КНИГА ОБ АНТИХРИСТЕ - БОРИС ДЕРЕВЕНСКИЙ

Стоит сравнить эту, казалось бы, явную тавтологию с замечанием Лактанция в сочинении «О смертях гонителей», что Нерон вернётся при кончине века, чтобы быть предтечей и проводником Антихриста (II 8, 9). Следовательно, первый воскресающий Нерон у Коммодиана является предшественником настоящего Антихриста – второго Нерона, который внезапно объявляется на Востоке и вторгается в Римскую империю. Ключевыми для понимания картины, нарисованной Коммодианом, являются стихи 933-935:

Для нас Антихристом будет [первый] Нерон, а этот – для Иудеев. Эти двое непременно восстанут в последнее время; Город погубит [первый] Нерон, а этот – всю землю.

Ситуацию с двумя эсхатологическими тиранами проясняет аквитанский пресвитер Сульпиций Север (ок. 363-420), писавший последним из четверки рассматриваемых нами латиноязычных авторов. Бывший ученик святого Мартина Турского (316-397), Сульпиций оставил запись бесед со своим учителем («Диалоги»), где встречается и пророчество о конце света. Следуя Сульпицию, Мартин Турский видел в Антихристе и воскресшем Нероне не одно и то же лицо, а две самостоятельные эсхатологические фигуры, хотя и идентичные друг другу по антихристианскому духу. Они оба явятся перед концом света: Нерон воцарится в Западной империи, а Антихрист – в Восточной со столицей в Иерусалиме. Оба устроят гонения на христиан, хотя характер этих гонений будет разный. Нерон, как ему и полагается, будет принуждать поклоняться языческим идолам. Что же касается иерусалимского супостата, то он введёт иудейский закон, велит отрекаться от Христа и поклоняться себе как Богу. Нетрудно заметить при этом, что римский тиран соответствует апокалипсическому «зверю», а иудейский – Павловому «человеку греха, сыну погибели». Согласно Мартину Турскому, такое разделение власти продлится недолго. Узурпаторы столкнутся друг с другом, причём Нерон падёт во второй раз, а Антихрист овладеет верховной властью над миром и будет тиранить все народы, пока не погибнет при втором пришествии Христа.

Итак, мы видим, что на каком-то этапе в западнохристианской традиции образ Антихриста обособился от образа Нерона, выделился в отдельную ипостась. Произошло это не случайно.

Отождествление Павлова «сына погибели» с апокалипсическим «зверем», иудейского лже-Мессии с римским императором было искусственным и страдало противоречиями. Нужно было объяснить, каким образом ярый защитник язычества Нерон превратится в иудейского Мессию, восседающего в Иерусалимском храме. Где вообще будет логово врага: в Риме или в Иерусалиме? В итоге две эсхатологические фигуры пришлось развести и даже поселить в разных частях света. И вот, когда они разъединились, оказалось, что образ Антихриста шире и глубже образа воскресающего Нерона и имеет более длительную перспективу. Потому-то и рассказывалось, что иудейский узурпатор уничтожит своего римского собрата. То был важный сигнал. Отныне образу воскресающего Нерона предстояло неуклонно увядать (вместе с Римской империей), чтобы, наконец, отойти в прошлое, передав свои важнейшие атрибуты более жизнеспособному персонажу. Уже Иероним Стридонский (ок. 347-420) поместил Нерона в череду предшественников Антихриста, а о возможном возвращении беглого императора не упомянул и вовсе: «многими злодеяниями и беззакониями, которыми нечестивейший Нерон угнетает мир Цезарей, приготавливается пришествие Антихриста, и в нём (Нероне) отчасти исполняется то, что впоследствии сделает Антихрист» (Письмо к Алгазии, 11).

Толкование Иеронима Стридонского на Книгу пророка Даниила имеет особое значение. Создатель Вульгаты взялся за изъяснение пророчеств Даниила главным образом для того, чтобы опровергнуть нападки известного философа-неоплатоника Порфирия (ок. 232-304), который в своём обширном труде «Против христиан» (в 15-ти книгах), помимо прочего, подверг острой критике и этот важнейший источник христианской эсхатологии. Хотя само сочинение Порфирия не сохранилось (списки его вместе с другими трудами Порфирия были уничтожены по указу христианских императоров Валентиниана III и Феодосия II в 448 г.), в своё время оно имело широкое распространение и породило даже свою школу. Церковь не могла не отреагировать на брошенный ей вызов. С опровержением «безбожного неоплатоника» выступили видные христианские апологеты, и только благодаря их ссылкам и цитатам мы теперь можем судить о характере произведения Порфирия. Так, подвергнув детальному разбору Книгу Даниила, философ пришел к выводу, что это лжеименное сочинение, появившееся во времена борьбы иудеев против Антиоха Эпифана, и что все пророчества, относимые Церковью к «последним временам» и пришествию Антихриста, нужно относить к Антиоху и к его эпохе. Тем самым наблюдения Порфирия во многом предвосхитили выводы новейшей библейской критики. Вместе с тем мы видим, что Порфирий не знал Книги Даниила в еврейско-арамейском подлиннике и судил о ней на основании не совсем точного перевода Феодотиона, что и дало возможность Иерониму поставить под сомнение его выводы.

