Голос из прошлого - Нора Робертс

Лайла тайком принесла мне ужин, конечно, без зеленого горошка. Она не уговаривала меня, не приласкала, но одним этим маленьким актом уважения к моим вкусам словно погладила меня по головке. Да благословит ее господь, она всегда была рядом, твердая как скала и горячая сердцем, словно пирожок с пылу с жару.

Я поела, потому что это она принесла еду. И еще по той причине, что, будучи тоже непокорного нрава, она втайне сочувствовала моему бунту. А потом я лежала одна в темноте и воображала, как мама расчесывает Хоуп волосы, как всегда, после ванны. По правде говоря, она бы и мои расчесывала, но я ни минуты не могла спокойно усидеть на месте. Я знала, что потом Хоуп пойдет к папе пожелать ему спокойной ночи. Но, делая то, что от нее ожидали, она все время будет обдумывать свой тайный план. Свой тайный акт неповиновения.

Я слышала, как она прошла по коридору и задержалась у моей комнаты. Хотела бы я тогда вскочить с постели и заставить ее войти и побыть со мной. Все могло бы тогда сложиться по-другому. Она бы рассказала мне о своих планах, и я бы могла пойти с ней назло маме. Она бы не была одна.

Но я лежала, застывшая в своем мрачном упрямстве, и услышала, как она уходит прочь.

Я не знала, что она покинула дом. Ведь я могла выглянуть в окно и увидеть ее. Вместо этого я дулась и злилась. А потом заснула. Когда я спала, она умерла. Я не почувствовала ничего, когда порвалась нить, та связь, которая, как говорят, всегда существует между близнецами. Я не чувствовала ни ее страха, ни ее боли. Я спала, как обычно спят дети, глубоким, беззаботным сном, в то время как делившая со мной утробу матери и рожденная одновременно со мной погибла в одиночестве.

Это Тори почувствовала разрыв связи, боль и страх. Я тогда в это не поверила, не хотела поверить. Хоуп была моей сестрой, а не ее, как она смела утверждать, будто чувствовала то же, что Хоуп. Я предпочитала верить, как многие другие, что Тори была в ту ночь на болоте, но убежала и оставила Хоуп одну в этом ужасе.

Я верила в это, несмотря на то, что увидела ее на следующее утро. Она шла, хромая, по аллее рано утром. Она шла как старуха, словно каждый шаг ей стоил неимоверных усилий. Дверь открыл Кейд, но я прокралась на цыпочках к лестнице и все видела. Лицо Тори было бледным, как у привидения. А глаза казались огромными.

Она сказала: «Хоуп в беде. Нужна помощь».

Я юркнула к себе, а Кейд пошел в комнату Хоуп. А затем все завертелось очень быстро. Кейд сбежал вниз, громко позвал папу. Мама присоединилась к ним. Все говорили одновременно, не обращая внимания на меня. Мама схватила Тори за плечи, стала трясти ее и кричать на нее. А Тори стояла тихо-тихо.

Папа оттащил маму от Тори и велел ей сразу же позвонить в полицию. И стал расспрашивать Тори дрожащим голосом. Она рассказала ему о их планах и как она не могла прийти, потому что упала и больно ушиблась. Но Хоуп пошла и кто-то ее выследил. Все это Тори говорила тусклым, бесцветным голосом, как взрослая. И не сводила с папы глаз. Она сказала, что может отвести его к Хоуп.

Позднее я узнала, что именно так она и сделала, отвела папу и Кейда, а за ними следовала полиция, к болоту, к Хоуп.

После этого жизнь стала совсем другая для всех нас».

Фэйф захлопнула блокнот и откинулась на спинку скамьи. Птицы щебетали, в воздухе стоял густой запах влажной земли и цветов. Мраморная статуя, вечно юная, молча улыбалась.

«Как это похоже на папу, — подумала Фэйф, — прикрыть ужасающее, отталкивающее покровом красоты. Может быть, претенциозное, но — утверждение: «Хоуп жила и живет. И она принадлежит мне». Интересно, приводил ли он сюда свою женщину? И эта женщина, ради которой он отвернулся от семьи, слушала его воспоминания, была свидетельницей его горя? Почему же он приводил сюда ее, а не меня?»

Фэйф достала сигарету. И внезапно, к собственному удивлению, расплакалась. Она плакала о Хоуп, об отце, о себе. О тщете жизни, о тщете грез. О тщетных усилиях любви.

Тори остановилась у клумбы первоцвета. Этот островок цветов произвел на нее потрясающее впечатление, но мысленным взором она видела болото, заросшее буйной зеленью. И эти два образа никак не могли слиться воедино. Усилием воли она прогнала видение прошлого.

Перед ней стояла Хоуп, навечно заключенная в камень. А перед Хоуп сидела Фэйф и плакала.

Тори сделала над собой усилие и подошла, опустилась на скамью и стала ждать.

— Я сюда никогда не приходила, — сказала Фэйф. И, достав платок, высморкалась. — И думаю, потому, что не понимаю, ужасное это место или прекрасное.

— Нужно обладать мужеством, чтобы из этого ужасного места создать уголок покоя.

— Мужеством? — Фэйф сунула платок в сумочку, резким движением зажгла сигарету. — Ты думаешь, это было смелым поступком?

— Да. Твой отец был хорошим человеком. Он всегда был добр ко мне. Даже после… — Тори не смогла выговорить страшных слов. — Даже после он по-прежнему оставался ко мне добр. А это было нелегко.

— Он нас бросил. В эмоциональном плане — как сказали бы психотерапевты. Он бросил нас всех ради мертвой дочери.

— Не знаю, что и сказать тебе. Нам не дано с тобой знать, что это такое — потерять свое дитя.

— Я потеряла сестру.

— Я тоже, — тихо ответила Тори.

— Мне не нравятся твои слова. И не нравится, что мне они не нравятся, так как это правда.

Фэйф вздохнула и сунула руку под скамью.

— У меня тут большой кувшин с охлажденной «Маргаритой». Подходящее питье в теплый вечер.

— За Хоуп, — и Фэйф чокнулась пластиковым стаканчиком с Тори. — Горчит больше, чем лимонад, который мы с ней здесь пили. Она любила лимонад.

— Лайла всегда для нее готовила по-особому, много мякоти и сахара.

— В ту ночь она принесла с собой бутылку колы. Она стала теплой за дорогу сюда, и Хоуп… — Голос Тори дрогнул.

— Ты все еще так ясно себе представляешь?

— Да, и лучше будет, если ты не станешь меня расспрашивать. Я ни разу не приходила сюда со времени приезда. Я не трусиха, но я должна как-то справляться с прошлым и жить.

— Я тоже не из трусливых. Возьми оба мои брака. Лично я считаю себя победительницей, так как сумела разделаться с ними без рубцов и шрамов.

— Ты любила?

— Когда?

— В том и другом браке?

— Нет. В первый раз меня просто мучила неотступная похоть. А этот парень мог спариваться как кролик, чуть не сутки напролет, и он исполнял свои супружеские обязанности сполна. Он в точности соответствовал всему тому, что презирала моя матушка. Разве я могла не выскочить за него замуж?

— Но ты могла бы просто заниматься с ним сексом.

— Я и занималась, но брак был как пощечина матери. Вот тебе, мама.