Гибель вермахта - Олег Пленков

Немецкие женщины, словно наполеоновские ветераны в битве при Ватерлоо, стойко держались друг друга в очередях за продовольствием. Их не смущали ни огонь, ни осколки снарядов. Никто не хотел покидать своего места. Свидетели утверждали, что некоторые женщины вытаскивали у убитых продовольственные карточки, стирали с них кровь и предъявляли их как свои собственные. Один из мемуаристов вспоминал, что это были те самые женщины, которые совсем недавно бежали в укрытие, едва услышав по радио, что над центральной Германией появилось несколько вражеских самолетов. Женщины стояли в очередях, чтобы получить паек, состоявший из масла и копченой колбасы, тогда как мужчины появлялись здесь только в том случае, если выдавали шнапс. И это было символично — женщины решали проблему выживания, тогда как мужчины старались при помощи алкоголя спрятаться от всего, что происходило вокруг них. «В эти дни я снова стала замечать, — писала одна немка, — что не только мое личное отношение к мужчинам, но и отношение к ним почти всех женщин сильно изменилось. Нам было стыдно за них. Они выглядели жалкими и лишенными сил. Слабый пол. Среди женщин растет чувство коллективного разочарования. Нацистский мир, который был основан на прославлении мужского начала, зашатался и стал рушиться. И вместе с ним рухнул миф о “сильном мужчине”»{809}.

В эфире одной из немецких радиостанций прозвучало обращение к женщинам и девушкам Третьего Рейха: «Подбирайте оружие из рук павших и раненых солдат и сражайтесь за них. Защищайте свою свободу, свою честь и свою жизнь!» Немцы были шокированы такими «ужасными следствиями тотальной войны»{810}.

Еще более тяжелые последствия «тотальной войны» ожидали берлинское гражданское население с вступлением в город советских войск. В клинике для сирот и молодых матерей Далема все монахини, беременные женщины и молодые матери стали объектом безжалостного насилия со стороны советских солдат. Одна из женщин сравнивала все происходившее в этой клинике «с ужасами Средневековья», другая образованная фрау — с Тридцатилетней войной. В берлинском районе Нойкельн советскими солдатами была убита дочь мясника, сопротивлявшаяся насилию. Одну девушку советские солдаты жестоко изнасиловали, и вся ее семья покончила жизнь самоубийством, а саму ее соседи успели вытащить из петли. Узнав, что ее родители умерли, она впала в прострацию и на вопросы не отвечала{811}.

В осажденном Берлине раненым немецким солдатам фактически невозможно было получить помощь в переполненных госпиталях, поэтому многие из них стремились добраться до подвалов собственных домов. Там о них могли позаботиться их матери и жены. Однако это являлось довольно рискованным шагом, поскольку реакция советских солдат на присутствие немецких военнослужащих была непредсказуема. Нередко они воспринимали такой подвал за очередную огневую точку противника и могли забросать его гранатами. Чтобы избежать этого, женщины обычно снимали с раненых военную форму, сжигали ее и переодевали мужчин в гражданскую одежду. Всякое оружие немедленно выбрасывали на улицу: ходили слухи, что всех обитателей дома, в которых находили оружие, русские расстреливают{812}. Ужас перед советскими солдатами усиливался чувством собственной вины. Некоторые немцы хорошо знали, как вели себя на советской земле немецкие солдаты, они знали о зверствах СС в концлагерях{813}.

Жестокость обращения красноармейцев с местным населением можно объяснить еще одним обстоятельством, на которое указывал в своих мемуарах советский ветеран войны Борис Михайлович Михайлов. Он писал, что к концу войны советско-германский фронт растянулся на тысячи длинных, залитых кровью километров. Резервы пехоты у обеих сторон были исчерпаны до дна. Советские тыловые военкоматы начали призывать «белобилетников», комиссованных раненых, даже «зэков». Сотни тысяч украинцев, белорусов, молдаван, мобилизованных в 1943–1944 гг., во время освобождения их родных мест в значительной степени были уже «съедены молохом войны». В начале 1945 г. появился новый источник пополнения советской пехоты: советские люди — заключенные немецких концлагерей, а также добровольно уехавшие, либо угнанные насильно в Германию. Они принесли дополнительный заряд мстительности и жестокости в обращении с немцами, поскольку сами прошли жуткую лагерную школу выживания; в их прежней лагерной жизни малейшие ростки человечности если и появлялись, то сразу гасли, поскольку в лагерях правило бал всякое отребье — «зеленые», то есть уголовники, носившие уголок («винкель») зеленого цвета. Эти твердо усвоенные лагерные законы и представления бывшие узники принесли и в Красную армию. Михайлов вспоминал, что в поведении этих людей, бывших узников, «бросались в глаза их звериные поступки по отношению к своим однополчанам, к местным жителям. Меня и тогда поражало полное отсутствие каких-либо моральных запретов и животная жажда жизни у этих людей, легко рассказывавших о “пришитых” ими за пайку хлеба, за “монашку” баланды доходягах. Некоторые наши солдаты жили в Дахау по несколько лет. Произошедшее за эти годы перерождение, вероятно, было необратимым»{814}. Винить в чем-либо их нельзя: они против своей воли цопали в дикие условия и вынуждены были там приспосабливаться, но учитывать особенности и мотивы их поступков нужно.

