Мареновая роза - Стивен Кинг

Однако она не хотела вспоминать, что случилось с Питером Слоуиком, не желала возвращаться в места, которые на терапевтических сеансах иногда называли Гилти-стрит, улица Вины. Лучше помечтает о предстоящей субботе, попробует представить, что испытает при поцелуе Билла. Интересно, он положит руки ей на плечи или обнимет за талию? Каков вкус его губ? Как он...

Голова Рози упала набок. Пророкотал гром. Хор сверчков запел еще сильнее, и одно насекомое вдруг запрыгало по комнате, приближаясь к кровати, но Рози его не заметила. В этот раз нить, соединяющая сознание с телом, оборвалась, и она погрузилась в темноту.

3

Ее разбудила вспышка света, в этот раз не пурпурная, а ослепительно белая. Сразу за ней последовал гром – не рокот, а грохот.

Рози подпрыгнула на кровати, хватая ртом воздух, обеими руками прижимая одеяло к себе. В свете очередной вспышки она увидела кухонный стол, шкафчик, маленький диван, на котором могли бы поместиться только двое влюбленных, тесно прижавшихся друг к другу, открытую дверь в крошечную ванную комнатку, сдвинутую в сторону полупрозрачную душевую занавеску с ромашками. Вспышка оказалась настолько яркой, а ее глаза – непривычными к ней, что в течение некоторого времени она продолжала видеть окружающие предметы и после того, как комната опять погрузилась в темноту, только в противоположных тонах, как на негативе. Она поняла, что все еще различает детский плач, хотя сверчки умолкли. И подул ветер. Рози не только слышала его, но и чувствовала. Он шевелил волосы у нее на висках, шелестел упавшими на пол страницами. Она оставила текст нового романа на столе, и порыв ветра сбросил листы, разметав по всему полу.

«Это не сон», – подумала она, опуская ноги с кровати. При этом она бросила взгляд в сторону окна, и у нее перехватило дыхание. То ли окно исчезло, то ли вся стена превратилась в окно.

Что бы там ни произошло, открывшийся из окна вид теперь даже отдаленно не напоминал Трентон-стрит или Брайант-парк; Рози увидела женщину в мареновом хитоне, стоящую на вершине заросшего густой высокой травой холма, смотрящую вниз на развалины храма. Но сейчас кайма короткого одеяния женщины, прибитая ветром к ее стройным длинным бедрам, трепетала под его порывами; Рози увидела, как развеваются, словно водоросли в сильном течении, выбившиеся из косы светлые волосы, как по небу, толкаясь и обгоняя друг друга, мчатся пурпурно-черные грозовые тучи. Теперь Рози заметила, как шевелится голова тощего пони, пасущегося совсем рядом.

И если это окно, то оно распахнуто. Она увидела, как пони просунул морду в ее комнату, обнюхал половицы, решил, что они не представляют никакого интереса, повернулся и снова принялся щипать траву на своей стороне.

Опять сверкнула молния, опять ударил гром. Опять по комнате промчался порыв ветра, и до Рози донесся шелест страниц, кружащихся на полу в кухонной нише. Она поднялась с кровати и медленно подошла к картине, которая теперь занимала всю стену от пола до потолка, от левого края до правого. Ветер прижал ночную рубашку к телу, подхватил волосы, и она почувствовала сладкий аромат приближающегося дождя.

«Скоро начнется, – подумала она. – И я промокну. Мы все промокнем, я так полагаю».

«РОЗИ, ЧТО ТЫ СЕБЕ ДУМАЕШЬ? – вопила Практичность-Благоразумие. – РАДИ БОГА, ЧТО ТЫ ДЕ...»

Рози прихлопнула голос крышкой – в тот момент ей казалось, что она наслушалась его до конца своих дней, – и остановилась у самой стены, которая теперь стала и не стеной вовсе. Прямо перед ней, не далее чем в пяти футах, стояла светловолосая женщина в мареновом хитоне. Она не повернулась, но Рози видела слабые движения поднятой руки, видела, как вздымается и опадает в ритм дыхания левая грудь женщины, едва заметная на картине. Рози сделала глубокий вдох и шагнула в картину.

4

На той стороне оказалось по меньшей мере на десять градусов холоднее, и высокая трава защекотала ее лодыжки и икры. На мгновение ей показалось, что она слышит отдаленный слабый плач ребенка, но затем он затих. Рози оглянулась, ожидая увидеть за спиной свою комнату, однако та тоже исчезла. В том месте, откуда она попала в новый мир, в землю вцепилось корнями старое оливковое дерево с искривленными ветвями. Под ним стоял мольберт художника, на стульчике перед мольбертом лежала открытая коробка с палитрами, красками и кистями.

Полотно на мольберте имело те же размеры, что и картина, купленная ею в ломбарде «Либерти-Сити». Оно изображало ее комнату на Трентон-стрит, если смотреть на нее со стены, на которую она повесила «Мареновую Розу». В центре комнаты, лицом к двери, выходящей в коридор, стояла женщина, явно сама Рози. Поза ее слегка отличалась от позы женщины в мареновом хитоне, находившейся на вершине холма – например, руки изображенной на полотне Рози были опущены, – однако сходство показалось ей достаточно заметным, чтобы вызвать глухой страх. Кроме того, в картине имелись и другие пугающие детали: женщина была в синих брюках и розовой безрукавке. Именно так собиралась одеться Рози для субботней поездки с Биллом. «Придется подыскать что-нибудь другое», – подумала она, словно, сменив одежду в будущем, могла изменить то, что ей виделось в настоящем.

Что-то влажное прикоснулось к ее локтю, и Рози испуганно вскрикнула. Повернувшись, она увидела пони, извиняющись глядевшего на нее коричневыми глазами. Над головой прогремел гром.

Рядом с маленькой тележкой, в которую был запряжен пони, стояла женщина в длинном, чуть ли не до пят, красном, похожем на халат, одеянии, состоявшем, казалось, из множества слоев. Сквозь уложенную искусными складками легкую, полупрозрачную ткань просвечивала кожа цвета кофе с молоком. На небе блеснула молния, и Рози заметила то, что уже видела на картине вскоре после того, как Билл привез ее домой из «Попе Китчена»; лежащую на траве тень от тележки и растущую над ней тень женщины.

– Да не вздрагивай ты, Боже мой, – произнесла женщина в красном одеянии. – Кого-кого, а Радамантуса тебе нужно опасаться меньше всего. Его зубы страшны только для травы. Он просто принюхивается к тебе, вот и все.

Рози ощутила огромное, переполняющее душу облегчение, сообразив, что перед ней женщина, которую Норман называл (с язвительной интонацией) не иначе, как «эта черномазая сучка». К Рози обращалась Уэнди Ярроу, но Уэнди Ярроу мертва; значит, все происходящее – не более чем сон. Каким бы реальным он ни казался, какими бы реальными ни представлялись ей мелкие детали (например, она вытерла крошечную капельку слюны у локтя, оставшуюся от прикосновения морды пони), все это сон.

«Конечно, что же еще, – сказала она себе. – Разве на самом деле можно пройти в картину?»