Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи - Алексей Махров

– Мичман, определите дистанцию до кораблей противника.

Мишкин садится на ковер и прищуривает левый глаз, всматриваясь поверх линейки. Задачка условная и далеко не сложная, враги у нас представлены исключительно броненосцами. Но игра есть игра, все должно быть по правилам. Позавчера я показывал ему свежеотпечатанный военно-морской справочник и рассказывал, как исчисляют расстояние до врага на флоте.

– Эскадренные броненосцы! Четыре единицы! Расстояние до головного шесть метров.

Он смотрит на меня, ожидая ответной реакции. На самом деле расстояние максимум метров пять, но и это хороший результат, перевести вершки в метры в уме непросто и взрослому. Я выдвигаю вражеские броненосцы из-за дивана ближе к центру комнаты.

– Противник ускорил ход и идет на сближение. Ваши действия, мичман?

Постреленок резво отодвигает передовой крейсерский отряд вправо и поворачивает свою броненосную колонну налево, обозначая желание пересечь курс моих кораблей под прямым углом. Вторая пара его легких крейсеров прикрыта от меня броненосцами. Быстро схватывает, молодец, но так просто меня не взять, и он это понимает. Где-то в комнате, за каким-то из «островов» (их у нас обозначают стулья, накрытые покрывалами) прячется еще один мой броненосец, условно отправленный мной в разведку как самый быстроходный корабль. Попробуем разыграть бой на встречных курсах, тем более что по условиям у меня превышение в эскадренной скорости на полтора узла. Мой отряд отворачивает влево, словно устремляясь за его убегающими крейсерами-скаутами. Мишкин спрямляет курс своих броненосцев, по-прежнему угрожая успеть поставить мне палочку над «Т». Теперь я вынужден взять еще левее, попасть головным кораблем под полноценный залп всех трех его броненосцев мне не улыбается. Медленно сближаясь, наши деревянные броненосцы ползут по ворсу ковра почти на параллельных курсах. Пока мой головной находится на уровне второго корабля его линии, но скоро начнет сказываться преимущество в скорости, и навязывать маневр буду я.

– Дистанция открытия огня. – Он немного медлит, выжидающе глядя на меня, и добавляет: – Главным калибром.

– Действительно, мичман, давай проверим. – Я улыбаюсь в усы, наблюдая, как он, вытягивая носок, отмеривает два шага. – Будем считать, что можно открывать огонь. А боезапас раньше меня потратить не боишься?

Мишкин чуть кривит губы и молча поворачивает башенки в мою сторону. Что-то задумал, посмотрим, молодой человек, посмотрим. Я приношу поднос с маленькими блюдцами из кофейного сервиза и помогаю расставить их на башни. Сегодня в качестве «боезапаса» выступает черная смородина.

– Залп! – командует Михаил, делая отмашку правой рукой.

Первый выстрел произведен. Игральные кубики звякнули в жестяной коробке из-под монпасье, мел заскрипел на грифельных досках у нас в руках. Попаданий пока нет, «огневые припасы» тают. Мишкин щепоткой забрасывает спелые ягоды в рот, а я передаю «снаряды» подошедшей ко мне поближе Ольге. В отличие от Ксении, ускакавшей по своим крайне важным девичьим делам, она дисциплинированно ждала этого момента на коленях у бонны.

Обмениваясь залпами главного калибра, мы маневрируем по комнате минут пять. Михаил начисто выбил мне кормовую башню на головном броненосце и добился трех попаданий в бронепояс. Второй корабль моей линии получил «удачное» попадание в носовую оконечность и лишился труб, что заметно снизило общую эскадренную скорость. Места попаданий были на радостях отмечены раздавленными ягодами, хотя после вчерашнего замечания Марии Федоровны мы договорились использовать для этой цели мел. Выйти вровень с Мишкиным головным кораблем я успел, но навязать маневр теперь не получалось. Мишкины концевые броненосцы получили по паре далеко не фатальных попаданий в бронепояс, а средний вдобавок лишился почти всей артиллерии в каземате левого борта. Пара Мишкиных легких крейсеров держалась чуть позади, вне зоны досягаемости огня моих кораблей, а авангард ускакал за «остров» Белый, к которому наши линии приближались на всех парах. Момент, когда надо было сближаться, я позорно прозевал, а сейчас этого делать было нельзя, риск остаться без башен главного калибра на головном был слишком велик. Фортуна сегодня явно на стороне Михаила.

– Какое решение примете, господин вице-адмирал? – Мишкин смотрит на меня, прищурив левый глаз.

Да вот такое. Я отворачиваю свой флагман чуть левее, намереваясь загородиться «островом» от броненосцев Мишкина и под его прикрытием разорвать дистанцию. Но маленький сорванец сегодня в ударе, его броненосцы чуть прижимаются к моей линии, а затем он обегает стулья и провозглашает.

– Минная атака!

