Мальтийский крест - Василий Звягинцев

Глупая и странная, на взгляд Секонда, жизнь здесь творилась. А главное – опасная. Отсюда приходили в его мир кавказские и западноукраинские наёмники с тяжёлым вооружением, «учёные», зомбировавшие тысячи людей и учинившие едва не удавшийся государственный переворот. Не государственный даже, цивилизационный.

Но ведь это, одновременно, и мир Шульгина, Новикова, всех остальных «братьев» и «сестёр». И Фёста.

Вадим по своей воле вряд ли туда отправился бы, даже на экскурсию, хватит с него боковых времён. Но если друг-брат зовёт – куда денешься? Долг платежом красен.

А пока Фёст беседовал с Людмилой.

– Что подготовлены вы все хорошо, я знаю. Моральными принципами не озабочены. Да и ни к чему они, верно? «Нравственно всё, что служит нашему делу»…

– Знаю. Это из Ленина. Изучали.

– Молодцы, в СССР девушка с высшим образованием сотню-другую подобных цитат должна была навскидку знать. А сейчас нужно текущие реалии западной жизни подучить. Чтобы хоть получасовой разговор со случайно встреченным соотечественником выдержала.

– Дадите нужные материалы – выучу. Извините, как мне к вам следует обращаться? – спросила Вяземская. Ей факт наличия близнецов (точнее не совсем близнецов) был безразличен. Нужно было понимание позиции.

– Да так и называйте. Вадим Петрович. Вам всё равно, а мне привычнее. Только на той стороне не путайтесь, если втроём рядом с посторонними окажемся.

– Не запутается. Пусть я там для простоты, для третьих лиц Пётр Петрович буду, – сказал Секонд. – Ты когда свой рейд предпринять собираешься?

– Сейчас. Тебе, Люда, сколько времени на подготовку нужно?

– Ровно столько, чтобы прочитать всё, что дадите.

– Нормально. Только с твоей «родиной» определиться надо. Что-нибудь поэкзотичнее и подальше… Вот! – хлопнул он себя по лбу. – Парагвай. Там и сейчас живут тысяч несколько потомков белоэмигрантов, геройски себя проявивших в войне с Боливией. Испанский знаешь?

– Свободно.

– Ну и всё. Сейчас в Интернете разыщем и карты, и фотографии, и тамошние газеты, журналы за последние год-два. Кинофильмы из парагвайской жизни – это вряд ли, но посмотришь несколько аргентинских, один чёрт. Короче – цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи…

– Это – Хрущёв. Из речи на XXII съезде КПСС, – вновь блеснула эрудицией Людмила.

– Точно, молодец! – восхитился Фёст, и Секонд отметил, что отнюдь не наигранно. Очевидно, что девчонка брату-аналогу на самом деле начинала нравиться. Стремительно. Он сам не понимал механизма, обеспечивавшего валькириям столь мощную эмпатию. Но с первых дней общения с ними на «Валгалле» отчётливо понял, что любая, если поставит себе такую цель, сумеет заставить потерять голову даже его, знающего, с кем имеет дело. Там роль «графитовых замедлителей цепной реакции» исполняла Майя. Не хуже него ощущавшая исходящую от юных существ магнетическую силу.

У Фёста такого стопора нет. И слава богу. Сам себе, совершенно свободно, выбрал напарницу для работы. А если что-то большее – пусть будет счастлив. В любом случае Людмила красивее, умнее и психологически мотивированнее, чем любая женщина, какую он мог бы встретить (но так и не встретил) у себя. А ведь четвёртый десяток недавно пошёл!

Усадив Людмилу за компьютер и снабдив её десятком книг и толстой пачкой ежедневной и еженедельной прессы, они решили вдвоём прогуляться по той Москве. Родной Фёсту и плохо представляемой Секондом. Провести, как говорится, командирскую рекогносцировку.

Перед тем, как оставить девушку одну, Фёст её проинструктировал, в стиле Синей Бороды, проверявшего моральные качества очередной жены. В какую дверь входить можно, в какую нет, что можно трогать руками, что нельзя. Само собой, входную дверь никому не отпирать. Если зазвонит телефон, отвечать: «Секретарь Вадима Петровича. Кто говорит и что ему передать?» В самом крайнем случае, если, допустим, они до утра не вернутся и никаких инструкций не передадут, таким вот образом выйти через эту дверь, и никакую другую, после чего явиться к Уварову и доложить. Иных действий не предпринимать, о случившемся забыть.

Ляхову-первому, честно признаться, последние полгода жить было просто скучно. После операции «Снег и туман»[100], когда за одну великолепную, сумбурную и азартную ночь в Москве было изъято около трёх сотен важных людей, от генералов всевозможных служб до воров разной степени авторитетности, ничего интересного в его биографии не случалось.

