Порою нестерпимо хочется… - Кен Кизи

старого дурака! — сплевывает Рей на пол. — Можно подумать, он глухой. Чего он так орет?! Перекрикивает всех, точно как глухой.

— Может, он и есть глухой. Такой старый вполне может быть глухим.

Но старик, увлеченный судьбой мух, проявляет почти нечеловеческую остроту слуха.

— Слушайте. Слышите, летит? Слышите ее? Бзззз-бам!

— Господи Иисусе! Дай десять центов — может, мне удастся его заглушить.

Игровой автомат начинает журчать, лаская монетку, и вспыхивает. Рей возвращается на место, насвистывая прелюдию:

Перл на земле и в небесах,

Горишь бриллиантом ты у Господа в короне…

Он доволен собой. «Настанет день, и я прославлюсь, — говорит он себе. — Мемфис. Теннесси. Все будет. Близится мой час. Расстанусь с этими идиотами. Отряхну прах их со своих ног. Да, Род, голубчик, придется тебе смириться с этим. И тебе Ронда Энн, милая белокурая потаскушка и ничего больше, — маме о тебе не напишешь…»

— Так что помяните мои слова, парни, — восклицает Генри, — мы еще покажем, вот увидите! — Что Генри собирался показать, толком никто бы сказать не мог, зато ни у кого не оставалось никаких сомнений в глубине его уверенности. — Все эти новые машины, новые технологии… мы посрамим их!

— А как пишется слово «недавно»? — Теперь Род испытывает затруднения.

— Так же, как «пренебрежительный», — отвечает Рей. — Да гори они все синим пламенем, Мемфис, Теннесси, встречайте!

— Грядет наш день! — провозглашает Генри.

— Нет! Нет-нет-нет! — откликается Бони Стоукс, умеющий откапывать трагедию, почти как медведь, откапывающий пустые консервные банки на свалке, — кто-кто, а он умеет видеть все в мрачном свете, невзирая ни на какой щенячий оптимизм. — Нет, Генри, мы уже слишком стары. Наш день подходит к концу, и небосклон уже затянуло тучами.

— Тучами? Ха-ха-ха! Ты только взгляни на этот закат! Где ты видишь тучи?

В октябре в Орегоне, когда на полях горит стерня тимофеевки и плевел, кажется, огнем занимается и само небо. Тучи воробьев, как искры от костра, разлетаются с красных осиновых зарослей, на реке прыгает лосось, а она все катит свои литые воды…

Вниз по течению, у причала Энди, на обгоревшем кедровом пне шипело и потрескивало солнце, словно яблоко, пускающее сок на жарких противнях облаков бабьего лета. Засыхающий ягодник и клены на склонах холмов полыхали всеми цветами красного — от темно-кирпичного до кроваво-алого. Поверхность реки раскалывалась, чтобы выпустить на воздух лосося, а потом долго кругами отмечала место его прыжка. В малиновой грязи на отмелях копались колпицы, веретенники прыгали с камышины на камышину, оглашая окрестности резкими криками «клик-клик!», словно каждая тростина не только напоминала своим видом кочергу, но и была раскалена, будто только что из печи. Маленькими огненными стайками летели к югу нырки и черные казарки.

То был колокол Хэнка.

Он с Ли и Джо Беном сидел в покачивающейся на волнах лодке и наблюдал, как садится солнце. Впервые за много недель они возвращались домой еще при свете солнца.

Вот звонит колокол Хэнка.

— Нам везет, — говорит Хэнк. — Знаете? Погода-то какая.

Джо Бен с готовностью кивает.

— Ну! А я тебе разве не говорил, что так и будет? Мы как у Христа за пазухой. Разве еще сегодня утром я тебе не сказал — отличная погода! Добрый день, благословенный день.

Он восторженно вертелся на носу лодки, поворачивая свое исковерканное лицо то влево, то вправо, пытаясь ничего не пропустить. Хэнк и Ли обменялись добродушными улыбками у него за спиной. Но, несмотря на улыбки, и они помимо своей воли разделяли его бьющий через край энтузиазм. Ибо это действительно был благословенный день, самый восхитительный с момента возвращения Ли в Орегон. Начался он с кофейного торта с фундуком и ежевикой, который Вив испекла к завтраку, и чем дальше шло время, тем лучше он становился; улица их встретила холодным бодрящим воздухом с чуть кислым привкусом — так пахли опавшие яблоки; небо было чистым, но ничто не напоминало об изнурительной жаре предыдущих дней; прилив нес их лодку вперед на максимальной скорости… а потом — и, наверное, это-то и было истинным знаком благословенности, подумал Ли — они, как всегда, бесплатно перевезли Леса Гиббонса на другой берег, высадили его, и он, по своему обыкновению, принялся выражать свою благодарность, уверяя, что терпеть не может быть в долгу, чтобы они не сомневались… И тут он поскользнулся и, кувыркаясь словно пьяная обезьяна, полетел прямо в ледяную воду, плюхнувшись рядом с лодкой.

Когда он вынырнул, отплевываясь и чертыхаясь, Хэнк и Джо Бен просто взвыли от хохота, и деланное дружелюбие Леса было поколеблено этим смехом. Он вцепился в борт и уже с нескрываемой яростью завопил, что единственная его мечта, чтобы весь сраный выводок Стамперов подох бы, и побыстрее! Чтобы всех этих ржущих Стамперов перерезали бы и потопили! Скатертью дорога им всем в выгребную яму!..

Ли не мог удержаться от улыбки, глядя на эту неконтролируемую вспышку ненависти, и уже в голос рассмеялся, когда его брат, выловив Леса и переправив его в лодку, спокойно и с христианским сочувствием поинтересовался, предпочитает ли Лес ехать в город мокрым как мышь, или его перевезти назад переодеться? «А мы тебя подождем, не бойся. Так что, как скажешь…»

Лес сглотнул, помолчал и еще раз сглотнул. Посиневшие губы начали расползаться в комичной улыбке.

— Не, Хэнк, не-не, не могу вас, ребята, т-т-так, — простучал он зубами.

Хэнк пожал плечами:

— Как скажешь, Лес, старина. — Хэнк с озабоченным видом вылез из лодки и, поддерживая трясущегося Леса, довел его до берега.

Несмотря на задержку, они были на месте намного раньше обычного — прибывающая в реке вода почти вдвое увеличила скорость лодки. Грузовик завелся мгновенно. И циветта, как и всегда приютившаяся под капотом, яростно выгнув спину, начала отступать, однако впервые за все это время молча и не издавая возмущенного воя. Дядя Джо прибыл без опозданий и любезно предложил каждому по плитке шоколада; вместо привычной похоронной песни Энди играл на своей губной гармонике какой-то бодрый мотивчик; а потом в нескольких милях от лесоповала, только они миновали перевал, на дорогу, чуть не врезавшись в их машину, выскочил олень. А когда они резко затормозили, он метнулся на прогалину и любезно подождал, пока Хэнк достанет из ящика с инструментами свою мелкашку и зарядит ее. Пуля вылетела с легким свистящим звуком и попала ему в хребет, чуть ниже шеи, куда Хэнк и целился; олень повалился, как марионетка, у которой одновременно