Семь корон зверя - Алла Дымовская

Участь рабынь из небольшого гарема Джема определил именно Хайдар. Новая плотская сущность вернула и Ибрагиму, и Хайдару стройность тел и дала невиданную крепость мышц, избавив навсегда от женоподобной расплывчатости и дряблости, так свойственной всем евнухам. Однако вернуть утраченное давно мужское достоинство не смогла. Что было отрезано ранее, то было утрачено навсегда. Ибрагиму вроде было и все равно, новые возможности ставшего почти вечным тела полностью извиняли его некоторую ущербность. Нельзя сказать, что сильно переживал и Хайдар, ибо по незнанию не очень представлял, чего был в детстве лишен, но добрых чувств по отношению к женской половине рода человеческого у него не прибавилось.

Когда мудрый господин и хитроумный Ибрагим додумались постоянно обновлять гаремных рабынь и служанок, попросту время от времени надевая им мешок на голову за выдуманные преступления, и таким образом прекращать нежелательные толки, Хайдар и выступил со своей пламенной и короткой речью. К чему просто так переводить дорогой товар, когда можно использовать его с благой целью, а после уж и отправлять на корм рыбам! К чему ловить грязных портовых бродяг и пьяниц, когда к их услугам чисто вымытые нежные шейки, безответные и беспомощные! Справедливость его слов была неоспорима, и господин Джем и Ибрагим полностью согласились с находчивым Хайдаром. Ибрагим же некоторое время от души переживал, что это Хайдар, а не он, со всем своим хитроумием, додумался до такой простой идеи.

Отныне в доме Джема словно запустили кровавый безостановочный конвейер. Примерно раз в месяц какая-нибудь служанка или рабыня отправлялась в магометанский рай, предварительно побывав в маленькой, ничем не обставленной комнатушке рядом с покоями господина. Очередную жертву по-братски делили на троих, ключ же от импровизированного каземата никогда не покидал пояса Ибрагима. После тело обескровленной жертвы наглухо зашивалось в мешок и благополучно топилось уверенными руками Хайдара. Ни одна из женщин не задерживалась в доме более года. Не спасали ни красота, ни искусство в танцах и пении, ни извечная женская изворотливость. Для самого же Джема Абдаллаха и лучшие из них были слишком глупы и примитивны, чтобы видеть в них что-то, кроме купленной гаремной плоти. Для обоих евнухов несчастные женщины, волей обстоятельств оказавшиеся в их непререкаемой власти, и вовсе были ничто.

По Стамбулу о гаремных обычаях в доме заима Джема ползли разнообразные сплетни. Но не было в них ничего от сверхъестественного. Гарем Джема пользовался дурной славой из-за жестокости хозяина, но и только. Зато для любой строптивой рабыни не было худшей угрозы, чем обещание продать ее в виде наказания в страшный гарем Абдаллаха. Но кого в самом деле, кроме досужих кумушек и сплетниц, могли тревожить судьбы купленных рабынь? Уж конечно, не воинов из отряда Джема, и не его покровителя великого визиря Мехмеда.

Жизнь же шла, как ей и положено, своим чередом. В царствование султана Селима Второго власть великого визиря достигла своей вершины. Мехмед Соколлу был преданным слугой и сторонником Селима, еще когда тот носил сомнительный титул шах-заде. Соколлу доказал свою верность будущему султану, подняв войско против брата его Баязида, попытавшегося мечом отнять у Селима права на наследство. В том войске рядом с Мехмедом был и верный ему Джем Абдаллах, получивший впоследствии в награду от Селима Второго звание паши и место в султанском диване. Надо ли говорить, что взлет Джем-паши в святая святых власти империи не обошелся без вмешательства в его судьбу и покровительства дальновидного великого визиря.

То были годы сладостного благополучия и относительного покоя. При нынешнем султане власть Мехмеда была прочной, почти непререкаемой. Что и говорить, Селиму Второму далеко было до усопшего великого отца! Падишах всех османов любил кутежи и гаремные забавы куда больше, чем заседать в диване, и если бы не твердая рука великого визиря, то царствование Селима могло бы иметь весьма печальный конец. Однако, казалось, уже никакая сила не была в состоянии остановить захлестнувшее все ступени власти казнокрадство. Немало перепадало и любимцу великого визиря Джем-паше. От сытой жизни и безнаказанности разленился даже его верный Хайдар, переставший уже и мечтать о воинской славе. Евнух дошел до самой вершины довольства, так что и гаремных наложниц казнил и шпынял уже без прежнего воодушевления.

Так было при жизни порочного султана Селима. И кончилось все в одночасье, когда в Топкапы воцарился его преемник султан Мурад Третий. Но дело было даже не в самом владыке всех правоверных, а в Сафие-султании, красавице венецианке, волей злой судьбы подчинившей себе сердце падишаха. Великий визирь Мехмед и впрямь был велик во всем. Держал в руках все нити власти, имел и преданные одному себе клинки, и был при нем верный и бесстрашный Джем-паша. А вот от подлого удара спину прикрыть не сумел. Или, быть может, со временем позабыл, какой страшной и тайной силой обладала взявшая его когда-то под руку свою могущественная султанша Хуррем. Или от неимоверной ноши своей власти великого визиря устал и не захотел оглянуться. Так или иначе, но Мехмед Соколлу, опора трех османских государей, был предательски убит. И Сафие-султании не стало удержу. На смену славянским капыкулу пришли итальянские ренегаты, которые отныне решали все. А на любимца визиря Джема Абдаллаха султанша Сафие имела особый зуб, хотя никогда и не видела пашу в глаза. Но печальная слава его гарема дошла и до ее царственных ушей. Сама вышедшая из рабынь и хлебнувшая лиха, возненавидела от всей души жестокого к несчастным одалискам Джема, к тому же ближайшего слугу и друга проклятого великого визиря Мехмеда.

Но простая смерть паши показалась Сафие-султании недостаточным наказанием. Султанше хотелось унизить, проучить, отравить высоким презрением того, в ком она видела лишь злодея в отражении своей собственной судьбы. И судьбу паши Джема Сафие определила так, как лучше для себя не мог бы выбрать и он сам. Назначение санджак-беем в окраинную глухомань империи, санджак Диярбекир, позорное для вчерашнего паши дивана, было бы для любого другого на месте Джема Абдаллаха утонченной пыткой, насмешкой и издевательством. Для любого другого смертного, но не для него. Ибо в наступившие смутные времена Джем-паше было предпочтительнее оказаться подальше от готовой вот-вот захлебнуться мятежом столицы, в которой сам великий падишах, опора ислама, не гнушался взяток и подношений. Вожжи власти, по смерти выпавшие из умелых рук великого визиря, серба Мехмеда, некому было подхватить и уж тем более удержать. И кони понесли почти уже неуправляемую империю вскачь по ухабам и бездорожью.