Как рождение Антихриста представлялось карикатурой на Рождество Христово, так и чудеса и знамения, творимые лже-Мессией, расценивались как пародия и имитация евангельских чудес Иисуса. Вопрос о характере чудес Антихриста чрезвычайно волновал Церковь. Есть ли какая-то принципиальная разница между чудесами Антихриста и чудесами Христа? В чём она выражается? В своём большинстве отцы Церкви считали, что, хотя чудеса Антихриста внешне ни в чём не уступят Христовым, в сущности, они будут лживыми, то есть кажущимися, мнимыми. Другими словами, чудеса и знамения Антихриста – это всего лишь фокусы, иллюзия. Никакими сверхъестественными способностями враг обладать не будет. Августин Гиппонский (354-430) не разделял такой позиции. «Как понимать слова апостола Павла, – спрашивает он в своём труде «О граде Божием», – что пришествие беззаконника «будет со знамениями и чудесами ложными»? (2 Фес 2:8). Будут ли эти чудеса ложными по существу, то есть мнимыми, неподлинными, или же они будут ложными по своим губительным последствиям, ложными в смысле «вводящими в обман» относительно их дьявольской или, наоборот, божественной природы? Августин замечает, что власть Сатаны вовсе не мнима и не иллюзорна; с Божьего попущения враг рода человеческого творит сверхъестественные вещи; не исключено, что такая же власть окажется у Антихриста. Однако, тут же добавляет Августин, «обольстятся его знамениями и чудесами те, которые заслуживают быть обольщёнными».

К этому вопросу позже обратился Фома Аквинский (1225-1274) в «Сумме теологии». Опираясь на Священное Писание и указания отцов Церкви, Фома пришел к выводу, что все чудеса, творимые не по Божией воле, являются неподлинными. Демоны не могут преобразовать материю, которая им не подвластна; они могут лишь обмануть человеческое воображение, сделав вид, что превратили одну вещь в другую. Таким образом, все, что сотворит Антихрист с помощью демонов, будет чудом лишь по видимости, а не по существу. Одновременно Фома подвел черту под попытками отождествления Антихриста и Сатаны. Это отдельные существа, учит итальянский теолог, хотя они и связаны друг с другом. Антихрист является «членом диавола», его орудием – не первым по времени, но последним, эсхатологическим, – самым сильным и самым ужасным орудием. Антихриста можно назвать начальником зла или главою злодеев (caput malorum) только в том смысле, что по злодейству своему он далеко превзойдет всех предыдущих врагов Церкви и станет как бы венцом зла.

Раннехристианские представления о пришествии двух Антихристов возродил и развил на новом уровне другой итальянский теолог и мистик, Иоахим Флорский (1132-1202), в «Толковании на Откровение Иоанна Богослова» и «Книге фигур». Согласно Иоахиму, один Антихрист будет тайно действовать внутри Церкви, подрывать веру и сеять безнравственность, готовя тем самым почву для второго – собственно Антихриста, традиционно представляемого супостатом и гонителем христиан. Этот взгляд, равно как и идея Иоахима о трёх эпохах человеческой истории (эпоха Отца, или Закона, эпоха Сына, или Евангелия и эпоха Святого Духа, начало которой ожидалось в XIII в.), приобрели необычайную популярность и имели множество последователей.

Мысль о том, что Антихрист примет обрезание по еврейскому обряду, встречается уже у Ипполита Римского в качестве параллели к обрезанию Христа. У Амвросиаста (IV в.) и Хаймона Хальберштадского (ум. 853) обрезание Антихриста получает самостоятельное значение. Своим обрезанием, равно как и восстановлением Иерусалимского храма, Антихрист восстановит древнееврейский Закон, упраздненный Новым Заветом. Таким образом, посланец Сатаны будет отрицать и евангельскую, и всю христианскую историю, и само существование Церкви.

Ходившие на Западе легенды об Антихристе были сведены в небольшом трактате «О месте и времени Антихриста» (De orte et tempore Antichristi), составленном Адсоном (910-992), аббатом бенедиктинского монастыря Монтье-эн-Дер. Написанное в форме повествования (а не библейского комментария), произведение Адсона благодаря своей целостности и законченности снискало необычайную популярность на средневековом Западе. Этот трактат переписывался и распространялся в многочисленных экземплярах. В XI-XII вв. появилось девять вариантов сказания Адсона. Новаторство бенедиктинского аббата состояло не в новых деталях или точках зрения, которые у него вполне традиционны, а скорее в композиции своего труда. По аналогии с житиями святых он составил настоящую Vita Antichristi, положив тем самым начало новому жанру.