Седьмая принцесса - Элинор Фарджон

Советник вместе с друзьями лорда подумали-подумали да и покинули гору Кейбн на веки вечные. О, как обрадовалась тогда Элси Пиддок!

— «Беды — Наутёк!» — закричала она и запрыгала ещё пуще, да так, что все счастливо рассмеялись. И под переливы этого смеха Элси прыгнула «Вдаль» и скрылась из виду. А люди разошлись по домам и сели пить чай. Гора Кейбн была спасена для детей и фей. Навсегда.

Но история Элси Пиддок на этом не кончаетс я. G тех пор она так и прыгает на горе Кейбн, ведь договор скреплён подписью и печатью. Немногие видят Элси Пиддок, потому что прыжки её стали ещё искуснее. Но сходите на гору Кейбн в новолуние. Вы заметите сгорбленную старушку, маленькую, точно девочка, она прыгает совсем одна и при этом крепко спит. Вы услышите её тихий голосок, похожий на шелест сухого жёлтого листа. Она напевает:

Эндель —Брендель —Сахарный —Крендель —Леден —цовая —Голова —Намжетолькохлебасмасломматьнаужинприпасла!

ВЕЛИКАН ВИЛЬМИНГТОНА

Когда-то давным давно в городе Вильмингтон, что лежит в дальнем восточном ущелье среди холмов, жил да был человечек по имени Вильчик. Никто не знал, откуда он родом. Лет пять ему было, когда Семь Старых Дев из Вильмингтона обнаружили Вильчика под кустом на Наветренном холме. Сёстры взбирались на Холм каждый день — поглядеть на море. На море они глядели неустанно, и на то имелось две причины. Во-первых, их единственный брат убежал из дома и стал моряком; во-вторых — на море не было ни пылинки, ни пятнышка. Возможно, «во-вторых» даже перевешивало «во-первых», потому что пыль и грязь Сёстры терпеть не могли. Они считали пыль недосмотром Творца. Другим недосмотром Творца была осень. Листопад приводил Сестёр в ужас. Целыми днями они сражались с пылью в доме и с палыми листьями в саду. А для отдыха взбирались по северному склону Наветренного Холма и смотрели с вершины на чистейшую скатерть моря, что простиралась к югу. Они думали о брате, но никогда не упоминали его имени вслух. Говорили о том, о сём, сожалели, что морская гладь не так гладка, как хотелось бы (дай волю Старшей Сестре — она непременно бы её отутюжила), и что корабли разбросаны по морю в полнейшем беспорядке (дай волю Младшей Сестре — она непременно бы расставила их цепочкой на горизонте и не позволила двинуться с места). Но всё же море более всего вокруг соответствовало их представлению о совершенстве. Пока не появился Вильчик.

Однажды ясным вечером Сёстры набрели на ржавый котёл для варки рыбы. Он валялся под можжевеловым кустом на самом гребне Наветренного Холма. Первой его заметила Младшая Сестра и воскликнула:

— Сёстры! Смотрите!

— Какая бесхозяйственность! — ахнула Старшая. А одна из Средних тут же заявила:

— Его надо хорошенько отчистить.

Семеро — как одна — бросились к котлу и…

Там лежал Вильчик. От роду ему было лет этак пять.

— Ребёнок! — выдохнули Семь Сестёр. Подняв котёл, они обнаружили, что в днище зияет огромная дыра. Сёстры переглянулись и прочли друг у друга в глазах две совершенно одинаковые мысли. Вторая-то была, разумеется, про сам котёл: из-за дыры он в хозяйстве явно не пригодится. Зато первая…

Семеро Сестёр, как вы уже знаете, были Старыми Девами. Своих детей им растить не довелось. Им по плечу был удел тётушек, а не матерей, и они об этом прекрасно знали. Но чтобы шестеро могли стать тётками, одной надо выйти замуж, а они об этом и слышать не хотели. Замужество казалось им даже отвратительнее пыли и листопада. И вдруг, словно подарок небес, им подвернулся этот ребёнок!

Без лишних слов Сёстры зарыли дырявый котёл под кустом и отнесли Вильчика в свой беленький, без единого пятнышка домик, где не встретишь ни пылинки, ни соринки. Вылизанное и выдраенное крыльцо потрясало гостей своей чистотой — они даже ступить на ступени не решались и одним махом перескакивали через порог, пряча свой небезупречный левый ботинок за столь же небезупречный правый. Семеро Сестёр были выбелены под стать своему домику — белолицы, белокуры и белокожи. Свои льняные белые передники они постоянно стирали v и штопали.

Придя домой, Сёстры поспешно искупали перепачканного с головы до ног Вильчика. Намылив племянника семь раз и семь же раз окатив его водой из кувшина. Сёстры получили чистейшего на свете ребёнка — во всяком случае, сам Вильчик таким чистым прежде не бывал. Тут Тётки спросили, как его зовут. Серьёзно всё обдумав, малыш произнёс:

— Вильмингтонский Холм.

Старшая Сестра покачала головой:

— Нет, это имя не людское.

