Цепная лисица - Кира Иствуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под бешеное барабанное соло в висках лихорадочно метались мысли: “С этими тварями нам в одиночку не совладать, в прошлый раз разметали нас как детей! Или у Павла есть план? Если он снова пострадает… Барон никак не успеет приехать. Возможно, если снова пустить в ход Тень, то получится выбраться…”
Стоило о ней вспомнить, как что-то заскребло в сознании, обхватило лоб стальным расколённым обручем, сдавило виски.
“Считаешь нас своей игрушкой?” — зазвучали в голове вкрадчивые голоса. — “С каждой душой наших сил всё больше. Мать шепчет яснее. Однажды мы поглотим твою душу до последней капли… ”
— Пусть, но только не сейчас…
“Это нам решать… Мы покажем тебе, нашу силу”, — шепнули голоса, и я с ужасом почувствовала, как Тень оплетает тело, словно гигантский удав, сжимает кольцами шею, грудь и ноги, не давая двинуться, не позволяя свободно дышать. Никогда до этого я не чувствовала себя настолько беспомощной.
— Отпусти… — прохрипела я, но Тень только тихо засмеялась в ответ, сжимая кольца крепче, показывая, кто тут на самом деле контролирует ситуацию.
С испугом, я посмотрела в сторону Павла. Он что-то говорил Гиенам, но что именно и чему они так глумливо скалились, услышать не могла, точно они находились за звуконепроницаемым стеклом.
Время утекало. Я попыталась двинуться в сторону переулка, но ноги, скованные Тенью, весили тонну. Паника подступила к горлу. Дыхания не хватало, будто кто-то вырвал мне одно легкое. Чёрт-чёрт-чёрт.
Алека было не видно из-за туши медведя, которого призвали охотники. Зверюга не двигалась с места, глядя на меня остановившимся взглядом красных глаз. Оставалось надеяться, что Павел придумает как нам выпутаться… Иначе…
Я видела, как Койот что-то кричал Гиенам, его два хвоста метались из стороны в сторону, и охотники было отступили на шаг, но вдруг на их рыжих шеях и лапах стали стремительно набухать мышцы, точно кто-то качал им под кожу воздух через невидимый насос.
Ухмыляясь, они что-то крикнули, подняв сросшиеся лапы к небу. В ту же секунду голову Койота окружило облако пыли, как если бы кто-то стукнул его по лбу старым веником.
Павел крутанулся, замахнулся на воздух, будто пытаясь разогнать мошек, кинул на меня затравленный взгляд — глаза у него были совсем воспаленные. Болезненно зажмурился.
“…не сбежишь. Ты наша добыча… Так велела Мать”, — шептал в моей голове хор голосов, а я с ужасом смотрела, как, схватившись за горло, Павел замер и вдруг стал заваливаться на бок, точно его ударили под колени. Гиены гоготали, разевая зубастые пасти. А потом направились ко мне.
Они о чем-то переговаривались, их пятнистые морды ухмылялись, кривились, как в немом театре, слюни стекали с подбородка мутными каплями. Тень давила болью со всех сторон, заволакивая туманом разум. Должно быть то же самое ощущали звери, которых я брала под контроль. В ушах непрекращающимся набатом стучали чужие слова: “Отдай свою душу. Ни к чему сопротивляться. Ты избавишь нас от голода, так сказала Мать”…
Я не могла драться, не могла убежать. Даже двинуть пальцем было мне не под силу.
Любопытные глаза зверей сверкали в темноте между прутьями клеток. Павел без движения скрючился на асфальте. Склонив косматую голову, медведь обнюхивал стонущего на земле Алека. Я теперь его видела… Он, кажется, был без сознания. Узы вибрировали алым, разгоняя огонь по грудной клетке.
— Чего это Белоснежка замерла, как оленёнок на шоссе? Так рада нам, что язык проглотила? — Голос Нильса донёсся точно сквозь слой ваты.
— Она просто офигевает от нашего могущества, — осклабился Жак. — Мы же только что поместили шакаленка в мир его лучших грёз. На такую технику не каждый высший зрячий способен. Смысла мало, зато хорошо разминает мышцы, да и жертву вырубает надолго.
— У неё по ходу просто операционка подвисла. Эй, Белоснежка, ау? Даже не попытаешься сбежать? Не-е… ну так совсем не интересно! Хочешь лишить нас развлечения? Так не пойдёт!
Гиены нависли, разглядывая меня с брезгливым интересом, как дети рассматривают трупик окоченевшей лягушки.
Я пыталась вернуть контроль над телом. Бесполезно! Всё равно что лбом пытаться пробить стену. От бессилия хотелось плакать, но даже на это я была не способна. Тень сдавила сознание так, что для собственных мыслей почти не осталось места. Я угодила в ловушку, из которой не существовало выхода, и лишь из упрямства продолжала цепляться за реальность, точно за край пропасти, каждый миг ощущая как опора крошится под пальцами.
“Хватит терзаться, отпусти себя… Отдай контроль нам”, — уговаривала Тень, пытаясь утянуть в бездну. Мне казалось, я различала её матовое, точно пластмассовое лицо, как две капли воды похожее на моё. Лицо улыбалось, шептало: — “Мы позаботимся о твоей душе куда лучше тебя”.
Тем временем Гиены вдруг принялись сдирать портфель с моих неподвижных плеч. Нильс грубо вытащил из него лисёнка:
— А тут у нас что?
Страх за малыша ошпарил, выдёргивая в реальность.
— …убери-свои-грязные-лапы, — смогла я выдавить, через пересохшее горло.
— Почему же? Он милашка. Ты не обидишься, если мы свернём ему шею? — Когтистая лапа похлопала малыша по морде, заставляя того сонно приоткрыть голубые глазки. — Зачем ты его украла? На воротник вроде бы маловат? Эй, Жак, мне пошло бы? — и синеглазый приложил лисёнка к шее наподобие ворота. Малыш слабо тявкнул, попытался сжаться, за что тут же получил щелбан по носу.
— Этот цвет тебе не к лицу, Нильс. Посмотри, как Белоснежка вылупилась, её же сейчас кондрашка хватит.
— Попрощайся с мамочкой, пушистик, — изображая, что лисёнок машет мне лапкой, хмыкнул Нильс, и перехватил малыша за шею. Лисёнок испуганно заскулил.
Мой Эмон рычал, скалясь и топорща шерсть. Мне хотелось вцепиться в тупую морду Нильса когтями. Самодовольство охотников будило в груди глухую ярость, а та придавала сил. Усилием воли, я всё-таки заставила своё онемевшее двинуться — чувство было такое, словно прорываюсь сквозь густую смолу. Всё на что меня хватило — это слабо схватить Нильса за лапу, в которой он держал лисёнка, и тут же Жак ударил меня под рёбра, выбивая воздух, заставляя согнуться и упасть коленями в асфальт.
— Злишся? — хихикнул он, хватая меня за волосы и наклоняясь к самому уху. — Тем лучше для нас, малышка. Ярость подогревает душу, делая её слаще для тех, кто вонзит в неё свои зубы. Побегали и хватит. А за душу свою не переживай, она не
