Братья - Михаэль Бар-Зохар

– Я... я не ждала тебя раньше полуночи, – в испуге пробормотала она.

Дмитрий кивнул, закуривая сигарету.

– Я знаю. Как там мой дорогой братик? В его голосе не было никакой теплоты, лишь откровенный цинизм и насмешка.

– Мы были на балете, смотрели “Ромео и Джульетту” в Опере.

– Хорошо, – рассеянно сказал Дмитрий. – Послушай, я получил срочный вызов по телефону из Москвы. Сегодня вечером я должен вылететь на родину. Там произошло что-то неожиданное.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю, – он ушел в спальню, но сразу вернулся с легким дорожным чемоданчиком в одной руке и черным дипломатом в другой. Надев свое теплое пальто, он сказал: – Через две или три недели, я думаю.

Прижав Татьяну к себе, он крепко поцеловал ее в губы.

– Жди меня, – шепнул Дмитрий, лаская рукой ее груди и живот. – Сбереги все это для меня. И не наделай ошибок.

Его черные глаза пристально смотрели на нее.

Балет “Ромео и Джульетта” в исполнении труппы “Опера де Пари” был великолепен. После представления Алекс посадил Татьяну в такси, а сам пошел по Рю де ля Пе, пересек фешенебельную Вандамскую площадь и зашагал по набережной к мосту Пон дез Артс. Улицы были пустынны, пронизывающий холодный ветер прогнал даже влюбленных и праздных бездельников, облюбовавших набережную Сены для своих прогулок. Пошел легкий снег, и Алекс ежился от холода в своем легком плаще, поднимая воротник и туже затягивая на шее толстый шерстяной шарф. Возвращаться домой ему не хотелось. Он знал, что, проведя вечер с Татьяной, снова долго не сможет заснуть. Русская принцесса совершенно околдовала его, и он отчаянно влюбился в нее.

Он никогда прежде не ощущал ничего подобного. Он уже не был тем Алексом, который прибыл в Париж пять месяцев назад. Жизнь его превратилась в томительное ожидание скоротечных часов, которые он мог бы провести с Татьяной – в компании Дмитрия, и изредка – вдвоем. Им было так хорошо вместе, они говорили на одном языке и имели сходные вкусы и пристрастия. Они овладели искусством разговаривать без слов, обмениваясь взглядами и легкими улыбками. Татьяна была обворожительна, трепетна, неотразима, в одно мгновение превращаясь из озорного подростка в тонкого ценителя искусства, в прекрасную молодую женщину.

Алекс не мог думать ни о чем, кроме нее. Он мало спал, ел без аппетита и стал небрежен в одежде. Он знал, что поступает бесчестно по отношению к Клаудии, ухаживая за другой женщиной, но разве сама Клаудия поступила с ним справедливо? Они могли бы быть уже давно женаты, и Алекс чувствовал горькую обиду за то, что она но захотела быть рядом с ним в моменты, когда он отчаянно в ней нуждался. Татьяна была гораздо более чувствительной и восприимчивой. Она бы не отказалась выйти за него замуж, если бы они с ним сильно любили друг друга. Впрочем, в последнее время его любовь к Клаудии угасла настолько, что он даже перестал ей писать. По сравнению с чувством, которое он испытывал к Татьяне, Клаудия представлялась ему мимолетным увлечением.

Любовь к Татьяне всецело охватила его, и все остальное – его исследования, даже отношения с братом – перестало иметь для него значение. Он ухаживал за ней упорно, но так робко, стараясь, чтобы это не было заметно. Все, что он хотел сказать, он говорил глазами, воздерживаясь от прямых слов и жестов. Он знал, что нарушает все правила чести и обманывает доверие брата, влюбившись в его девушку, но ничего не мог с собой поделать. Любовь к Дмитрию постепенно уступала место ослепляющей ревности; не мог он вынести и того, что Дмитрий обращается с Татьяной как с вещью, полностью ему принадлежащей. Он не мог не видеть, как Дмитрий прикасается к ней, гладит ее по волосам, властно целует ее в губы.

Татьяна, однако, не была единственной причиной того, что братья стали отдаляться друг от друга. Подозрения, зародившиеся в душе Алекса после их первой встречи, теперь окрепли и переросли в уверенность. Он заметил, что Дмитрий выбирает для их встреч довольно странные места – в основном это были углы улиц, куда Дмитрий подкатывал на машине с шофером, и они ехали в ресторан или бар. Обратил Алекс внимание и на необычное рабочее расписание Дмитрия, на его частые исчезновения и на то, что он всегда пользовался лишь общественными телефонными будками. Все указывало на то, что его брат вовлечен в какие-то тайные дела.

У Дмитрия все чаще возникали внезапные вспышки гнева и приступы непонятного, упорного молчания. Алекс понимал, что в этом есть доля его вины, но все же он перестал получать удовольствие от общения с братом.

Примерно через неделю после своего прилета в Париж Алекс снова встретился с Гримальди. Тот оставил для него записку в Институте, Алекс позвонил, и его франтоватый знакомый немедленно пригласил его в роскошный ресторан на Елисейских полях, славящийся морской кухней. За обедом Алекс ненароком упомянул о своей встрече с Дмитрием – просто не мог сдержать переполнявшую его радость.

С тех пор он и Гримальди встречались несколько раз, чаще всего за обедом или за ленчем. Гримальди прекрасно знал все рестораны в Париже, которые не мог обойти своим вниманием ни один гурман, был лично знаком с поварами и частенько оплачивал счета за обоих.

– Дядюшка Сэм платит, – говорил он в таких случаях. – Информационная служба Соединенных Штатов довольно богатая организация, так что не беспокойся.

Всякий раз Гримальди появлялся в новом костюме; в своих шелковых ярких галстуках, цветных жилетах и пестрых шейных платках он напоминал важного петуха, однако в его зеленых глазах, глядевших с загорелого смуглого лица, светился ум. Алекс серьезно подозревал, что своим ровным, завидным загаром Гримальди обязан ультрафиолетовой лампе, но это было несущественно. Ему нравилась оживленная манера Гримальди вести разговор, нравилось смотреть, как сверкают на тонких пальцах золотые кольца, когда его собеседник взмахивал руками, сопровождая свой увлекательный рассказ изящными, отточенными жестами. Гримальди оказался талантливым рассказчиком, веселым бонвиваном, и Алексу ни разу не приходилось жалеть о потраченном времени. Кроме всего прочего. Гримальди оказался бесценным источником сведений, касающихся жизни в СССР.

Алекс рассказывал Гримальди о Дмитрии, однако ни разу не упомянул о своих подозрениях. Он не хотел подвергать Дмитрия опасности. К тому же Гримальди, по всей видимости, мало интересовало, где и кем работает Дмитрий, гораздо больше его занимала эмоциональная сторона истории. Встречу братьев он расценивал как поэтичный триумф справедливости.

– Ты и твой брат – это отмщение системе, погубившей Тоню Гордон, – сказал он однажды. Когда Алекс предложил им как-нибудь поужинать втроем, надеясь, что знакомство с таким необычным и экстравагантным человеком доставит Дмитрию удовольствие. Гримальди вежливо уклонился. Отчего-то эта идея пришлась ему не по вкусу.

Алекс неожиданно вспомнил, что он и Гримальди договорились встретиться завтра за ленчем. Он перешел Сену по мосту Пон дез Артс и углубился в живописные улочки Латинского квартала. Когда он проходил мимо дискотеки “Королевского клуба”, из дверей показалась парочка, которая страстно обнималась и целовалась на ходу. Девушка была светловолосой и тонкой, и Алекс стиснул зубы. Из “Бильбоке” выходили чернокожие музыканты, и Алекс вспомнил свой любимый джаз-клуб в Гринвич Вилледж. На углу бульвара Сен-Жермен ветер трепал старый предвыборный плакат – Жискар д’Эстен с уверенностью глядел в будущее. Уличный торговец продавал с лотка горячие жареные каштаны, и Алекс поддался искушению.

Подъезд его дома был темен. Выходя из крошечного лифта на своем этаже и жуя каштан, Алекс заметил крошечную женскую фигуру, скорчившуюся под его дверью. Он узнал шелковистые светлые волосы и овчинный полушубок, привезенный Дмитрием из Москвы, и его сердце отчаянно заколотилось в груди.

– Татьяна!

Она выпрямилась. Лицо ее было белым как мел.

– Что произошло? Что ты здесь делаешь?

Татьяна уставилась на него, ее лицо внезапно оказалось совсем близко.

– Я пришла... – начала она и внезапно прикусила губу. – Дмитрий только что улетел в Москву, его не будет две или три недели.

Алекс хотел что-то сказать, но не смог подыскать подходящих слов. Бумажный пакете каштанами выскользнул у него из рук. Несколько секунд они в молчании смотрели друг на друга, затем Алекс сделал шаг вперед и обнял ее. Лицо Татьяны было прохладным, но мягкие податливые губы обожгли его поцелуем.

– Я люблю тебя, – сказал Алекс.

Глаза Татьяны засияли от счастья, но почти мгновенно их выражение изменилось. Алекс увидел в ее глазах страх.

Октябрь был ночным хищником, и Дмитрий еще раз подумал об этом, карабкаясь по темной винтовой лестнице в кабинет своего начальника и учителя. Было два часа пополуночи. Дмитрий прилетел в Москву прошлой ночью и большую часть дня отсыпался в своей квартире на Пушкинской улице. После обеда он зашел в свой кабинет и ознакомился с последними докладами, а затем пообедал в ресторане клуба КГБ вместе с друзьями по отделу. Никто не знал, почему Октябрь так срочно вызвал его обратно. В последнее время, правда, ходило множество слухов об активизации итальянских “Красных бригад” и французской “Аксьон директ” – двух организациях левого толка, в которые недавно удалось внедриться сотрудникам отдела, однако за последние дни не случилось ничего необычного, ничего такого, что могло бы потребовать немедленного возвращения Морозова из Парижа.