— А даже если и людское, — добавила Вторая Сестра, — ему оно всё равно не подходит. Слишком он мал для такого длинного имени.

— «Вилли» ещё так-сяк, — произнесла Третья Сестра, — но уж никак не «Вильмингтонский Холм».

— По-моему, «Вилли Холм» нелепо звучит, — заспорила Четвёртая.

— Тогда Вилли без Холма, — предложила Пятая.

— Или Холм без Вилли, — уточнила Шестая.

— Все это не годится, — заявила Младшая Сестра. — Бог с ним, с «Холмом». Назовем малыша Вильчик, поскольку он и есть самый крохотный Вильчик на свете!

Так и порешили.

Семеро Сестёр ликовали от счастья. Сами они были высоки ростом, а Вильчик — ну сущий мальчик-с-пальчик. И за эту его крохотность Тётушки любили племянника ещё крепче.

Лишь одно опасение омрачало их безоблачное счастье: не замучить бы ребёнка, не уморить своим семикратным усердием.

В первый же вечер, после семи купаний, каждая пожелала накормить малыша, помолиться вместе с ним на сон грядущий и уложить его в своей комнате.

Вильчик провёл беспокойную ночь. Он ужасно устал от семи купаний, объелся семью ужинами и заскучал за семью молитвами, но — главное! — спать в семи кроватях вместо одной оказалось очень утомительно. Каждые полтора часа его будила очередная Тётушка, уносила к себе и принималась баюкать сызнова. К утру ребёнок так измучился, что Семеро Тётушек воскликнули хором:

— Вильчику надо подать завтрак в постель!

И вскоре показалась процессия с семью завтраками на семи подносах. Вильчик со страху зарылся с головой под одеяло и вылезать отказался наотрез.

Тщетно уговаривали и умоляли его Тётушки.

— Такая вкусная, наваристая каша! — улещивала одна.

(«Знаю-знаю, семь тарелок!» — думал Вильчик.)

— Такие жирные сливки! — уламывала вторая.

(«Знаю-знаю, семь кружек!» — думал Вильчик.)

— Такие чудесные коричневые яйца! — упрашивала Третья.

(«Знаю-знаю, семь яиц!»)

— Такой прекрасный джем! — предлагала Четвёртая.

(«На семи блюдцах!»)

— Такой хрустящий хлебец, чтобы у Вильчика росли острые зубки! Такое жёлтое маслице, чтобы Вйльчик рос пухленьким! Такой крепкий чай, чтобы Вильчик рос крепеньким, — взывали Пятая, Шестая и Седьмая.

Но Вильчик, лёжа в темноте и тесноте одеяла, точно в коконе, явственно представил ce§g семь хрустящих хлебцев, семь маслёнок и семь чашек с клубящимся над ними паром. Представил и содрогнулся. Да так сильно, что Тётушки, испугавшись, побросали подносы и бросились его разматывать. Вильчик, однако, и сам поспешил размотаться — уж очень его напугали семь тарарахов от разбитой посуды. Всклокоченный, моргающий от яркого света, он ткнул пальцем поочерёдно в каждую из Тётушек и отчеканил:

— Ты, и только ты будешь воспитывать меня по понедельникам. Ты, и только ты будешь воспитывать меня по вторникам. Ты, и только ты — по средам. Ты, и только ты — по четвергам. Ты, и только ты — по пятницам. Ты, и только ты — по субботам. А ты, и только ты будешь воспитывать меня по воскресеньям. Какой сегодня день?

— Вторник! — обрадовалась Вторая Тётушка. — Вильчик, хочешь завтракать в постели?

— Да, Тётя Вторник. Я хочу завтракать в постели.

— А что ты хотел бы съесть?

И Вильчик мечтательно ответил:

— Кашу со сливками, хрустящий хлебец с маслом, яйцо, джем и чашку крепкого чаю.

Тётя Вторник радостно засуетилась, побежала на кухню, а шестеро остальных так же радостно принялись за уборку Каждая теперь знала: настанет и её черёд. Они, разумеется, готовы были нянчиться с Вильчиком с утра до ночи, но позабыли, что «у семи нянек дитя без глазу». Вильчик напомнил им и множество других полезных истин. Например, что «нет правил без исключений». Вильчик и сам был исключением — из правил чистоты и порядка, которые Сёстры соблюдали неукоснительно. Племяннику же дозволялось делать всё, и всё сходило ему с рук. Он топал по дому в ботинках, а Тётушки безропотно вытирали грязные следы на полу. Он разбрасывал повсюду игрушки, а Тётушки, не вздохнув, не охнув, их собирали. Если Тётя Четверг находила отметины его пальцев на свежевымытых стенах, она мыла их заново, ни словом не обмолвившись Хёте Понедельник. Если Тётя Суббота находила у очага осколки лучшей чайной чашки, она их попросту сметала, не жалуясь Тёте Пятнице. Не подумайте, что Сёстры изменились! Нет. Но сердца их теперь принадлежали Вильчику.