Время льда и огня - Евгений Филимонов

Да, я тут же вспомнил этот брелок, массивный кубик со скругленными углами. Я всегда больше удивлялся не самому брелку, а тому, зачем вообще Наймарку в таком путешествии таскать с собой ключи от какого-то своего бывшего жилья. А ключи оказались лишь прикрытием, маскировкой…

— Да, — опомнился я, — но ведь настоящий «фокус» был куда больше, я сам видел.

— Ты думаешь, за сорок лет миниатюризация не смогла шагнуть вперед? Я сам изготовил его на микроскопических стендах, в мегаполисе, вот как. Самой большой трудностью было это сопряжение, ведь здесь все приспособлено для того образца. Но все уже позади, установка Бюлова собрана полностью и готова к реверсу.

Реверс, обратный ход! Вот она, маниакальная идея Наймарка.

— И что, — я не додумался спросить как-то иначе, — заработало?

У меня в трубке и в динамиках раздался тяжелый вздох.

— В том-то и дело, что нет. И я не могу понять причину. Потому и решил связаться со спутником — пускай проверят мои выкладки на главном компьютере, у меня ведь здесь нет ничего такого.

Наивный Наймарк! Ему казалось, что вокруг одни лишь сторонники его идеи.

— Может, энергии не хватает, — предположил я, — там же только дежурное снабжение…

— Нет, с этим все в порядке, здесь хорошие автономные накопители. Мне сдается, дело в другом — доктор сообщил нам не тот код. Бюлов или ошибся, или обманул нас. А если это так — уйдет масса времени на подборку правильного кода.

Лишь я и Норма понимали суть беседы; люди Вольфа просто слушали, не вникая, разве только сам он что-то соображал.

— Вот оно как…

Было впечатление, будто двое просто ведут рутинный разговор о только им доступных делах, при этом один из них не находится чуть ли не в преисподней, а другой совсем не внутри странной штуки, плывущей в пространстве, нет — оба они в одном городе, разделены обычными улицами… И тут я вспомнил.

— Эл, послушайте! Тетушка Эмма сказала мне слегка другие цифры, не знаю уж, с чего это у них расхождение, — может, память подвела одного из них. А может, обоих… Или просто такая перекрестная подстраховка.

— Да ну! — донеслось снизу. — А ты, случайно, не записал?

— Записал, но тот клочок куда-то делся во время моих приключений.

— Какая жалость! Признаться, не мог ожидать от тебя такого…

Я узнавал старого Наймарка. Иной раз он был не прочь побрюзжать.

— …и теперь надо искать код методом подбора, это адова работа даже для компьютера!

— Записывайте, — сказал я, выдержав эффектную паузу. И после того, как продиктовал код тетушки Эммы, добавил: — У Полковника Ковальски особо тренировали память, дорогой Эл!

В этот момент Вольф с треском вырвал шнур из гнезда и подскочил ко мне. Глаза его пылали, обычно смуглое лицо побледнело от гнева.

— Вы… вы не имели права! Никакие зашифрованные сообщения куда бы то ни было не могут идти от вас, у вас нет таких полномочий!

— Послушайте, Вольф, это просто набор цифр из головы рассеянной старушки, от них ни пользы, ни вреда. Не обращайте внимания…

Я размяк душой от беседы с Наймарком и вовсе не мог ожидать, что дело примет серьезный оборот. К тому же мне еще столько нужно было выспросить у старикана! Но Вольф распалился, орал, пытался чуть ли не силой выставить нас с Нормой из центра связи, так что мне пришлось его в конце концов довольно жестко оттолкнуть.

— Я доложу обо всем командиру! — крикнул он нам вслед.

Все последующие дни я был в тревоге: как я теперь узнал, за такую провинность, за сообщение со спутника несанкционированных данных, могло последовать и самое суровое наказание — изгнание вниз, причем не обязательно предоставлялась возможность выбора зоны. Норма тоже ходила сама не своя, тревожась за меня — значит, за нас обоих. А Курата не спешил вызывать меня на расправу: то ли решил, что дело все равно сделано, то ли не поверил в ценность сообщения. Так в неопределенности прошла неделя.

В какой-то из дней после случившегося я шел в картографический отдел (от работы меня, как ни удивительно, не отстранили) и встретил своего старого друга-соперника, начальника обсерватории по имени Рик. Обычно мы с ним обменивались расхожими приветствиями, да еще иногда парой-другой шутливых свингов по ребрам, но в этот раз Рик был серьезен.

— Слушай, — сказал он, дергая меня за лацкан, — как ты думаешь, может наблюдаться согласованный отказ приборов?

— То есть? — Я освободил лацкан, так как не люблю фамильярности. Рик продолжал:

— Понимаешь, по звездным ориентирам и по хронометру мы движемся штатно. А вот по земным вешкам — на доли секунды биение, и это уже почти трое суток так… Стоит ли докладывать о таких пустяках главному?

У меня предвиделись свои проблемы с главным, потому я буркнул:

— А как же! Зайди, он любит беседы о хронометрах. Других дел у него и нет.

— Ладно, — сказал Рик, озабоченно глянув, — пока повременю с докладом.

И пошел своей дорогой, отчетливо чавкая присосками. И лишь когда он скрылся из виду, меня вдруг пронзила запоздалая догадка — а может, Рик зафиксировал самое начало обратной раскрутки? Может, мю-мезон, или пи-гиперион, уже соскочил со своей жердочки и улетел куда-то к центру Млечного пути и шар земной, освобожденный от пут, стал потихоньку поворачиваться? И виной тому некоторым образом также и я!

Сменившись, я специально зашел к Рику — да, сомнительные цифры держались. Совсем расстроенный, я направился домой, в нашу каютку, в наш миниатюрный рай, из которого нас — уж сколько раз в истории такое бывало! — могли изгнать в любую минуту. Норма была уже там. Она тут же прильнула ко мне; я рассказал о наблюдениях Рика, о собственных предположениях. К моему удивлению, Норма приняла все спокойно.

— Если нас отсюда выставят, то самое подходящее место — Темная сторона.

— Мне понравилось это «нас». Ты вовсе не в ответе за мои грехи, ты можешь спокойно оставаться дома.

Норма потрепала меня по загривку:

— Да нет, уж видно, такая моя доля — быть с тобой, что б ты там ни устроил. Думаю, Курата не будет нашим палачом, хотя вряд ли он желал такого исхода.

— А задуматься — кто вообще хотел такого, кроме нашего ветерана? Все добивались контроля над установкой только для шантажа остальных. Теперь шантаж кончился.

— Шантаж кончился, да. Но, худо-бедно, люди уже пообвыклись с таким положением, а теперь — снова та же круговерть, тот же ледник, перепаханные страны, сломанные жизни… И, я так думаю, это — конец южан. Для ночников ледник — дом родной, а для мегаполисов это сверхкаток, он их расплющит.

— Пойми, это ведь каток и для Терминатора!

В дверь постучали — это был посланник Кураты. Я похолодел. Но он произнес лишь: