Гарольд, последний король Англосаксонский - Эдвард Бульвер-Литтон

– А, я понял тебя! Положись на меня: я буду говорить, как подобает рыцарю.

Гарольд в это время убедился, что внезапное нападение на нормандцев не приведет к добру, и решил воспользоваться удобным местоположением за цепью холмов и оградиться рвами. Кто видел эту местность, не может не удивиться необыкновенной ловкости, с которой саксонцы воспользовались ею. Они окружили свои укрепления насыпным валом так, что могли свободно отразить неприятеля, не подвергаясь сами большой опасности.

Король неутомимо наблюдал за работой, ободряя всех словом и делом. Вечером этого дня он объезжал лагерь, когда вдруг увидел Хакона, приближающегося в сопровождении какого-то духовника, в котором с первого же взгляда можно было узнать нормандского рыцаря. Король соскочил с коня, приказал Леофвайну, Гурту и другим танам следовать за ним и пошел к своему знамени. Тут он остановился и произнес серьезно:

– Вижу, что ко мне идут послы герцога Вильгельма, и хочу выслушать их в вашем присутствии, так как вы защитники Англии.

– Если они попросят нас позволить им вернуться беспрепятственно в Руан, то ответ наш будет короток и ясен, – заметил решительный Вебба. В это время Хакон остановил послов, подошел к королю и доложил ему:

– Я встретился с этими людьми; они требуют свидания с королем.

– Король готов выслушать их; пусть они подойдут.

Послы молча приблизились; когда первый из них откинул капюшон, Гарольд снова увидел то мертвенно бледное, зловещее лицо, которое смутило его в Вестминстерском дворце.

– Именем герцога Вильгельма, – начал Гуго Мегро, – графа Руанского, претендента на трон Английский, Шотландский и Валлонский, пришел я к тебе, графу Гарольду, его вассалу...

– Не перевирай титулы или убирайся к черту! – воскликнул Гарольд, насупив грозно брови. – Ну, что же говорит Вильгельм, герцог Нормандский, Гарольду, королю Английскому и правителю всей Британии?

– Протестуя против твоего самозванства, отвечу тебе следующее: во-первых, герцог Вильгельм предлагает тебе всю Нортумбрию, если ты исполнишь данную ему клятву, передав ему английскую корону.

– На это я уже раньше ответил ему, что не имею права передавать корону и мой народ готов защитить своих избранных королей. Что далее? Говори!

– Дальше Вильгельм изъявляет согласие вернуться со своим войском на родину, если ты вместе со своими вождями покоришься решению французского монарха, который и рассудит, у кого больше прав на английский престол, у тебя или у Вильгельма.

– На это я беру себе право ответить, – проговорил один из танов, – что французский король не вправе выбирать королей Англии.

– Вообще странно, – добавил Гарольд с горькой усмешкой, – как французский монарх присваивает себе право вмешиваться в это дело! Я слышал стороной, что он уже решил, что саксонское королевство должно принадлежать нормандцу. Но я не признаю его авторитета и смеюсь над его незаконным решением. Все ли ты мне сказал?

– Нет, еще не все, – возразил сурово посол. – Этот отважный рыцарь сообщит остальное. Но прежде чем уйду, я должен повторить тебе слова владыки, более грозного, чем Вильгельм: «Гарольд, клятвопреступник, будь проклят»!

Английские вожди побледнели и обменялись многозначительными взглядами. Они только теперь узнали об обвинении, тяготевшем над королем и всей страной.

Король так возмутился наглостью Мегро, что стремительно бросился к нему и, как утверждают нормандские хроники, поднял на него руку, но Гурт остановил его и проговорил с негодованием:

– О, волк в овечьей шкуре! Закройся капюшоном и вернись поскорее к пославшему тебя... Разве вы, таны, не слышали, как этот лукавый лицемер предлагал вам предоставить французскому двору выбор между вашим королем и нормандцем? Ведь это было сказано как будто из чувства справедливости, а между тем он знает, что французский монарх давно решил вопрос. Если бы вы попались в эту ловушку, то вам действительно пришлось бы покориться приговору, вынесенному свободному народу человеком, не имеющему на это никаких прав!

– Да! – воскликнули таны, избавившись от ужаса. – Мы не желаем слушать этого лицемера!

Бледное лицо Мегро стало еще бледнее; перепуганный гневными словами танов, он поспешил укрыться за спиной товарища, который все время неподвижно стоял, как статуя.

Увидев неожиданное поражение, рыцарь выступил вперед.

