Седьмая Луна. Декамерон 2 - Андрей Коробов

привлекла его внимание. Оса подлетела поближе. Почти беззвучно. Либо же это громкий храп дяди покрыл жужжание и шелест хлопающих крылышек? Кто сейчас вспомнит?

Всё одно, тварь подобралась к нему ближе некуда. Целенаправленно проползла по перине, осторожно приближаясь к оголённой ноге мальчика.

Любопытное насекомое тот не видел. Видел только деревянный потолок, что был прямо перед его лицом. Дядя чудом сумел уместить третий ярус кровати, доставшийся племяннику. Со временем бедняжка упирался бы носом в потолок — и бездарно слеп.

Жало превратило беспокойную ночь в кошмар наяву. Оно легко проткнуло нежную детскую кожу. Плоть пронзила боль. Хижина разом проснулась от криков и плача ребенка. Дядя никогда не забывал о своём отцовском долге, но у него были свои дети. А вот тетке, безалаберно относившейся ко всем трём, пришлось вспомнить, что такое опека.

Пока дядька ловил осу и бил её, супруга выцарапала племянника с третьего яруса, усадила на табурет. Вины за собой не чувствовала. На его причитания и жалобы не обращала совершенно никакого внимания: малолетний непоседа сам виноват.

Мазь — вонючая и вязкая — это всё, на что мог рассчитывать мальчик. Ребёнок не переставал хныкать. Его тётка вздохнула и злобно бросила ему:

— Какой же ты всё-таки нюня! Она тебя и не ужалила толком. Так, только кожу чуть проткнула. Вечно плачешь по поводу и без…

«Вечно плачешь по поводу и без. Вечно плачешь по поводу и без. Вечно плачешь по поводу и без.

ВЕЧНО ПЛАЧЕШЬ ПО ПОВОДУ И БЕЗ!»

Мальчик уставился на тётку потерянными глазами. Она сказала это, не подумав. Ей было невдомёк, насколько её слова ранили ребёнка. Эта сердечная рана от года к году становилась только больше.

Ему окончательно стало ясно, что рыдания ни к чему не приводят. Ни к состраданию, ни к пониманию, ни к раскаянию. Всем плевать на чужую боль, обиду.

Слёз ребёнок попросту не допускал. Подавлял любые приступы плача. Даже если само тело его жаждало справиться с болью вот так. Конечно, получалось у него с переменным успехом. Но в конце концов научился всё-таки. Он пережигал мучения в себе. Жил с болью — настолько самоотверженно, насколько возможно.

А ведь рано или поздно даже самая прочная и толстая каменная корка трещит и раскалывается. Как бы глубоко в неё ни забилась душа человека. В какой-то момент он уже не найдёт в себе сил смолчать…

День пятый, ранее утро

Пробуждение. И всё по-старому. Дезертиру нигде не дадут житья. Кошмары преследуют его на обоих берегах реки времени.

Дурной сон лишний раз напоминал о никчёмности Альдреда. О том, что Равновесный Мир отторгает его, как чужеродный элемент. И ведь повелось так давно. По крайней мере, видение тянулось не больше мгновения.

Концентрированная секунда, наполненная ворохом событий и бурей эмоций.

А потом всё схлопнулось. Предатель открыл глаза и позабыл, что пережил заново эпизод из далёкого прошлого.

Возвращение в явь сопровождала чудовищная, гудящая боль в голове. Мало приятного, и всё же по затылку его никто не огрел. Так в чём же дело? Виски пульсировали. Сердечный ритм замедлился: похоже, ему стало трудно качать кровь.

Его кости ломило. Мышцы затекли. Холод пронизывал всё тело, хотя кожей Альдред чувствовал: рассвет уже наступил, и солнце поднималось над Саргузами.

Где-то там. За туманом, что накрыл, по меньшей мере, северную половину Города. Флэй видел не дальше собственных рук, распластавшихся по мокрой мостовой. Влага, повисшая в воздухе, щекотала и без того раздражённые пазухи в носу.

Альдред стиснул зубы, зарычал тихо, не понимая, что вообще происходит. Попробовал пошевелить пальцами рук. Те слушались его. Даже одеревеневшие ноги — и те поддавались его повелениям. Но со скрипом, будто Флэй насквозь проржавел, как железный голем из всеми забытой гастетской гробницы.

Шипя и пыхтя, ренегат принялся подниматься на ноги. Отмёрзшие пальцы подцепили навершие Прощальной Розы. Помнилось ему, чуть не напоролся на клинок при утрате сознания. И действительно, с каждым днём Смерть подбиралась к Альдреду всё ближе. Теперь она и вовсе дышала ему в затылок. От её холодного дыхания топорщились волосы, кожу стягивало, по ней бежали мурашки.

Умирать ренегату не хотелось. К счастью, у него еще оставалось немного сил, чтобы побороться за жизнь. Можно подумать, никчёмное насекомое вроде него Вселенский Разум бы стал слушать, раздавить его потом или сейчас.

Подняться оказалось задачкой не из лёгких. Альдред оттолкнулся от мостовой одной рукой — так, чтоб приподнять меч и опереться на него, как на посох. Стало чуточку легче. Опора помогла Флэю встать на колени. Он прислонился лбом к рукояти, держась рукой за гарду. Тяжело дышал, высунув язык, будто пёс, изнывающий от жары.

Совсем не думал о том, что мог порезаться. Отравиться химеритом и помереть. Его голова была пуста, как бездна, где теряется всё, и нет ничего. Ренегат потерял много жидкости и крови к этому моменту. Попросту нечем уже было потеть.

Мало-помалу чувствительность ног восстанавливалась. И Альдред бы начал возиться с тем, чтоб встать на ноги. Но чувствовал, как в груди ни с того, ни с сего стало тяжко. При вдохе что-то бурлило у него в лёгких как будто. Кашель не заставил себя долго ждать.

Приступ скривил тело дезертира вопросительным знаком. Надрываясь, Флэй всё-таки сумел исторгнуть из себя мокроту. Слизь плавала в более жидкой, и в то же время плотной субстанции. Это была кровь. Его собственная. Уже не красная, но ещё не чёрная. Будто бы побуревшая. Альдред скривил лицо в отвращении.

В голове у него промелькнула крамольная мысль:

«Мне… конец?»

Его разозлило то, что собственный же внутренний голос произнёс это. Разозлённый донельзя, дезертир начал подниматься дальше. Шипел, кряхтел и даже рычал, но всё-таки сумел своего добиться. Задышал часто и отрывисто, опираясь всё так же на меч.

Восстанавливая силы после поднятия на неприступный пик собственного роста, он размышлял. Нынешнее положение вещей ему не нравилось и даже пугало, с какой стороны ни взгляни.

Так, как ситуация разворачивалась на его глазах, не должно было быть. Похоже, ренегат оказался на пороге той реальности, создаваемой Чёрной Смертью, которую он ещё пока не знал. И это буквально парализовало его.

Когда падал в обморок, начиналась моросью. За ней, как правило, выпадение осадков или обрывалось, или усиливалось. Альдред полагал, дождь кончился совсем. Туман, как правило, не образуется мгновенно. У гулей имелось вдосталь времени для жатвы, но почему-то участь обеда обошла дезертира стороной.

Ради интереса Флэй мог бы развернуться и войти в особняк Сансовини. Глянуть, что