Цена посвящения: Время Зверя - Олег Маркеев

Сергей словно почувствовал на себе взгляд Злобина, кивнул.

— Мало что понятно, но это уже кое-что, — задумчиво произнес Злобин. — А Матвей верил в эту теорию?

— Да как сказать. — Сазонов пожал плечами. — Ребята же с биофака МГУ. Со степенями даже. Нет, Матвей не из тех, кому можно всякой заумью мозги запудрить. Хотя, если что в голову возьмет, не выпустит, пока по косточкам не разберет и по полочкам не разложит. — Он вздохнул. — Мы, Сазоновы, мужики упертые.

Он с собачьей тоской в глазах посмотрел на Злобина.

— Андрей Ильич, ты извини. Завтра хоть всю душу вымотай, а сегодня я — пас. Не могу больше!

— Что ты, Семен. Все нормально. Ты и так нам помог.

Злобин хотел положить руку на эту широкую ладонь, что до судороги то и дело сжималась в пудовый кулак. Но почувствовал, что не надо этого делать. Всему есть предел, и боли, и сочувствию.

— Тогда извиняйте, мужики, я — в штопор. Иначе сердце… Ай, ладно, все свои!

Сазонов покопошился, извлек из потайного кармана форменного бушлата плоскую фляжку емкостью с нормальную бутылку водки. Свернул пробку и приставил горлышко к распахнутому рту. Закинул голову и стал лить внутрь пахучую жидкость.

По салону поплыл запах можжевельника и чистого спирта.

Сергей в зеркальце послал тревожный взгляд Злобину.

Злобин незаметно кивнул: «Порядок. Пусть уж так, если поможет».

Сазонов оторвался, шумно выдохнул перегарную струю.

— Будешь?

Злобин отрицательно покачал головой.

— За брата моего, Матвея. И семью его. — Из голоса Сазонова пропала вся сила. И вся сдерживаемая боль, как сукровица из лопнувшей раны, выступила наружу.

Злобин принял из его рук фляжку.

Прошептал:

— Земля пухом!

Край горлышка больно прищемил губу, но следом в рот ударила горячая волна. Злобин, едва не поперхнувшись, сглотнул жгучую влагу.

Передал фляжку Сазонову. Тот поболтал остатки. По звуку, осталась почти половина.

Сазонов сглотнул ком в горле, отдышался и резко закинул голову, заткнув рот горлышком фляжки. Пил страшно, насильно заталкивая в себя жидкий огонь.

Тяжко отвалился на спинку сиденья, безжизненно уронив руку с фляжкой. Долго, с присвистом выдохнул.

— Все, мужики. Абзац, — произнес он неживым голосом. — Не трогайте меня, Христа ради.

Он добела закусил губу, закинул голову и плотно зажмурил глаза.

Телефонограмма

Прошу срочно собрать установочные данные на гр. Новикова Ярослава Константиновича, ориентировочно 1967 г.р., выпускника биофака МГУ, и принять меры по установлению настоящего места жительства с целью взятия под оперативный контроль по подозрению в причастности к особо опасному преступлению.

Глава двадцатая. На охотника и зверь бежит

Странник

Некоторые научные сборища казались Максимову выборами капитана на корабле дураков. Причем, внеочередными, ввиду обнаруженной в трюме течи.

Накал страстей объяснялся просто — нищетой. Как в свое время коммунисты не платили партвзносов со взяток, так теперь «демократы» не удосуживались отстегивать налог с вывозимого за кордон капитала. Называлось это либеральной экономикой: не хочешь, не плати. Денег по этой вполне очевидной причине не хватало даже на нерегулярный прокорм научной братии, а уж о финансировании исследований лучше не заикаться. Сочтут тебя полным шизофреником.

Странно, но, не кормя своих ученых-крепостных, новоявленные феодальчики с державным рвением набрасывались на всякого, кто пытался спасти науку от голодной смерти и полной интеллектуальной деградации. Из филантропа Сороса сделали Джеймса Бонда, а всех, кто удостоился его грантов, обвинили в прихлебательстве и тайном пособничестве Мировому Заговору. Против России, конечно. Больше миру заниматься некем.

Максимов вошел в зал, раскланиваясь со всеми, кто обратил на него внимание, занял свободное место поближе к проходу. Осмотрелся.

«Полный комплект, как на Ноевом ковчеге», — констатировал он.

Баланс агнцев и козлищ на научных конференциях в последнее время все больше тяготел к ранее существовавшей пропорции. Наблюдателей было ровно столько, чтобы держать под контролем фонтанирующих идеями наблюдаемых.