Два его авангардных легких крейсера, форсируя машины, уступом несутся навстречу моим броненосцам.

– Мичман, а тебе моряков не жалко? Я же твои крейсера средним калибром на щепки разберу.

– Чьи бы щепки плавали, – парирует Мишкин, продвигая крейсера вперед, и берет чуть правее.

Я командую «поворот все вдруг». Кости гремят в жестянке, казематные орудия бьют по крейсерам. Мишкины броненосцы дают полноценный залп по моим, выбивают трубу на концевом и сразу же повторяют мой маневр, стараясь сократить дистанцию. Один из крейсеров получает два попадания в нос и теряет башню, но полный торпедный залп успевают сделать оба крейсера. Длинные шведские спички заскользили по ковру к моим кораблям. Я судорожно маневрирую флагманом и кидаю кости за противоминный калибр…

– Флотоводцы, пора завтракать, – возвещает голос незаметно подошедшей Марии Федоровны. – Папа подойдет через пару минут, идемте в зал.

Мишкин безропотно встает с ковра, оставляя все, как есть, позиция застывает. Я, признаться, отрываюсь от игры с трудом. Поднимаю взгляд на Марию Федоровну, но, встретившись с ее смеющимися глазами, понимаю, что игра окончена.

– Дядя Алексей, мы доиграем после завтрака? – У Мишкина блестят глаза, хотя слез не видно.

– Вряд ли, ты сам понимаешь, дела… Но ты знай, ты победил в этом бою, – я говорю, положив руку на его плечо, – без шуток и уступок. Честно. Своим умением и знанием.

– Как же, вы Ксении с кормовой башни весь боеприпас отдали, – тянет он, но уже потихоньку улыбается.

– Будем считать, что она сломалась, так ведь бывает в бою. – Я треплю вихры на его голове. – Идем завтракать. Папа не должен нас ждать.

Интерлюдия[150]

Военно-морской парад, приуроченный к «золотому юбилею»[151] коронации королевы Виктории, был пышен, как никогда. На портстмутском рейде в виду Спитхеда собралось более полутора сотен боевых кораблей. Отблескивающие свежей краской и расцвеченные флагами корабли выстроились в пять колонн, протянувшихся не менее чем на пять миль каждая. Зримое и наглядное воплощение британской мощи. Вот он, стержень, скрепляющий империю, и нет пока в мире никого, способного бросить ей вызов.

Двадцать броненосцев, сорок крейсеров, мониторы, шлюпы, миноносцы выстроились, приветствуя ее величество. Ровно в два часа пополудни королевская яхта «Виктория и Альберт» отошла от причала и пошла курсом параллельно выстроенным кораблям. Наследник престола принц Уэльский в мундире адмирала флота представлял на параде свою сиятельную мать. Вслед за королевской яхтой потянулись суда, на которых разместились высшие сливки империи: лорды Адмиралтейства, премьеры колониальных правительств, члены палаты лордов и палаты общин. Под громы орудийных салютов и литавры корабельных оркестров флотилия избранных проходила мимо строя боевых кораблей.

Сама королева Виктория наблюдала за действом в подзорную трубу из окна своего замка на острове Уайт. По правую руку от нее с достоинством стоял невысокий худой мужчина, роскошные рыжие усы ярким пятном выделялись на его болезненно бледном лице.

Это был день его триумфа, и он мог позволить себе снисходительно взирать на происходящие торжества, принимая приветственные салюты и на свой счет. В его руках была сосредоточена власть над всей мощью империи, он долго к этому шел и наконец достиг. Его звали Рэндольф Спенсер Черчилль[152]. Его путь был сложен и извилист, за временными взлетами следовали падения, но сейчас он стоял на долгожданной вершине, и никто, взглянув на него, не смог бы сказать, что всего полгода назад он был близок к отчаянию.

Черная пучина безвестия, вторая скамейка запасных, на которой он должен был закончить свои дни, была нестерпима и недопустима для него, привыкшего быть в центре внимания. Про него можно было смело сказать, что он не любит ходить на свадьбы и похороны, так как в первом случае он не может быть невестой, а в другом покойником. Но тогда обстоятельства сложились так, что в январе ему пришлось пойти на крайне рискованный шаг, выступить против политики кабинета Солсбери. Поставив на карту все, Рэндольф проиграл. Премьер-министр не поддался на шантаж и принял его отставку, а ведь в качестве лидера палаты общин и канцлера казначейства Черчилль контролировал все текущие дела и держал на крючке все министерства и ведомства. Он рассчитывал, что Солсбери будет вынужден принять все его условия или кабинет консерваторов рухнет. Не получилось. Солсбери упрямо гнул свою линию, все попытки вернуться в правительство кончились неудачей. Карьера была для Рэндольфа и для его семьи жизнеопределяющей константой. Были моменты, когда на Черчилля накатывались пессимизм и неверие в собственные силы, но он не сдался, и фортуна повернулась к нему лицом.