Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

В начале осени Владимир выехал в Туров. Гита и маленький Мстислав ехали с ним.

Но недолго довелось пробыть князю в Турове. Новый гонец из Киева позвал его в вольный город…

Владимир ехал в недоумении: войны утихли, столы поделены. Кажется, всем уже может быть доволен великий князь. Но нет, нашлась у него еще одна забота.

Прежде чем идти на великокняжеский двор, Владимир, как всегда, пришел на совет к отцу, и тот в нескольких словах рассказал сыну о новых затеях Святослава. Теперь его сжигала мысль о том, чтобы встать вровень с византийскими императорами. Долгими столетиями боролась мужающая Русь за это равенство и кое в чем преуспела при Олеге, Владимире, Ярославе. Но после смерти Ярослава, который уже именовал себя кесарем, и начавшихся распрей в его доме Русь потеряла многое из накопленного, и вновь византийские императоры свысока смотрели на киевских владык. Лишь Всеволод пользовался благосклонностью византийского Двора, но благосклонность эта распространялась лишь на него самого и его детей — Мономаховичей, на Переяславское княжество.

Теперь приспел удобный случай: в Византии распри, Михаил VII захватил трон, лишив царства своего отчима — Романа IV Диогена, против нового императора поднялись мятежи, восстали болгары, отложились корсуняне. В отчаянии направил Михаил послов со многими дарами в Киев к Святославу и Всеволоду; просил помощи, просил спасения. В свое время Владимир Святославич вот так же вмешался в дела Византии, помог Василию II усмирить болгар, взял себе в жены византийскую принцессу, получил крещение Руси из рук константинопольского патриарха, возвысился тем самым над многими окрестными государствами.

Теперь Святослав вознамерился повторить дела своего прадеда. Киевский князь наказал воеводам готовить войско в поход на Балканы, куда собирался отправиться вместе с братом, а Владимиру и своему сыну Глебу приказал немедля, пока не сгустилась осень, спуститься на ладьях в устье Днепра, а потом ударить вдоль морского берега по корсунским владениям и по самому Херсонесу.

Не время это было для новых сражений. Дружинники и вой едва отдохнули от изнурительного похода к Чешскому лесу, многие погибли в боях, войско поредело, но Святослав был неумолим. И вновь он верховенство в походе отдавал уже многоопытному, хоть и молодому Мономаху, а Глеба давал ему не столько в помощь, сколько для надзора.

Двоюродные братья стали собираться в дорогу. К Киеву потянулись ладьи со всех приречных городов, потянулись и воины из Турова и Новгорода, Смоленска и Чернигова. В эти дни у Владимира впервые появилась мысль двинуться на Херсонес не водой, а полем. Пока минуешь пороги, пока преодолеешь корсунские заставы и городки в устье Днепра, корсуняне успеют подготовиться к обороне, запрут ворота, снарядят к бою стены, стянут в город все военные силы, запасут еству и питье. Удар с поля был бы неожиданным, тем более половцы сейчас мирны, и можно было бы вынырнуть из глубины к самому морскому берегу.

Потом Святослав неожиданно занемог. Византийские послы без дела толклись в Киеве, просиживали в палатах у бояр и воевод, бродили по торговищу. Ладьи, собранные в поход, качались у днепровского берега, привязанные к многочисленным кольям, вбитым в прибрежный песок…

А 27 декабря от великого мучения преставился великий князь Святослав Ярославич. По всему телу у него пошли желваки, и в несколько дней князя не стало. В тот же день Всеволод распустил войско по домам. Люди качали головами в недоумении: всего достиг Святослав Ярославич в свои неполных пятьдесят лет — утвердился на киевском столе, рассадил вокруг себя сыновей, накопил несметные богатства — золотом, серебром, тканями, сосудами, каменьями, подчинил себе Печерский монастырь, прослыл книгочеем и любомудром. И стал Святослав надменен, власть текла у него из глаз, веяла от напыщенного тела, слышалась в звуках его взвешенных, произносимых со значением слов. И вот он лежит, поверженный, несуществующий, жалкий, бездарный, завистливый и злой человек. И нет людям тепла от его памяти и его слов.

Тело князя повезли в Чернигов, в родовую Святослав-леву отчину, для того чтобы отпеть в храме Спаса. Туда же собралось Рюриково племя, оплакать своего родича.