У наблюдателей из соответствующих департаментов был вид хорошо отъевшихся и прибарахлившихся счастливчиков. Оно и понятно, что если раз в полгода уходить за штат родной конторы на сытые должности шефов «безопасности неизвестно чего», то жирок невольно нагуляешь.

Наблюдаемым с «корабля дураков» бежать было некуда, кормились подножно и жались друг к другу, как овцебыки в тундре. Вид имели соответствующий. В глазах фанатичный блеск у многих сменился тоской по государственному финансированию и казарменному уюту «шарашек». Как странные гибриды смотрелись те наблюдаемые, кто подсел на чьи-то деньги и выглядел не хуже, чем наблюдатели.

И совсем уж потерянно смотрелась научшизоидная тусовка из самых невероятных особей: от кликуш, контуженных мадам Блаватской[47], до язвенных последователей Рериха.

«Кончилась вольница. Скоро занятия по строевой подготовке введут», — с неудовольствием подумал Максимов, по личному опыту знающий, что это за удовольствие.

Решил изучение реликтов и новообразований научного сообщества оставить на потом и послушать докладчика. Тема конференции оказалась уж больно занимательной: «Управляемая эволюция человека: проблемы комплексного подхода». Не больше и не меньше. Словно частные проблемки уже решены, осталось только свести все к системе мер — и ура!

Президиум делал вид, что внимает, зал шушукался, а докладчик гнул свое, не обращая внимания на общее невнимание.

Оратор закончил монотонный бубнеж и обратил взор на президиум.

Седые головы и широкие проплешины согласно, но вразнобой закивали. Шум в зале возрос до неприличия и разразился шлепками аплодисментов.

Оратор собрал бумажки с трибуны и резво сбежал в зал. На вид ему было хорошо за сорок. Во времена, которые он живописал в течение часа, прожил бы ровно столько. Или саблезубый тигр в качестве холодной закуски употребил бы, или свои бы тюкнули каменным топором по темечку из жалости, чтобы не мучался.

Максимов почувствовал, что в атмосфере нарастает нервное напряжение. Он опоздал минимум часа на полтора и не смог прослушать в курилке интриганских раскладов предстоящего действа. Без склок жизнь скучна — и поэтому не обходится.

Судя по шелестящему шепотку в зале и легкому замешательству в президиуме, явно назревал семейный скандальчик. Максимов закрутил головой в поисках инфант-терибля[48].

— Друзья, — призвал председатель. — Мы условились в порядке дискуссии предоставлять по десять минут. Но — в порядке! Первым записался Вадим Вадимович Бриль. Но вот пришла от него записка, что он передает свою очередь Ярославу Новикову. Право Вадима Вадимовича мы уважаем… Но предлагаю сразу договориться: давайте не плодить поручиков Киже. Кто такой Новиков — увольте, не знаем.

Председатель по-махатовски изобразил немую сцену из «Ревизора». Президиум в полном молчании и согласии покачал светлыми головами.

В театральную паузу вклинился каркающий голос соседа Максимова.

— Ха-ха-ха, — римским вороном выдал он.

Максимов покосился на каркушу. На первый взгляд нормальный мужик, в возрасте. Научную специализацию визуально определить сложно. Но то, что сосед имеет отношение к академической науке, по цвету лица и костюма угадывалось без проблем.

Сосед, скорее всего, не знал, что трижды каркнувший ворон в Риме служил знаком беды. Могли и кирпичом латиняне запустить.

Как по команде, после карканья в зале начал нарастать недовольный гул.

— А вы спросите у Генриха Борисовича, — раздался справа молодой голос. — Он рядом с вами сидит.

Председатель склонился к лысой голове. Лысая голова что-то прошептала ему на ухо.

— В чем соль, коллега? — поинтересовался Максимов.

Сосед удивленно уставился на него.

— Я помощник профессора Арсеньева, — представился Максимов.

— А! — с уважением протянул сосед. — Арсеньев, конечно, конечно…

«В одной фракции с дедом или из заключивших союзный договор», — с облегчением подумал Максимов.

Сосед сразу же оживился и придвинулся ближе. Прикрыв рот ладошкой, зашептал:

— Вы разве не в курсе, кто теперь Мамонт? — Он указал глазами на председателя. — Сожрал Токарчука и влез вице в комиссию по борьбе со лженаукой Большой Академии. Как вам это нравится?

Максимов всем видом показал, что нравится ему не очень.

— Теперь они подмяли комиссию под себя. И уж развернутся, можете мне верить. Надо будет, школьную физику объявят лженаукой. Думаете, это конференция? Это демонстрация силы!