Трибуле - Мишель Зевако

В то же самое время Рагастен тыльной стороной руки смахнул в грязь шапочку с головы нищего, а потом сорвал черную повязку.

– Вы занимаетесь совсем не королевским делом, господин аргосский король, – насмешливо продолжал Рагастен.

Трико подобрал шапочку, подавив возглас гнева.

– Хотите совета? – продолжал шевалье. – Я иду сюда… идите туда!.. И постарайтесь больше не попадаться на моем пути, иначе, клянусь дьяволом твоего хозяина, я раздавлю тебя, словно слизня, каковым ты и являешься…

– Не понимаю, монсеньер! – пробормотал Трико.

– Прекрасно! Я и не требую, чтобы ты понимал. Я требую, чтобы ты исчез…

Рагастен сопроводил свои слова таким угрожающим жестом, что на этот раз нищий испугался и задал стрекача.

Рагастен и Спадакаппа несколько минут оставались на месте, чтобы убедиться, что Трико не вернется. Уверившись, что слежка прекращена, они поспешно догнали карету и вскочили на лошадей.

Спадакаппа крупной рысью поскакал вперед и возглавил группу. Рагастен остался в арьергарде.

Когда прозвучал сигнал гасить свет, Спадакаппа показал рукой, что прибыли на место. Рагастен огляделся.

Они находились в пустынном месте, достаточно мрачном. Где-то недалеко текла Сена. Впереди виднелся маленький домик с закрытыми ставнями и дверью. Справа находился черепичный завод.

– Усадьба Тюильри! – сказал он. – Что же! Хорошее место.

И спрыгнул на землю.

Спадакаппа постучал в дверь, она открылась. Появилась женщина с маленькой лампой в руке. Принцесса Беатриче увидела ее и не могла удержать легкой дрожи.

Рагастен, Беатриче, Жилет и Спадакаппа вошли в некое подобие элегантно меблированной приемной.

– Я покажу вам ваши покои, – сказала молодая женщина.

– Мадам, – заговорил тогда Рагастен, – разве мой слуга не предупредил вас, что хотел снять весь дом?

– Раз так, месье, с завтрашнего дня я покину это жилье, и вы сможете оставаться здесь сколько пожелаете.

– Вы установили цену? И на какой срок?

– Цена меня не интересует, месье. Ваш слуга сказал мне, что вы ищете надежное и уединенное место. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но я верю, что поняла, что вы боитесь кое-каких действий со стороны королевских слуг… Этого для меня достаточно, чтобы предложит вам гостеприимство и свое сердце…

Женщина говорила, чуть приглушив голос. Она, казалось, страдала от какой-то тайной болезни. И тем не менее она не внушала симпатии. Скорее она распространяла вокруг себя чувство тревоги.

Жилет инстинктивно прижалась к Беатриче.

– Мадам, – удивился Рагастен, – благодарю за гостеприимство, оказанное вами с такой милой грацией. Однако вы ошибаетесь относительно обстоятельств, побудивших меня искать столь уединенное жилище… Мадам, которую вы видите перед собой, непривычна к сутолоке городских улиц…

Хозяйка испытующе взглянула на Рагастена.

– Вероятно, именно по этой причине, – промолвила она с ледяной улыбкой, – вы вооружились до зубов… Но вам не стоит ничего бояться. Если вы ни от кого не прячетесь, это, в сущности, ничего не меняет. В доме с завтрашнего утра никого не будет. Меня ваши обстоятельства не интересуют… Если же вы все-таки скрываетесь, то, предоставляя вам убежище, мне достаточно полагать, что тем самым я могу нанести хоть какой-то ущерб королю или его слугам.

– Вы, мадам, очень неосторожно выражаетесь о короле Франции перед неизвестными вам людьми… Кто вам сказал, что вас не слушают друзья Франциска I?

– А даже если бы это было так! – пронзительно взвизгнула дама. – Я ничего не боюсь, месье!.. Вы не из тех, кто предает… Вижу это по вашему облику.

Рагастен поклонился, не отвечая, и дал себе слово понаблюдать за действиями и жестами странной хозяйки. Впрочем, осмотр дома убедил его, что лучшего пристанища искать не надо.

Однако Рагастен заметил, что в доме нет ни слуг, ни горничных. Выходит, женщина жила одна?

– Еще одно слово, – сказал Рагастен, когда осмотр заканчивался. – Где и когда я смогу отдать вам деньги за аренду, какой бы ни оказалась эта сумма?

Он надеялся таким образом узнать имя таинственной женщины.

– Когда сами захотите, – ответила хозяйка.

– Значит, вы сама придете?

– Не думаю, что я когда-нибудь вернусь сюда! – сказала хозяйка всё тем же глухим голосом, удивившим шевалье.

– И как тогда?

– Тогда, если вы обязательно захотите оплатить гостеприимство, предложенное мною, положите свои деньги вот сюда, …на этот камин, когда будете уходить…

На этих словах дама сделала реверанс и легким шагом удалилась… Она исчезла, как тень.

– Странная женщина! – буркнул Рагастен. – Не сошла ли она с ума? Или, скорее, несчастная, которой жестокая боль разбила жизнь?

Дама, столь великодушно предложившая Рагастену гостеприимство, сдержала слово: наутро она выехала из дома. Спустя час она стучалась в дверь дома на улочке, которая шла мимо церкви Сент-Эсташ.

Дом, в который она стучалась, был приютом для прокаженных. А женщина была прекрасной фероньеркой.

XLIII. Консьержери

Париж в эти времена был богат тюрьмами; каждая из них изобиловала каменными мешками всякого рода.

Даже в Лувре многие подземелья использовались для заключения несчастных, которых ненависть каких-нибудь вельмож, каких-либо епископов или королевский каприз осуждали на медленную смерть в условиях недостатка воздуха и места.

Собрание тюремных помещений Большого дворца было восхитительно. Там имелись: «Рай», именуемый так, потому что дышалось там, как в аду, была тягостная «Ворчунья» и холодная «Обездвиженка», имелись каменные мешки, называемые «Самозабвенными», а еще «Колодец»… Большинство этих камер всегда было полузатоплено водой.

Венцом сей «коллекции» был застенок с жутким прозвищем «Прощай, радость!», в котором кишели рептилии. Время от времени в камеру добавляли змей и жаб; кормили их кухонными отбросами.

В Малом дворце был свой набор подземных узилищ.

Упомянем еще характерную для того времени Бастилию. Собственно говоря, это была крепость, защищавшая Сент-Антуанские ворота, но в ней тоже размещались арестантские камеры: низкие зловонные норы; попав туда, узники быстро погибали от истощения.

Среди всех этих мест заключения, в которых умирали забытые всеми страдальцы, тюрьма Консьержери занимала одно из самых почетных мест. Она была расположена на острове Сите и составляла часть дворцовых строений.

Ей нечего было завидовать своим соседям: Большому и Малому дворцам; она располагала своей камерой пыток, подземельями, каменными мешками и колодцем с рептилиями.

Комендантом этой тюрьмы, старшим в юрисдикции дворцового судебного округа был Жиль ле Маю, родной брат того офицера из Лувра, о котором, быть может, не забыли читатели: Алэ ле Маю.