Снова, как и у гроба Ярослава, как позднее на великие церковные праздники, как при перенесении мощей Бориса и Глеба, они стояли в молчании сомкнутым рядом: чуть впереди Всеволод — старейший в княжеской лествице из тех, кто обретался в русских землях, а чуть позади — Святославичи: Глеб, Олег, Давыд, Роман; стоят рядом с мачехой Одой, а возле нее малолетний единственный сын ее от Святослава Ярослав. На него уже никто не обращает внимания. Он наверняка затеряется среди взрослых мощных Святославичей. Да и у Оды нет корней в Киеве. Владимир Мономах стоит рядом с шестилетним братом Ростиславом, здесь же Всеслав Полоцкий; рядом с матерью, Ростиславовой княгиней, отроки Ростиславичи (Василько, Володарь и Рюрик) — дети князя-изгоя; княгиня Анна — с маленькой Евпраксией, недавно родившейся сестрой Мономаха, другие Рюриковичи помельче, их жены, дети.

Всеволод стоял в тяжелом раздумье. Ему надлежало согласно старшинству занять великокняжеский стол; власть сама упала ему в руки, но жив скитающийся в дальних странах Изяслав; Киев полон сторонниками покойного Святослава, ненадежен Чернигов, а Святославичи — вот они, рядом, уже не дети, — взрослые князья, деятельные, долгие годы обделенные столами, землями.

Владимир пытался вслушиваться в молитву, хотел забыть о земном, смерть разом перечеркнула в его мыслях нелюбовь к Святославу, но суетные мысли одолевали. Если отец займет великокняжеский стол, то где будет сидеть он, Мономах? Вряд ли Всеволод позволит племянникам владеть почти всеми главнейшими русскими городами. Он чуть поднимал голову и смотрел искоса на Святославичей — они стояли скорбные, но видно было, что и их мысли далеки от небесных, неземных забот. Разом все может измениться в их жизни. Если Всеволод станет первым, то кто станет вторым?

А над Черниговом уныло и тяжко вздыхал колокол храма Спаса, и галки, вспугнутые его густыми звуками, темной сетью висели над куполами, и их встревоженный гомон витал над застывшим в молении городом.

«…И раздрася вся Русская земля»

Написал о наступившем вслед за этим временем, автор «Слова о полку Игореве»:

«Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Даждьбожьего внука; в княжих крамолах жизни людские сокращались. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля, а галки свою речь говорили, собираясь полететь на добычу».

После девятого дня со времени кончины Святослава Ярославича Всеволод выехал в Киев. Теперь ему надлежало управлять всей Русской землей. И уже до отъезда он отдал свои первые приказы. Прежде всего освободил от Святославича свой родной Переяславль, послав туда наместника, а Глебу наказал немедленно выехать вновь на княжение в Новгород. Сына Владимира он свел из Турова, послал туда своих людей за невесткой и внуком. В Туров также выехал великокняжеский наместник.

Владимир ехал в Киев в возке вместе с отцом, и Всеволод втолковывал сыну:

— Сядешь в Чернигове, надо выбить это родовое гнездо яз рук Святославичей, а как бывший смоленский князь будешь держать за собой и Смоленск.

Обычно спокойный Всеволод был возбужден, его глава блестели, жесты стали резкими и нервными. Владимир угрюмо слушал отца. Судьба снова круто возносила его, двадцатитрехлетнего князя, вверх. Черниговский князь! И это при живом еще Изяславе, его сыновьях Ярополке и Святополке, при Святославичах, считавших Чернигов своей родовой отчиной. Занять черниговский стол — значило нарушить всю лествицу, вызвать споры и междоусобицы, а ждать… ждать можно до скончания века. И прав, наверное, был отец, когда сразу же потеснил Святославичей.

Первым из них не выдержал молодой Роман, бежал из Чернигова в Тмутаракань вместе с дружиной, близкими Святославу людьми. Там, на южной русской окраине, мечтал он собрать войско таких же, как он, удальцов и отнять обратно стол отца своего. С пути он послал гонцов на Волынь к Олегу и в Новгород к Глебу, прося их о помощи, молил не верить Всеволоду и Мономаху. Но настоящая беда для киевского князя пришла не с юга, а с севера.

Едва Всеслав Полоцкий вернулся домой с похорон великого князя, как тут же нанес удар по новгородским землям; и теперь слезно просил великого князя Всеволода Глеб Святославич о помощи. Записал в своем «Поучении» позднее Владимир Мономах об этих днях: «И Святослав умер, и я опять пошел в Смоленск, а из Смоленска той же зимой в Новгород; весной — Глебу в помощь».