Мидлмарч: Картины провинциальной жизни - Джордж Элиот

– Ну, конечно, разные люди ведут себя по-разному, однако, насколько мне известно, все, кто видел мисс Винси в обществе мистера Лидгейта, не сомневаются, что они обручены. Впрочем, это не мое дело. Так дать вам образец для митенок?

После этого миссис Булстрод поехала к племяннице, испытывая неприятную тревогу. Сама она была одета прекрасно и с сожалением, более сильным, чем обычно, заметила, что туалет Розамонды, только что вернувшейся с прогулки, стоил, по-видимому, немногим меньше ее собственного. Миссис Булстрод выглядела уменьшенной женственной копией своего брата, и цвет ее лица казался особенно свежим по сравнению с нездоровой бледностью ее мужа. Взгляд у нее был открытым и прямодушным, и она не любила обиняков.

Когда они вместе вошли в гостиную, миссис Булстрод внимательно посмотрела по сторонам и сказала:

– Ты, душенька, я вижу, одна дома.

Розамонда тотчас поняла, что ее тетка собирается начать серьезный разговор, и села возле нее. Однако отделка шляпки Розамонды была так прелестна, что миссис Булстрод не могла не прикинуть, как эта шляпка пошла бы Кэт, и пока она говорила, взор ее больших красивых глаз скользил по полукругу нарядных полей.

– Я только что разговаривала о тебе, Розамонда, и была очень удивлена тем, что услышала.

– Что же вы услышали, тетя? – Глаза Розамонды, в свою очередь, внимательно рассматривали вышитый воротник миссис Булстрод.

– Я просто не могу поверить… Чтобы ты обручилась, и я ничего об этом не знала… и твой отец мне ничего не сказал! – Тут глаза миссис Булстрод обратились наконец на лицо Розамонды, которая густо покраснела и ответила:

– Я вовсе не обручена, тетя.

– А почему же все говорят, что ты обручена? В городе только об этом и сплетничают!

– Что за важность – городские сплетни! – сказала Розамонда, про себя очень довольная.

– Ах, душенька, ты должна быть осмотрительней. И не пренебрегай мнением ближних. Помни, тебе ведь уже двадцать два и у тебя нет состояния – твой отец вряд ли сумеет уделить тебе что-нибудь. Мистер Лидгейт очень умен и остроумен. Это производит впечатление, я знаю. Я сама люблю беседовать с такими людьми, и твой дядя находит его очень полезным. Но профессия врача у нас здесь больших доходов не приносит. Да, конечно, все это суетность, но доктора редко верят истинно, слишком сильна в них гордыня разума. А ты не годишься в жены бедняку.

– Мистер Лидгейт не бедняк, тетя. У него прекрасные родственные связи.

– Но он сам мне говорил, что беден.

– Это потому, что он привык вращаться в обществе людей, живущих в роскоши.

– Милая моя Розамонда, тебе не следует мечтать о том, чтобы жить в роскоши.

Розамонда опустила глаза, поигрывая завязками ридикюля. Вспыльчивость была ей чужда, отвечать резко она не умела, но жить собиралась так, как хотелось ей.

– Так, значит, это правда? – спросила миссис Булстрод, вглядываясь в лицо племянницы. – Ты думаешь о мистере Лидгейте! И наверное, вы объяснились, хотя твой отец об этом не знает. Скажи откровенно, душенька, мистер Лидгейт сделал тебе предложение?

Бедная Розамонда чувствовала себя очень неловко. Она не сомневалась ни во влюбленности Лидгейта, ни в его намерениях, но ей было крайне неприятно, что на прямой вопрос тетки она не может столь же прямо ответить «да». Ее гордость была уязвлена, но, как всегда, на помощь ей пришла благовоспитанность.

– Прошу простить меня, тетя, но я предпочла бы не говорить на эту тему.

– Надеюсь, душенька, ты не отдашь сердце человеку без твердых видов на будущее. И подумать только, каким двум прекрасным женихам ты отказала! Но один из них готов повторить свое предложение, если ты дашь ему случай. Я когда-то знавала редкую красавицу, которая вышла замуж очень неудачно, потому что прежде была слишком разборчива. Мистер Нед Плимдейл – приятный молодой человек, недурен собой и единственный сын. А такое крупное дело, как у них, надежней медицины. Конечно, брак – это не самое важное, и я была бы рада, если бы ты больше помышляла о царствии божьем. Но все-таки девица должна управлять своим сердцем.

– Я бы никогда не отдала его мистеру Плимдейлу, даже если бы уже ему не отказала. Полюбив, я полюблю сразу и навеки, – произнесла Розамонда, ощущая себя романтической героиней и очень мило играя эту роль.

– Я все понимаю, душенька, – грустно произнесла миссис Булстрод и поднялась, чтобы уйти. – Ты позволила себе увлечься без взаимности.

