фортунат, – возьмите шар.

Мисс Норманд взяла из рук церемониймейстера шар и поместила его между грудями. Ловким движением Фортунат снял верхнюю полусферу и положил на стол рядом с телом священника. При слабом свете Стивен различил, что шар наполнен алой с перламутровым оттенком пудрой, мельчайшими сланцевыми чешуйками пурпурного цвета.

Затем Фортунат достал фиал и плеснул в чашу какой-то бесцветной жидкости.

– Сейчас я возожгу огонь. Вдыхайте целебные дымы, и пусть откроются врата!

Щелкнула зажигалка, над полусферой поднялся едкий горьковатый дымок. Мисс Норманд стала обходить участников ритуала, давая каждому несколько раз вдохнуть.

– Пх’нглуи мглвнафх, пх’нглуи мглвнафх, пх’нглуи мглвнафх, – монотонно повторял Фортунат.

Ольга успела трижды обойти вокруг стола, прежде чем огонь внутри шара погас. Стивен чувствовал, что у него слегка закружилась голова, но куда сильнее было чувство неловкости. Он, хорошо образованный, неглупый человек, PhD и лейтенант британской армии, дышит какими-то дымами, словно курильщик опиума.

– Теперь, мисс Норманд, я попрошу вас лечь рядом с патером Фейном, – сказал Фортунат.

Стол был довольно высокий, и потому Ольге, пытавшейся сохранить изящество, не сразу удалось забраться. Когда она укладывалась рядом с маленьким священником, Стивен отвел глаза, сам не зная – от стыда или от жалости.

– Ну что же, – произнес Фортунат, – теперь настало время воскрешения. Сегодня древний алхимический праздник, День Трансфигурации. Магической силой, данной мне Древними, я приказываю тебе, патер Фейн: во имя Неведомых Богов – встань и иди!

Стивен был молод и влюблен. Любовь погнала его на самый край Корнуолла, любовь вовлекла в нелепые ритуалы. Но сколь бы сильной ни была эта любовь, она не могла надолго пригасить силу аналитического ума. Когда Фортунат простер руку над телом маленького священника, к которому прижалась обнаженная пятидесятилетняя Ольга Норманд, Стивен внезапно понял, что происходит на вершине маяка.

Это – спектакль. Каждому досталась своя роль. Фортунат играл магистра неведомого ордена, повелителя жизни и смерти. Вышедшая в тираж голливудская звезда еще один раз – возможно, последний – исполняла роль, не требующую слов. Добродушный и доверчивый священник играл труп.

Патер Фейн не мертв – он лишь одурманен. Улегшись рядом, мисс Норманд незаметно дала ему противоядие, которое должно вернуть священника к жизни, доказав тем самым великую силу Неведомых Богов.

Фортунат простер руку и еще раз повторил:

– Встань и иди!

Священник по-прежнему неподвижен, Ольга Норманд зябнет и ерзает на столе. Фортунат стоит с простертой рукой.

Стивена разбирает смех. Он знает, что священник вот-вот очнется, ему кажется безумно смешной эта сцена, пародия на воскрешение Лазаря и воскресение Христа.

Фортунат нагибается над столом и что-то шепотом говорит Ольге. Так же шепотом она отвечает. Фортунат еще раз берет руку священника, словно щупая пульс.

– Он умер, – говорит Фортунат, – он умер и не воскреснет. Сегодня, в великий День Трансфигурации, 1945 года от Рождества Христова, здесь, на западной оконечности мира, я возвещаю конец эры Христа. Новые Боги идут ему на смену, неведомые западные боги. Они несут новую религию, и отныне мы все – ее адепты. С этой высокой башни понесем мы новую весть, весть о религии, которая не признает воскрешения. Отныне и навсегда те, кто умирает, умирают на самом деле. Ницше провозгласил смерть Бога – сегодня мы провозглашаем смерть Человека.