Цель операции, проведённой «Братством», ему была понятна. Параллельная Россия спасена от хорошо просчитанной и подготовленной агрессии плюс инвазии. А толку? Ему лично.

Подразумевалось, что заодно и эта РФ будет почищена. Ну да, факт имел место. Эффектный. Только он не хотел считать себя политиком. Он оставался по образованию и самоощущению врачом. Военно-полевым хирургом. Почистить, как в Крымскую войну, огнестрельную рану от обрывков грязной портянки и раздробленных мышц, костей – можем, причём без анестезии, за отсутствием оной. И очень старательно. А дальше? Ладно, те доктора насчёт стафилококков и стрептококков понятия не имели, кроме смутных подозрений, а он-то, капитан медслужбы, – имеет.

Оттого не возлагал на акцию «Братства» далеко идущих надежд. В чём немедленно и убедился.

Завершив операцию, старшие братья почти немедленно переключились на какие-то новые дела. Да и понятно: приняв на себя функцию «защиты Реальности», неизвестно как понимаемой в широком смысле, много ли сил и внимания останется для того, чтобы одинаково с каким-то Ляховым воспринимать окружающую его действительность? Хорошо, вообще не забыли, как хам-полковник через минуту забывает сержанта, только что тащившего его из-под бомбёжки или миномётного огня. Хорошо, стряхнёт землю с фуражки и кивнёт адъютанту: «Напиши этого на «ЗБЗ»[101]. А нередко вообще простое «спасибо» не скажет.

В результате в распоряжении Ляхова-первого осталась вся Россия ГИП в виде подконтрольной территории, огромные возможности, материальные и технические, и никакой разумной цели. До особого распоряжения.

Конечно, возможностями «Братства» в полном объёме он не располагал. Ему, кроме квартиры, со всем, что в ней находится, было оставлено только право распоряжаться очень большими, но всё же не запредельными суммами. Ну, и все наработанные Шульгиным и Новиковым связи.

Александр Иванович так и сказал, при очередном прощании:

– Ты у нас остаёшься на хозяйстве. Смотрящим. До тех пор, пока нам снова что-нибудь не потребуется в этой реальности (или ты сам не потребуешься в другом месте), живи, как хочется. Хоть как Корейко, хоть как граф Монте-Кристо… – Улыбнулся одной из своих знаменитых улыбок, одновременно и застенчивой, и циничной. – Как любому из нас, единственным подсказчиком в вопросе «тварь я дрожащая или – право имею?» остаётся твоя совесть. Или, если попроще – экзистенциальное Я. Вдруг что-то экстраординарное случится – знаешь, куда сбежать. Хочешь – к аналогу своему, хочешь – в Новую Зеландию. Или со мной связывайся, если найдёшь.

На том они и расстались. Вадим Ляхов-первый начал индивидуальное существование.

Какое-то время вёл, как принято было писать в девятнадцатом веке, рассеянный образ жизни. Добирал то, что упустил до встречи с Шульгиным. А что тут странного? Армейский капитан, внезапно превратившийся в Креза, холостой, лишённый какого угодно контроля и не имеющий ни перед кем никаких обязательств.

От нечего делать разыскал свою давнюю любовь. Был уверен, что она его давно забыла, а оказалось, что нет. Пусть и вышла семь лет назад замуж, обзавелась двумя детьми, а вышло всё очень хорошо. На его взгляд. Она оказалась свободна (надо же так случиться!) на целых две недели. Муж с детьми уехал на Канары, а её не отпустили дела.

Ничего почти не придумывая, Вадим сказал ей, что служит в миротворческих частях ООН, далеко отсюда, а сейчас почти невзначай залетел в Москву. Случай подвернулся. Сентиментальность заела, вот и разыскал её через ЦАБ ГУВД[102]. Способ, не каждому доступный, уважающие себя люди (или те, кому есть чего опасаться) давным-давно изъяли свои данные из всех телефонных книг и адресных справочников. Зато эта возможность мгновенно повысила в глазах бывшей подруги его социальный статус.

И был Вадим приятно удивлён, когда в первый же вечер, после ностальгических воспоминаний в ресторане «Седьмое небо», она согласилась пойти с ним. Прямо в прихожей, как только он помог ей снять плащ, чужая, казалось бы, женщина сама подставила ему губы, а потом за руку повлекла к ближайшему дивану.

Ей, в общем-то, нечего было так уж стесняться. И она была его первой девушкой, и он – первым у неё мужчиной, а если потом предпочла другого, этот факт ничего не отменял. Была у них любовь, суматошная и сразу какая-то бесперспективная, но ведь была же!