– Вожди и таны Англии! – начал Малье де-Гравиль. – Проклятие лежит на вас за преступление одного человека, снимите с себя это проклятие; пусть оно упадет на голову виновного. Гарольд, именующий себя английским королем, отвергший предложения моего повелителя, выслушай, что я буду говорить от его имени: несмотря на то, что шестьдесят тысяч под нормандским знаменем ждут его приказаний, а ты едва имеешь треть этого числа, Вильгельм все же готов отречься от своих преимуществ; я в присутствии твоих танов приглашаю тебя решить этот спор за трон единоборством с герцогом!

Прежде чем Гарольд успел ответить ему согласием, все таны громко воскликнули:

– Нет! Нет! Единоборство не может решить участи целого государства.

– Да! – поддержал их Гурт. – Обратить всю войну в частный спор о престоле – значило бы оскорбить весь английский народ. Само предложение нормандского герцога доказывает, что ему неизвестны даже наши законы, по которым отчизна должна быть дорога в одинаковой степени и королю, и подданным!

– Ты слышал из уст Гурта ответ всей нашей Англии, де-Гравиль, – проговорил король, – я могу только повторить и подтвердить его слова. Не отдам я Вильгельму английского престола, не признаю суда! Не нарушу основы, связывающей так тесно короля и народ, используя личную силу решать судьбу государства. Если Вильгельм желает померяться со мной, он найдет меня там, где будет битва и где поле брани будет все усеяно трупами его воинов; найдет защищающим Англию. Да рассудит нас небо!

– Да будет твоя воля, – ответил де-Гравиль. – Но берегись, изменник обету, берегись хищник трона! Мертвые покарают тебя из могилы! – Послы повернулись и ушли без поклона.

Весь этот день и следующий прошли в приготовлении к битве.

Вильгельм заметно медлил с объявлением начала сражения: он не терял надежды, что Гарольд станет действовать наступательным образом и что люди герцога успеют разжечь гордость англосаксов и унизить Гарольда.

С другой стороны, Гарольд тоже считал промедление выигрышем, потому что оно давало ему время укрепиться и даже дождаться подмоги. Конечно, поддержка была редкой и скудной, Лондон действовал вяло, отечество не высылало сюда больших армий. Сама слава Гарольда, успех, постоянно сопровождавший его во всех походах, усиливали равнодушие народа; его тяжелый ум не мог понять, что тот, кто недавно разбил грозных норвежцев, мог быть побежден игрушками-французами, как называли в Англии нормандские войска.

Но это было еще не все: в Лондоне плелись интриги с целью посадить на престол Этелинга. Осторожные торговцы сочли благоразумным не содействовать предстоящей борьбе. Многие проповедовали, что отечеству всего лучше оставаться нейтральным. Предполагая худшее, твердили они, то есть что Гарольд будет побежден и убит, не лучше ли беречь себя для Этелинга? Вильгельм питает личную вражду к Гарольду, он может желать отнять у него трон, но не посягнет на потомка Сердика, законного наследника короля Эдуарда.

Нортумбрийские датчане смотрели равнодушно на драму, разыгрывавшуюся на юге государства, несмотря на то, что они должны были сочувствовать Гарольду хотя бы из благодарности за избавление их от норвежского ига. Мерсия тоже относилась к делу Гарольда безразлично; молодые же графы не имели влияния на своих подданных и потому отправились в Лондон, чтобы противодействовать борьбе Этелинга. Оказалось, что женитьба Гарольда на Альдите не принесла ему той пользы, из-за которой он отказался от любви и Эдит. Нужно упомянуть, что полное невежество делало сеорлей безучастными к интересам своего государства. Да, дух страны стал крепнуть, но слишком поздно, когда Англия стонала уже под игом нормандца; если бы пробудился хотя бы на один день, чтобы поддержать Гарольда, изнемогавшего в борьбе, то избавился бы от векового рабства.

Итак, вся надежда Гарольда была в тощих рядах войска, последовавшего за ним на Гастингское поле.

Наступила ночь, слабо освещаемая звездами, мерцавшими сквозь облака. Гарольд сидел с Леофвайном и Гуртом в своей палатке. Перед ним стоял какой-то человек, только что возвратившийся из нормандского лагеря.

– Так, значит, иноземцы не узнали тебя? – спросил его король.

– Нет, узнали. Я встретил одного рыцаря по имени Малье де-Гравиль, как я после узнал. Он как будто верил моим словам и приказал даже подать вина и закуски, но вдруг сказал: «Ты – человек Гарольда и пришел узнать число наших войск. Будь же по-твоему, следуй за мной!» Он схватил мою руку, не обращая внимания на мое смущение, и повел меня сквозь ряды войска, которое так велико, что кажется, его и не определить числом. Странно однако то, государь, что я заметил в ней больше священников, нежели ратников.