Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь - Эдвард Бульвер-Литтон

Во время этой речи у Гордона неоднократно вырывались восклицания, на которые сэр Питер не обращал внимания. Но тут Гордон схватил руку своего родственника и, несмотря на его сопротивление, прижал к своим губам.

— Я не могу не поблагодарить вас, я должен дать волю своим чувствам! вскричал Гордон, — Эта сумма сама по себе очень большая, гораздо важнее для меня, чем вы думаете: она открывает мне карьеру и обеспечивает мое будущее.

— Кенелм говорил мне об этом. По его мнению, эта сумма будет гораздо полезнее для вас теперь, чем сумма в десять раз большая двадцать лет спустя.

— Верно! Совершенно верно! И Кенелм соглашается на эту жертву?

— Соглашается? Он настаивает!

Гордон отвернулся, а сэр Питер продолжал:

— Вы хотите пройти в парламент — весьма естественное честолюбие для неглупого молодого человека. Я не имею претензий предписывать вам политические мнения. Я слышал, что вы принадлежите к так называемым либералам, и полагаю, что человек может быть либералом, не будучи якобинцем.

— Надеюсь. Я вовсе не принадлежу к людям неистового нрава.

— Неистового? Нет! Слыхано ли, чтобы кто-нибудь из рода Чиллингли был неистовым? Я полагаю, вы не поддерживаете этих новых идей, с которыми Кенелм знаком лучше меня?

— Конечно, нет! Я презираю тех, кто их придерживается.

— И войдя в парламент, вы не станете поддерживать революционные меры?

— Дорогой сэр Питер, я боюсь, что до вас дошли весьма ложные слухи о моих взглядах, раз вы задаете мне подобные вопросы. Вот послушайте!

И тут Гордон пустился в рассуждения, очень умные, очень тонкие, которые его ни к чему не обязывали, кроме мудрого направления общественного мнения в надлежащее русло. Какое это русло — он не определил, предоставив сэру Питеру самому угадать. Сэр Питер угадал, как Гордон и рассчитывал, что это будет то самое русло, которое сэр Питер сочтет надлежащим. Поэтому Питер Чиллингли остался доволен.

Покончив с этим предметом, Гордон сказал с большим чувством:

— Могу я просить дополнить блага, которыми вы так щедро одарили меня? Я никогда не видел Эксмондема, а имение рода, из которого я происхожу, представляет для меня большой интерес. Позволите ли вы мне провести у вас несколько дней и под сенью ваших деревьев брать уроки политической науки у человека, который, очевидно, так глубоко о ней размышлял?

— Глубоко — ну, нет… всего лишь как дилетант, — скромно ответил сэр Питер, но, очевидно, он был польщен. — Приезжайте, милый мой, непременно, вас ждет самый радушный прием. Кстати, Трэверс и его прелестная дочь обещали навестить меня через две недели; почему бы и вам не приехать в одно время с ними?

Лицо молодого человека просияло.

— Я буду бесконечно рад! — воскликнул он. — С мистером Трэверсом я еще мало знаком, но он мне очень нравится, а миссис Кэмпион — весьма образованная женщина.

— А что вы скажете о девушке?

— О мисс Трэверс? Она тоже очень мила в своем роде. Но с молодыми девицами я стараюсь разговаривать как можно меньше.

— Стало быть, вы похожи в этом на вашего кузена Кенелма?

— Я желал бы походить на него и во многом другом.

— Нет, одного такого оригинала в семействе более чем достаточно. Но хотя я не желал бы, чтобы вы превратились во второго Кенелма, я не променял бы его на самый совершенный образец сына в целом свете.

После этой вспышки родительской нежности сэр Питер пожал Гордону руку и ушел к Майверсу, который пригласил его на завтрак, а потом обещал проводить на вокзал. Сэр Питер возвращался в Эксмондем дневным курьерским поездом.

Оставшись один, Гордон предался тем радужным мечтам, которые составляют самые счастливые минуты молодости, когда эта молодость честолюбива. Сумма, предоставленная сэром Питером в его распоряжение, обеспечивала ему место в парламенте. Там его, несомненно, ждет быстрый успех. Он расширит свой кругозор. Достигнув политического успеха, может наверняка рассчитывать на блестящий брак, который увеличит его состояние и укрепит положение. Он и прежде уже не раз помышлял о Сесилии Трэверс; я отдам ему должное и скажу, что к этому его побуждало не одно корыстолюбие, но, конечно, и не пылкий жар юношеской любви.

