Памятное. Книга первая - Андрей Громыко

Советские представители неизменно вели себя достойно на всех уровнях. Факты, аргументы и логика жизни, неумолимый ход событий в мире, приведший к краху гитлеровского рейха, — вот что определяло содержание речей, заявлений и предложений Советского Союза на Сан-Францисской конференции.

Главные вопросы на этой конференции решались не на общих ее заседаниях, не в разного рода комитетах с участием всех государств, в частности Руководящего комитета, а на совещаниях представителей великих держав, которые проводились практически ежедневно. На них присутствовали главы делегаций и по два-три (редко больше) члена делегации и советника.

Представителем США на конференции в Сан-Франциско был Эдуард Стеттиниус, ставший к этому времени государственным секретарем. Делегацию Советского Союза — с отъездом Молотова после его кратковременного пребывания на конференции — возглавлял я, как посол СССР в Вашингтоне. Во главе делегаций Англии, Франции и Китая были на начальном этапе министры иностранных дел — соответственно Антони Иден, Жорж Бидо и Сун Цзывэнь, а затем их главами стали тогдашний английский посол в Вашингтоне лорд Галифакс (как бы на одинаковом с ним положении находился и высокопоставленный представитель Форин оффиса Александр Кадоган), французский политический деятель Жозеф Поль-Бонкур и крупный китайский дипломат того времени Ку Вэйцзюнь (во всем мире его знали как Веллингтона Ку).

После заседаний

Деятельность глав делегаций великих держав занимала особое место в работе конференции. От степени взаимопонимания между ними или, напротив, от отсутствия такового зависел политический пульс этого форума и в конечном итоге принятие решений по вопросам, которые находились на его рассмотрении.

Сложилось так, что главные импульсы в постановке самих вопросов, в преодолении разногласий и нахождении взаимоприемлемых решений исходили от советской и американской делегаций. Если бы кто-либо специально наблюдал, в каком настроении покидают зал заседаний участники узких встреч, то перед ним предстала бы любопытная картина. В случае достижения согласия они расходились, оживленно разговаривая между собой. Временами звучали даже веселые замечания, а на лицах появлялись сдержанные улыбки.

Лишь выражение лиц представителей Китая было такое, что на них ничего определенного прочесть было нельзя. Шаткое положение чанкайшистской клики накладывало печать на деятельность китайских делегатов и на их настроение. Даже ветеран внешнеполитической службы старого Китая Ку Вэйцзюнь выглядел, как правило, несколько растерянным и замкнутым. На заседаниях он больше отмалчивался, причем часто на его лице была видна печаль, которую не могли развеять даже американские представители, демонстрировавшие по отношению к нему и его коллегам свое расположение и учтивость.

В тех случаях, когда по тому или иному вопросу не достигалось согласия, участники заседаний расходились обычно замкнувшись в себе, молчаливые. Складывалось впечатление, что они изобрели какой-то специальный язык жестов, который хорошо выражал их мысли в отношении «окаянных» оппонентов, не согласных с ними.

Что касается сна в последующую ночь, то он — что греха таить — случался у многих из участников неспокойным. В этом смысле не составляли исключения и советские представители. Все мы отдавали себе отчет в значении проблем, по которым должно быть достигнуто согласие, если исходить из выполнения стоящей перед конференцией задачи создания эффективной международной организации по защите мира.

Упомянутая группа участников узких встреч состояла из людей, совершенно разных по своему характеру, по манере держаться, выражать свои мысли и выслушивать других. Казалось, господину случаю угодно, чтобы у них имелось поменьше общих черт и побольше специфических, присущих только данному индивидууму.

Разумеется, встречи «пятерки» и их направляющая роль на конференции публично не афишировались, но все участники этого форума о них знали и в целом принимали их как должное. Война приучила ко многому.

Если объективно оценивать значение этих встреч, то следует сказать, что они диктовались не просто целесообразностью, но и необходимостью. Гораздо труднее пришлось бы искать решения проблем, ежедневно выслушивая на широких собраниях и заседаниях с участием всех делегаций многочисленные речи, пересыпавшиеся часто изрядной порцией пустозвонства. Таких речей и без того хватало, особенно по вопросам о праве вето и полномочиях Генеральной Ассамблеи.

