Весь Дэн Браун в одном томе - Дэн Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рельефное изображение?! — изумленно глядя на солдата, чуть ли не выкрикнул Лэнгдон.
Взгляды всех присутствующих обратились на американца.
— Рельеф, — пояснил ученый, — является одной из разновидностей скульптуры.
Скульптура есть искусство изображения фигур в их полном объеме, а также в форме рельефа… Ему десятки раз приходилось писать на классной доске это определение. Рельеф являет собой двухмерное изображение, хорошим примером которого был профиль Авраама Линкольна на одноцентовой монете. Медальоны Бернини в капелле Киджи могли служить еще одним образчиком этой разновидности ваяния.
— Bassorelivo? — спросил швейцарец, используя итальянский термин.
— Да, да! Барельеф! — подхватил Лэнгдон и, стукнув кулаком по капоту машины, добавил: — Я просто не думал в этом направлении. Эта пластина в мраморном блоке, о которой вы говорите, называется West Ponente, что означает «Западный ветер». Кроме того, она известна под названием Respiro di Dio.
— Дыхание Бога?
— Да. Воздух! И он был изваян в мраморе архитектором, создавшим эту площадь.
— Но я всегда полагала, что Святого Петра спроектировал Микеланджело, — неуверенно произнесла Виттория.
— Да, собор! — воскликнул Лэнгдон. — Но площадь Святого Петра создал Бернини!
Кавалькада из четырех «альфа-ромео» покинула пьяцца дель Пополо с такой скоростью, что сидящие в них люди не заметили, как стоящий у края площади микроавтобус Би-би-си двинулся следом за ними.
Глава 73
Гюнтер Глик чуть ли не вдавил педаль акселератора в пол микроавтобуса, пытаясь не отстать от четырех «альфа-ромео», с бешеной скоростью прокладывавших себе путь в сумасшедшем уличном движении Рима. Микроавтобусу еле-еле удавалось держаться в хвосте таинственных машин, которые, казалось, летели по воздуху.
Макри сидела на своем рабочем месте в задней части автомобиля, ведя телефонную беседу с Лондоном. Когда разговор закончился, она прокричала, пытаясь перекрыть шум уличного движения:
— Что желаешь услышать вначале? Хорошую новость или плохую?
Глик нахмурился. По собственному опыту он знал, что после контакта с начальством все дела почему-то начинают осложняться.
— Давай плохую.
— Редакторы писают кипятком из-за того, что мы уехали с площади.
— Удивила!
— Кроме того, они полагают, что твой информатор — просто жулик.
— Естественно.
— А босс предупредил меня, что от полноценной взбучки тебя отделяет всего ничего.
— Здорово, — скривился Глик. — Выкладывай хорошую новость.
— Они согласились просмотреть наш материал.
Глик почувствовал, как гримаса недовольства перерастает в довольную ухмылку. Похоже, что полноценную взбучку получит кто-то другой, подумал он.
— Ну так валяй, отсылай картинку.
— На ходу ничего не выйдет. Передам, когда остановимся и сможем выйти на станцию сотовой связи.
В этот момент Глик со скоростью пушечного ядра летел по виа Кола ди Рьенцо.
— Сейчас остановиться не могу, — заявил он и, выезжая на пьяцца Рисорджименто, резко бросил микроавтобус влево.
Поворот был таким резким, что все сложное хозяйство Макри едва не соскользнуло с сиденья.
— Если ты раздолбаешь мой компьютер, — сказала она, с трудом поймав аппаратуру, — то нам придется доставлять материал в Лондон самим.
— Держись крепче, любовь моя. Что-то мне подсказывает, что мы почти на месте.
— Где?
Глик посмотрел на занимающий полнеба и уже такой знакомый купол, улыбнулся и произнес:
— Мы вернулись в то место, откуда начали.
* * *
Четыре «альфа-ромео», умело вписавшись в движение машин вокруг площади Святого Петра, разъехались по ее периметру, и гвардейцы спокойно, не привлекая лишнего внимания, высадились в заранее намеченных местах. Швейцарцы сразу стали невидимыми, растворившись в толпе туристов или затерявшись среди машин прессы, припаркованных у края площади. Часть гвардейцев скрылись в частоколе окружающих площадь колонн. Создавалось впечатление, что они просто испарились. Глядя сквозь ветровое стекло, Лэнгдон почти физически ощущал, как вокруг площади стягивается кольцо охраны.
Оливетти по радиотелефону дал команду в Ватикан, и оттуда к обелиску выслали несколько агентов в штатском. Лэнгдон смотрел на совершенно открытую площадь и задавал себе один и тот же вопрос: каким образом нанятый иллюминатами убийца рассчитывает скрыться отсюда? Как он сможет протащить кардинала через толпу туристов, мимо швейцарских гвардейцев и убить его у всех на глазах?
Лэнгдон посмотрел на своего Микки-Мауса. Лапки мышонка показывали 8:54. Оставалось шесть минут.
Сидящий впереди Оливетти обернулся и, глядя в упор на Лэнгдона и Витторию, сказал:
— Я хочу, чтобы вы оба встали рядом с этим булыжником… или как там его… мраморным блоком Бернини. Спектакль тот же. Вы — парочка влюбленных туристов. Ясно?
Лэнгдон еще не успел открыть рта, чтобы ответить, как Виттория, распахнув дверцу, потянула его из машины.
Весеннее солнце опускалось за горизонт прямо за базиликой, и на площадь, постепенно поглощая ее, наползала огромная тень. Как только они вступили в эту прохладную темноту, американца начала бить дрожь — явно не от холода. Ему было просто-напросто страшно. Петляя между туристами, Лэнгдон вглядывался в лица людей: ведь среди них мог находиться убийца. Виттория держала его за руку. Ладонь девушки казалась ему очень теплой.
Проходя по огромной площади, Лэнгдон подумал о том, что Бернини сумел добиться того эффекта, которого требовал от него Ватикан, поручив ему эту работу. Великому художнику вполне удалось заставить каждого, кто вступал на площадь, «ощутить свое ничтожество». Лэнгдон, во всяком случае, чувствовал себя в этот момент существом совсем крошечным.
— Теперь к обелиску? — спросила Виттория.
Лэнгдон кивнул и двинулся через площадь налево.
— Сколько времени? — спросила девушка. Она шагала быстро, но в то же время расслабленно, так, как ходят туристы.
— Без пяти…
Виттория ничего не сказала, но Лэнгдон почувствовал, как вдруг сжались пальцы, держащие его руку. Пистолет по-прежнему оттягивал карман, и ученый надеялся, что Виттория не захочет им воспользоваться. Он не мог себе представить, как можно достать оружие в центре площади Святого Петра и на глазах всей мировой прессы прострелить коленную чашечку убийцы. Впрочем, инцидент, подобный этому, явился бы сущей мелочью по сравнению с публичным клеймением и убийством кардинала.
Воздух, думал Лэнгдон. Второй элемент науки. Он пытался представить себе способ убийства и то, как может выглядеть клеймо. Ученый еще раз осмотрел гранитный простор площади, и она показалась ему пустыней, окруженной со всех сторон швейцарскими гвардейцами. Лэнгдон не видел, как может скрыться отсюда ассасин, если действительно решится осуществить задуманное.
В центре площади высился привезенный Калигулой из Египта обелиск весом в триста пятьдесят тонн. Монолит поднимался к небу на восемьдесят один фут, и его имеющую вид пирамиды вершину украшал пустотелый металлический крест. На крест еще не упала тень, и он сверкал в лучах заходящего солнца. Это казалось чудом… Считалось, что внутри его хранится частица того самого креста, на котором был распят Христос.