И по наружности, и по образованию, и по обращению, исполненному достоинства и привлекательности, он считал ее самой подходящей женой для видного общественного деятеля. Он уважал ее, она ему нравилась, а кроме того, ее состояние упрочило бы его положение. Словом, он питал к Сесилии как раз ту благоразумную склонность, которую такие умные люди, как лорд Бэкон и Монтень, рекомендовали бы третьему умному человеку, ищущему жену. Какие возможности пробудить и в ней такую же, а может быть, и более горячую склонность, доставит ему пребывание в Эксмондеме! Он уже раньше узнал, когда был у Трэверсов, что они едут туда. Этим и объяснялась вспышка нежных семейных чувств, доставившая ему любезное приглашение сэра Питера. Но он должен быть осторожен. Не следует преждевременно возбуждать в Трэверсе подозрение. Он еще не был таким женихом, которого этот сквайр мог бы одобрить для своей наследницы. И хотя Гордон не знал намерений сэра Питера относительно этой молодой девицы, он был слишком благоразумен, чтобы сообщать о своих планах родственнику, в скромности которого сильно сомневался. Пока он довольствовался тем, что для его настойчивой энергии открывался широкий путь. Задумчиво склонив голову, он беспокойно мерил комнату то быстрыми, то медленными шагами, бодро взвешивая препятствия, стоявшие на его жизненном пути, и намечая свои ближайшие цели.

Сэр Питер между тем нашел у Майверса отличный завтрак, которым наслаждался один, так как хозяин никогда не портил себе обеда и не оскорблял первого завтрака этой промежуточной трапезой. Майверс сидел за своим бюро и писал коротенькие деловые и неделовые записки, а сэр Питер тем временем отдавал должное телячьим котлетам и жареным цыплятам. Но когда сэр Питер после рассказа о визите к Трэверсам и о своем восхищении Сесилией похвастал тем, с какой ловкостью он, последовав совету кузена, пригласил Трэверссв провести несколько дней в Эксмондеме, добавил: "Кстати, я пригласил заодно с ними и Гордона", — Майверс поднял брови:

— Вместе с ними? Пригласили его вместе с мистером и мисс Трэверс? А я думал, вы хотите, чтоб Кенелм женился на Сесилии; значит, я ошибся: вы имели в виду Гордона.

— Гордона? — воскликнул сэр Питер, роняя нож и вилку. — Что за вздор! Неужели вы предполагаете, что мисс Трэверс предпочтет его Кенелму или что у него достанет самонадеянности вообразить, будто ее отец примет его предложение?

— Я ничего подобного не думаю. Но я знаю, что Гордон умен, вкрадчив, молод и что вы даете ему в руки большой козырь, чтобы добиться успеха. Впрочем, это не мое дело, и хотя вообще я больше люблю Кенелма, чем Гордона, все-таки я расположен и к Гордону и с большим участием слежу за его карьерой, чего я не могу сказать о карьере Кенелма, у которого, по всей вероятности, ее никогда и не будет.

— Майверс, вы любите дразнить меня: вы говорите такие неприятные вещи! Но, во-первых, Гордон лишь вскользь упомянул о мисс Трэверс…

— Ах, вот как! Это дурной знак, — пробормотал Майверс.

Сэр Питер не расслышал и продолжал:

— Кроме того, я уверен, что милая девушка уже питает к Кенелму такое чувство, которое не оставляет места соперникам. Однако я не забуду вашего указания и буду настороже. Если я увижу, что молодой человек слишком подъезжает к Сесилии, я сокращу его визит.

— Не хлопочите напрасно, пользы никакой не будет: браки заключаются на небесах. Да будет воля божья! Если сумею вырваться, я дня на два приеду к вам. Может быть, в этом случае вы пригласите и леди Гленэлвон? Я люблю ее, а она любит Кенелма. Вы позавтракали? Я вижу, что карета стоит у дверей, а нам еще надо заехать в отель за саквояжем.

Рассуждая таким образом, Майверс не спеша запечатывал свои записки. Потом он позвонил слуге, приказал разнести их и пошел за сэром Питером к карете. Он больше ни слова не сказал о Гордоне, и сэр Питер не решился информировать его о своем благородном поступке. Майверс Чиллингли, пожалуй, был последний человек, перед которым сэр Питер вздумал бы им щегольнуть. Майверс, может быть, и сам нередко поступал великодушно, но никогда этого не разглашал и всегда насмехался над великодушием других.

ГЛАВА II

Возвращаясь обратно в Молсвич, Кенелм незадолго до заката очутился на берегу уже знакомого ему шумного ручья, почти напротив дома, где жила Лили Мордонт. Долго и безмолвно стоял он на травянистом берегу; тень его падала на ручей и разбивалась на части маленькими водоворотами и борьбой струй, мчавшихся от ближнего водопада. Глаза Кенелма остановились на доме и садике перед домом. Верхние окна были отворены.