– Нет-нет! Что вы, тетя! – воскликнула Розамонда.

– Значит, ты не сомневаешься, что мистер Лидгейт питает к тебе серьезное чувство?

Щеки Розамонды горели, ее самолюбие было оскорблено. Она ничего не ответила, и миссис Булстрод рассталась с ней глубоко убежденная, что дозналась до истины.

Во всем, что не имело прямого отношения к его делам или религиозным убеждениям, мистер Булстрод охотно подчинялся жене, и теперь она, не касаясь причин, попросила его при первом удобном случае выяснить в разговоре с мистером Лидгейтом, не намерен ли тот в скором времени сочетаться браком. Оказалось, что у мистера Лидгейта и в мыслях ничего подобного нет. Во всяком случае, ничто в его словах – а их мистер Булстрод, подвергнутый допросу с пристрастием, пересказал как мог подробнее и точнее – не свидетельствовало о чувстве, которое могло бы привести к женитьбе. Миссис Булстрод поняла, что на нее возложен серьезнейший долг, и вскоре сумела поговорить с Лидгейтом. Начав с расспросов о здоровье Фреда Винси, она дала понять, что живо принимает к сердцу судьбу детей своего брата, а затем перешла к общим рассуждениям на тему об опасностях, подстерегающих молодых людей до того, как их жизнь будет устроена. Сыновья нередко огорчают родителей легкомыслием и не оправдывают потраченные на них деньги, а дочерям не всегда хватает осмотрительности, и это иной раз может помешать им сделать хорошую партию.

– Особенно когда девушка очень привлекательна, а ее родители принимают у себя большое общество, – продолжала миссис Булстрод. – Молодые люди ухаживают за ней, завладевают ее вниманием для того лишь, чтобы приятно провести время, а других это отталкивает. По-моему, мистер Лидгейт, мешать молоденькой девушке в устройстве ее судьбы – значит брать на себя большую ответственность. – И миссис Булстрод посмотрела на него предостерегающе, а может быть, и с упреком.

– Да, конечно, – сказал Лидгейт, отвечая ей не менее пристальным взглядом. – С другой стороны, только самодовольный вертопрах способен думать, что стоит ему слегка поухаживать за девушкой, и она сразу в него влюбится или хотя бы окружающие вообразят, будто она в него влюбилась.

– Ах, мистер Лидгейт, вы же знаете себе цену! Вы отлично понимаете, что не нашим молодым людям соперничать с вами. Ваши частые посещения очень могут подвергнуть опасности устройство судьбы молодой девицы и стать причиной того, что она ответит отказом, если ей сделают предложение.

Лидгейту не столько польстило признание его превосходства над мидлмарчскими Орландо[113], сколько раздражил намек, который он уловил в словах миссис Булстрод. Она же не сомневалась, что говорила со всей возможной убедительностью, а употребив изысканное выражение «подвергнуть опасности устройство судьбы», набросила покрывало благородного обобщения на множество частных подробностей, которые тем не менее просвечивали сквозь него достаточно ясно.

Лидгейт, бесясь про себя, одной рукой откинул волосы со лба, а другой пошарил в жилетном кармане, после чего нагнулся и поманил к себе крохотного черного спаниеля, но у песика достало проницательности отклонить его неискреннюю ласку. Уйти немедленно было бы неприлично, так как он только что перешел с другими гостями из столовой в гостиную и еще не допил свой чай. Впрочем, миссис Булстрод, убежденная, что он ее понял, переменила тему.

Соломон в притчах своих упустил указать, что «как больным устам все кажется горьким, так нечистой совести во всем чудятся намеки». На следующий день мистер Фербратер, прощаясь с Лидгейтом на улице, сказал, что они, конечно, встретятся вечером у мистера Винси. Лидгейт коротко ответил, что навряд ли… Ему надо работать, и он не может больше тратить вечера на развлечения.

– Как! Вы намерены привязаться к мачте[114] и залепить уши воском? – осведомился мистер Фербратер. – Ну, раз вы не хотите попасть в плен к сиренам, вам следует принять меры предосторожности.

Еще два дня назад Лидгейт не усмотрел бы в этой фразе ничего, кроме обычной любви его собеседника к классическим уподоблениям. Теперь же ему открылся в ней скрытый смысл, и он окончательно убедился, что был неосмотрителен, как дурак, и дал повод неверно толковать свое поведение, – нет, разумеется, к Розамонде это не относится: она, конечно, понимает, что он ничего серьезного в виду не имел. Порукой тому ее безупречный такт и светскость, но ее окружают глупцы и сплетники. Однако их заблуждению надо положить конец. Он решил (и исполнил свое решение) с этих пор не бывать у Винси иначе как по делу.