Вместе с тем среди бойцов Красной армии проводилась разъяснительная работа о недопустимости насилия над гражданским населением в Германии. Принимались и карательные меры по отношению к советским солдатам. Как свидетельствуют данные военной прокуратуры, в первые месяцы 1945 г. за преступления против гражданского населения военными трибуналами было осуждено 4148 солдат и офицеров. Несколько показательных судов над советскими военнослужащими завершились вынесением им смертных приговоров.

Сами немцы отмечали отсутствие среди солдат Красной армии дисциплины и неспособность офицеров поддержать порядок, за исключением разве что тех случаев, когда за солдатский проступок следовал расстрел на месте. Более того, многие женщины встречали полнейшее безразличие при обращении к красноармейским командирам{815}..

На вопрос югославского коммуниста Милована Джиласа о причинах огромного количества изнасилований немецких женщин, Сталин ответил: это компенсация за тяготы войны. Впрочем, ему не нужно было давать на это какое-то особое разрешение — советская пропаганда систематически натравливала советских солдат на немцев, которых призывали стереть с лица земли. Известны и призывы Эренбурга беспощадно убивать всех немцев. В первых немецких селениях, в самом деле, убивали всех, кто бы ни попадался солдатам на глаза; эксцессы убийств и жестокости производили ужасное впечатление на нейтральных наблюдателей{816}.

Жестокость обращения с побежденными можно объяснить и тем, что солдаты увидели в Германии… В последние дни Третьего Рейха стала раскрываться его самая жуткая тайна — по всему фронту солдаты союзных войск стали встречаться с гитлеровскими концлагерями и содрогаться от ужаса при виде свидетельств мучений и гибели огромного количества людей. Много повидавшие на войне, солдаты не верили своим глазам, входя в концлагеря и тюрьмы. Их встречали живые скелеты, едва держащиеся на ногах от голода; солдаты видели массовые захоронения, котлованы и рвы, заполненные обгоревшими костями. Генерал Эйзенхауэр лично посетил концлагерь близ города Гота. С пепельносерым лицом и стиснутыми зубами он обошел все закоулки лагеря. «До этого момента, — вспоминал он, — я знал об этом только в общих чертах и по слухам… Я впервые испытал такой шок». Вернувшись в штаб, Эйзенхауэр телеграфировал в Вашингтон и Лондон, требуя немедленно прислать репортеров и юристов, чтобы они своими глазами увидели ужасы концлагерей и «представили американской и английской общественности доказательства, чтобы не оставалось места циничным сомнениям».

Психическое воздействие концлагерей на офицеров и солдат не поддается оценке. На линии фронта 9-й американской армии, близ Магдебурга, майор Джулиус Рок отправился осматривать товарный поезд, остановленный 30-й пехотной дивизией. Он оказался набит заключенными концлагеря. Состояние узников было таково, что Рок, придя в ужас, распорядился немедленно разместить их в немецких домах. Бургомистру, который стал протестовать, офицер пригрозил взять заложников и расстрелять их в случае невыполнения приказа. Угроза моментально возымела действие{817}.

Генерал Василий Иванович Чуйков хорошо знал, что такое бои в городе. Он даже написал наставление, начинавшееся с основополагающего правила — бои в городе нельзя планировать как обычную фронтовую операцию. Чуйков указывал, что — исходя из опыта Сталинграда — следует создать штурмовые группы из 6–8 человек; за этими группами должны следовать группы поддержки и резервы, готовые отразить контратаку противника. В группах поддержки следовало иметь тяжелое оружие; в них должны входить саперы, готовые взорвать любую стену. Должны широко применяться огнеметы и взрывчатые вещества.