Смертельная любовь - Ольга Кучкина

– Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?

– Он знал. В общих чертах.

Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии, барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию. Компроматом была связь с эмигрантами: сестра матери выехала на Запад в 23-м и состояла в переписке с родней.

Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, – признавался Шостакович, – что надо еще было прожить воскресенье. Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли. А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.

– Вы себя считаете счастливой женщиной?

– Пока он был жив – да, конечно. Очень. Он все брал на себя.

– Есть другая версия: что он был как ребенок.

– Нет. Он определял нашу жизнь – куда пойдем, куда поедем, что будем делать. Чтобы я пошла туда, сделала то или это.

– Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?

– Как к части самого себя.

– То есть это был очень близкий союз?

– Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.

– Музыку свою он показывал вам, когда заканчивал?

– Он проигрывал для себя. Меня звал послушать: «как у меня получилось».

Закончив потрясающий Восьмой квартет, он, в своей характерной мрачно-иронической манере, сообщил другу: «…написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: “Посвящается памяти автора этого квартета”… Псевдотрагедийность этого квартета такова, что я, сочиняя его, вылил столько слез, сколько выливается мочи после полудюжины пива».

Вообразите: сочинитель сочиняет реквием самому себе!

Официальное посвящение – «Памяти жертв фашизма и войны».

– А мне посвящена сюита на стихи Микеланджело. На самом деле это ужасно, когда в последней части – две эпитафии, и одна из них – мне. Вот он сидит, живой, теплый человек – и такое пишет (голос дрогнул) .

– Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?

– Сыграл. И посвящение показал.

– Как вы прореагировали?

– Я поблагодарила.

– Я понимаю, а внутри?

– Я испугалась (долгая пауза) .

– Я думала об одном, редко встречающемся качестве – сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?

– Митя с молодости очень любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе… Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова, которая когда-то служила ему натурщицей, показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», кампания ведь шла по всей стране, и Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь станет исполняться.

Персонажи «Райка», где высмеяны все партийные бонзы – Единицын, Двойкин, Тройкин. Цитата из любимой Сталиным «Сулико» не оставляет сомнений в адресе пародии.

Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов.

Музыка и жизнь сходятся – как фарс и как драма.

21 июня 1969 в Малом зале консерватории – общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал… И когда в последней части прозвучали слова “Всевластна смерть. Она на страже…”, в коридоре консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».

– Как уходил Дмитрий Дмитриевич?

– Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиэлита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет – опять. Слабела правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.

– И как вы?

– Что я? Я осталась.

Из воспоминаний друга: «К телефону подошла Ирина Антоновна… она говорила со мной как-то отрешенно, стертым звуком, без интонаций…»

– Когда его не стало, я решила, что, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше во всех ситуациях. Лучше в музыке, поскольку это главное для него. Будь он жив, он сам бы разбирался. А так мне пришлось.

– А вы не хотите написать воспоминания?

– Не хочу.

– Почему?

– Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.