Бессердечный - Мэри Бэлоу

Нельзя было заметить ровно ничего предосудительного в его поведении с Анной. Люк даже хотел бы этого – тогда он смог бы обвинить полковника в том, что тот пытается соблазнить его жену. Но в поведении Ломакса ничего непристойного не было, а его знаки внимания трудно было назвать обольщением.

Впрочем, Генриетта заметила все и не преминула высказаться.

– Я крайне удивлена, – сказала она Люку однажды на балу у Пирсов, когда она танцевала в паре с Люком, а Анна – с Ломаксом, – что ты так легко миришься с этим.

– Мадам? – Он вопросительно поднял брови и внимательно посмотрел на нее.

– Но ведь это так очевидно, – продолжала она, – он ее обожает, а она никак не пресекает его ухаживаний.

И действительно, Анна ничего не делала, чтобы воспрепятствовать полковнику, и от этого Люку еще больше хотелось убить его. Но, с другой стороны, препятствовать было нечему.

– Я полагаю, ты говоришь о моей жене и полковнике Ломаксе, Генриетта? В таком случае эти замечания неуместны.

– Неужели ты сам не видишь? – спросила она. – Анна вышла за тебя из-за твоего состояния, Люк, но, готова поклясться, она не настолько непогрешима, чтобы не завести любовника. В первый же вечер, когда полковник посетил нас, она сказала мне, что он кажется ей очень привлекательным. И предупредила, что если я вздумаю заигрывать с ним – будет моей соперницей. Ха, как будто мне могло прийти в голову флиртовать с человеком, у которого такой дурной вкус.

Взгляд Люка стал таким холодным, что она смолкла, опустив глаза.

– Замолчите, мадам. Я и так позволил вам сказать слишком много, – произнес он сквозь зубы.

«Она стала завистливой и мелочной», – подумал Люк с сожалением.

А когда-то она казалась ему самим совершенством. И возможно, она им и была... Бедная Генриетта. Жизнь не пощадила ее.

Люк с нетерпением ожидал ответа дяди на вопросы, которые он задал о Ломаксе. Наконец ответ пришел, и, хотя его можно было предвидеть, Люк весь похолодел. В армии полковник Генри Ломакс не значился. По документам такой человек вообще не существовал, по крайней мере среди военных. А Тео, с его обширнейшими связями, не смог его обнаружить и среди тех, кто был далек от армейской службы.

Итак, полковник Генри Ломакс был не тем, за кого себя выдавал, и жил в Уичерли под вымышленным именем.

Это был кто-то из прошлого Анны. Кто-то, кто узнал о ее планах выйти замуж и приехал, чтобы наблюдать за ней на расстоянии. Кто-то, кто последовал за ней в «Рэнела-Гарденс» и при первой же возможности увиделся с ней наедине. Кто-то, кто несколько раз писал ей в течение первых шести месяцев замужества и даже приглашал ее на свидания. Кто-то, кто потрудился втереться в круг знакомых Вилла, а возможно, и уговорил его увезти невесту в длительное свадебное путешествие и покинуть Уичерли на год.

Кто-то, чьи чувства к Анне были настолько сильны, что он не мог отпустить ее. Ее тайный любовник. Люк сидел за столом в кабинете, рассеянно теребя письмо дяди. Его взгляд был устремлен в пространство.

А что же Анна? Было ли также трудно для нее отпустить этого Ломакса – или как его там на самом деле? Она не была неверна. Люк не знал, откуда у него эта уверенность – ведь он не шпионил за ней и не мог знать наверняка, что она делала каждую минуту, прошедшую с их венчания. Но тем не менее он был абсолютно уверен в этом. Нельзя прожить год рядом с женщиной и не знать про нее определенные вещи. Анна была верной женой. И преданной матерью.

Но ее чувства? О чем говорила ее грусть после бала в «Рэнела-Гарденс» и после того, как она получила первое из тех самых писем? О страхе, который она испытывала, не желая возобновлять прерванную связь? О страхе за свои собственные чувства? Была ли она такой страстной в постели с ним, своим мужем, только из чувства вины? Вины от того, что она любила не его, а другого мужчину?

Он вспомнил – он никогда не мог этого забыть – ее взгляд и слезы в глазах наутро после первой брачной ночи, когда он спросил ее, любила ли она человека, который лишил ее девственности.

Люк почти со злобой скомкал письмо и резко вскочил на ноги. В одном он был вполне уверен. Время тайн прошло. Наступило время узнать всю правду. Не от Анны – он не был уверен, что он добьется откровенности от нее. Но он должен узнать правду. Сам.

В этот раз уже не Тео, а он сам.

Люк и Эшли отправились на конную прогулку. Они не ехали никуда специально, но так или иначе оказались на вершине склона в нескольких милях позади дома и, не сговариваясь, остановились, развернув лошадей так, что им открылся вид на все поместье, с его парком и цветником. Это был последний день дома для Эшли.

– Я буду вспоминать об этом в Индии, – сказал он, – и думать, какого черта я там оказался. Говорят, англичане начинают ценить свою страну, лишь покинув ее. Ты тоже это почувствовал?

– У меня были причины для того, чтобы как можно реже вспоминать об Англии, – тихо проговорил Люк. – Ты еще не передумал, Эш? Еще не поздно.

Эшли рассмеялся.

– Когда я уже полностью собрался, чтобы уехать в Лондон, и все готово к тому, чтобы через неделю отплыть в Индию? – произнес он. – Нет, Люк, я не передумал. Мысли о будущем захватывают меня. Я просто хотел сказать, что мне будет не хватать всего этого, и всех вас тоже.

– У Фокса, который едет сюда, хорошие рекомендации, но никто не сможет работать лучше тебя, Эш. Когда бы ты ни захотел вернуться... Впрочем, это не важно. Мне тоже будет тебя не хватать – ведь ты мой единственный брат.

Они сблизились с тех пор, как родилась Джой.

– Но ведь был и другой брат, – возразил Эшли. – Ты хотя бы посетил его могилу, Люк?

– Нет, – коротко ответил Люк. – И не хотел бы говорить на эту тему.

– Ты должен кое-что узнать, – вдруг отрывисто бросил Эшли. – Мама говорила, что никто не должен знать, кроме нее, Генриетты и меня. Но это мучает меня, особенно теперь, когда я уезжаю. Ты вправе знать.

Люк снова развернул коня и теперь медленно спускался с холма по другому склону.

– Если это касается Джорджа, – предупредил он, – у меня нет никакого желания знать об этом.

Эшли подъехал к нему.

– Он покончил жизнь самоубийством, – сказал он. Люк остановился так внезапно, что конь взвился на дыбы,и потребовалось некоторое время, чтобы обуздать его. К тому времени, как конь успокоился, лицо Люка было смертельно бледно.

– Что?

– Он упал на нож, – сказал Эшли, который выглядел не лучше брата. – Намеренно. К счастью – я все же думаю, что к счастью, – в это время в деревне свирепствовала холера, и мы распустили слух, что от нее-то он и умер. Если бы правда всплыла наружу, его бы даже не похоронили по-христиански, Люк.