Заседания созданного на конференции в Сан-Франциско Руководящего комитета, в который входили главы всех делегаций, мало чем отличались от общих пленарных заседаний. Присутствие глав делегаций позволяло, однако, более выпукло увидеть политическую линию страны по обсуждавшимся вопросам. Кроме того, в комитете в какой-то степени легче получались объяснения с коллегами просто потому, что разговор шел между людьми, располагавшими большими полномочиями.

Часто советники и эксперты заводили дискуссии в такие тупики, что могло сложиться впечатление о безысходности положения. Потом оказывалось, что выход был, но до поры до времени о нем знали только руководители делегаций. Надо сказать, что такая практика не чужда и международным форумам нашего времени.

Советские представители на всем протяжении работы конференции постоянно ощущали то, что делегаты Запада, за редким исключением, — это люди другого мира, мыслившие другими категориями. Причем бывало так, что наиболее дерзкими нашими оппонентами оказывались не столько делегаты крупных западных государств, сколько стран, от них зависимых. Особенно характерной в этом отношении тогда явилась линия, которой следовали представители английских доминионов. Они в ту пору еще не успели обрести в политике свое национальное лицо.

Смешно на заседаниях выглядели главы делегаций Австралии — Герберт Эватт, Новой Зеландии — Питер Фрэзер и Канады — Кинг Маккензи. Это они, применяя всякие ухищрения, изливая потоки слов, стремились похоронить право вето.

Мы знали, что этих своих верных партнеров по британскому содружеству англичане использовали, когда сами считали неудобным для себя в открытую выходить на первый план и бороться против принципа единогласия великих держав.

Работа конференции давала множество подтверждений тому, что классовые интересы тех, кто определял внешнюю политику в подавляющем большинстве капиталистических стран, перевешивают, как правило, все другие соображения и мотивы. Разве не явилось ярким примером этого образование Североатлантического блока, и всего-то лишь через четыре года после создания ООН?

Договоренность о предварительном рассмотрении всех важных вопросов на узких совещаниях «большой пятерки» была достигнута еще до начала работы конференции. Притом державы это сделали без особых затруднений, поскольку все отдавали себе отчет, что без согласия пяти делегаций никаких соглашений достичь невозможно. Более того, вся «пятерка» понимала еще и то, что успех конференции будет зависеть от позиций Советского Союза и США и что согласие между ними будет иметь решающее значение для всех остальных стран.

Помимо встреч глав делегаций «большой пятерки» время от времени проходили и более узкие встречи: иногда «тройки» — СССР, США и Англии, но больше — только СССР и США. На встречах советских и американских представителей имели место, пожалуй, наиболее ощутимые договоренности. Обычно эти встречи происходили внешне так, как если бы заранее не было достигнуто согласия о месте и времени их проведения.

Одна из таких встреч состоялась между мной и Стеттиниусом. Было это, можно сказать, в разгар самых острых дискуссий по вопросам о праве вето постоянных членов Совета Безопасности, о полномочиях Генеральной Ассамблеи ООН, а также о дальнейшей судьбе колониальных территорий. Эти вопросы находились в центре внимания участников конференции почти с самого ее начала и до конца.

Направление, по которому развивалось обсуждение этих проблем, более или менее определилось. Однако решения по ним еще не были сформулированы окончательно для включения в Устав ООН. Все понимали, что соответствующие формулировки могут быть разные, что они будут либо способствовать созданию эффективной всемирной организации, либо толкать на путь принятия рыхлого устава, которого затем уже не поправишь.

Разговор у нас со Стеттиниусом проходил один на один.

Первым из вопросов был поднят «давний знакомый» — о праве вето. Казалось бы, дело ясное, ведь этот вопрос еще до встречи в Сан-Франциско решила Крымская конференция. Однако Вашингтон при новом хозяине Белого дома — Трумэне, который далеко не во всем сочувствовал тому, что было принято в Ялте с участием Рузвельта, решил попытаться пошатнуть достигнутую там договоренность, хотя нельзя сказать, что американская администрация пришла к выводу о необходимости во что бы то ни стало похоронить принцип единогласия.