Поэтика. История литературы. Кино. - Юрий Тынянов

9. Исходя из важности дальнейшей коллективной разработки вышеотмеченных теоретических проблем и конкретных задач, из этих принципов вытекающих (история русской литературы, история русского языка, типология языковых и литературных структур и т. д.), необходимо возобновление Опояза под председательством Виктора Шкловского.

О ПАРОДИИ[702]

Ходячее определение[703] пародии, так, как оно окончательно утвердилось к середине девятнадцатого века, может быть процитировано, напр., по словарю Буйе [М. N. Bouillet. Dictionnaire de sciences, des lettres et des arts. Paris, 1854]: "Пародия есть сочинение, в стихах или прозе, сделанное на какое-нибудь сериозное произведение, с обращением его в смешную сторону, посредством каких-либо изменений или совращения от существенного его назначения к предмету забавному" (цитирую по переводу 1859 года).

Но любопытно, что это определение не выдержало столкновения с фактами и рассыпалось в одной своей, очень существенной, части еще в том же 1859 году. А именно: его привел издатель драматической пародии К. С. Аксакова "Олег под Константинополем"[704], привел с намерением на нем успокоиться, но внезапно остановился, пораженный тем, как оно не характеризует изданного им произведения: "Блистательный <…> подвиг Олега драматически представлен в таких полных свежести красках, одет такой изящною речью, сопровожден такими прекрасными картинами, что при чтении невольно увлекаешься: и относительным богатством мыслей, и игривостью воображения, и музыкою стихов; даже участием к судьбе действующих в пиэсе лиц, будто бы в самом серьезном драматическом сочинении. <…> Что это пародия, того, конечно, никто оспаривать не станет. Но вникните в приведенное нами выше определение пародии, сделанное по существующим образцам этого рода. Совершенно ли подходит оно к сочинению г. Аксакова?" Приведя слова самого Аксакова, что преувеличенное изображение Олега "государем эпохи развитой и просвещенной есть также пародия на стихотворные идеализации истории в появлявшихся в 30-х годах некоторых патриотических драмах и вообще на звучность стихов, иными принимаемую еще и теперь за поэзию"[705], издатель (или, вернее, автор приведенной статьи) выписывает из пародии Аксакова стихи, которые действительно способны заставить призадуматься над определением пародии как комического литературного вида. Это пародийная "Песня Киевлян", к которой автор статьи делает такое примечание: "Хотя автор ‹К. Аксаков›, по словам его, предназначил целию того пародию, однако, читая их, восхищаешься и забываешь о пародической их цели":

Над рекою,Над родноюДа над быстрою,Я заботойДа работойХату выстрою;Разукрашу,Да окрашуКраской белою;Где дорожка,Три окошкаТам проделаюПротив ясна,Против красна,Против солнышка;А на ловлюИзготовлюЯ три челнышка.Всем богатаБудет хата,Чаша полная.С светом встану,Утром раноКинусь в волны я.Раз в народе,В хороводеОн пошел плясать,Да покой свойСо поры тойОн не мог сыскать.Свет девица,Белолица!Ты взяла покой.Так поди жеПринеси жеМне его с собой.

И автор статьи, приведя "Песню Киевлян", честно сознается: "Следовательно, выписанного нами определения (теоретического, приведенного выше. — Ю. Т.) недостаточно. Из этого ясно, что г. Аксаков раздвинул своим сочинением пределы пародии и возвысил ее, дав ей цель и значение более важные". [Раскрытый портфель: выдержки из "Сшитых тетрадей" автора, не желающего объявлять своего имени. Первый отдельный выпуск. Издание Любителя [Я. В. Писарева]. СПб., 1839. Статья "Взгляд издателя на первое, напечатанное им под фирмою "издания Любителя", сочинение К. С. Аксакова…", стр. VIII–XII. Этот чудаковатый автор — И. Е. Великопольский[706], драматические эксперименты которого, несомненно, пригодились Козьме Пруткову для его знаменитого балета[707].]

Дело, однако, не в одном Аксакове и не одной его пародии. Дело в том, что ходячее в XIX веке и окончательно упрочившееся у нас представление о пародии как о комическом жанре чрезмерно сужает вопрос и является просто нехарактерным для огромного большинства пародий. Сюда не подойдут замечательные пародии Н. Полевого, в эволюционной связи с которыми стоят столь же замечательные и столь же мало комические пародии Панаева (Нового Поэта)[708]. Как на характерный факт укажу здесь на следующее. В 1830 году Полевой печатает в своем "Новом живописце" пародический отдел "Поэтическая чепуха, или отрывки из нового альманаха "Литературное зеркало""; первым номером отдела идет "Русская песня" ("Ох вы, кудри, кудри черные!..") за пародической подписью Феокритова (прозрачный намек на Дельвига, писавшего идиллии). И вот — в <…> 1831 г. выходит альманах «Эвтерпа», ни по целям своим, ни по подбору материала ничего общего с пародиями не имеющий. Рядом со стихами Шевырева, Языкова и др., за № 33, на стр. 67–68 напечатано стихотворение "Ох, вы кудри, кудри черные!.." за подписью Феокритова, которая выглядит, таким образом, если не фамилиею, то по крайней мере серьезным псевдонимом. Причины этого явления лежат, главным образом, в том особом литературном положении, которое занимает в 30-е годы альманах. Сюда стремится разночинный и купеческий писатель-издатель (обычно дилетант). [По-видимому, этот факт учитывался и цензурой 30-х годов. Отношение к альманахам было не в пример мягче отношения к журналам, так как они были гораздо менее влиятельны в 30-х годах. Иначе невозможно объяснить появление в «Эвтерпе» 1831 г. таких произведений, как "Не сбылись, мой друг, пророчества…" Рылеева и романса "Теперь узнала я, о чем…" В. Кюхельбекера за полными их подписями. Белинский, который впервые отметил связь альманаха с перевесом стиха над прозой и вслед за Полевым указал на связь его с жанром «отрывка», делил все альманахи на три категории: альманахи-аристократы, альманахи-мещане и альманахи-мужики. Список первых: "Северные цветы", "Альбом северных муз", «Денница»; вторых: "Невский альманах", «Урания», "Радуга", "Северная лира", «Альциона», "Царское Село"; третьих: «Зимцерла», "Цефей", «Комета»[709].] Целый ряд альманахов того времени (издания М. А. Бестужева-Рюмина, Ф. Соловьева, А. Пуговошникова и П. Соболева и др.) не только занимают враждебную позицию по отношению к командному положению "аристократической группы" писателей, но и используют некоторые их жанры в иной функции. Таков, например, массовый перевод элегий и "художественных песен" в разряд «романсов» (не столько конкретных музыкальных произведений, сколько словесного материала для возможных импровизаций). При этом «демократический» альманах 30-х годов в главной массе своей был по стилю и поэтическому языку произведений таков, что смещение пародии в романс не было трудным. И, однако, тот факт, что рассматриваемая пародия не является комической, так же как и все остальные пародии Полевого, — было необходимым литературным условием данного конкретного случая. Пример стихов Аксакова с виртуозными рифмами, с виртуозным ритмическим ходом — вовсе не одинок. Вспомним стихотворную пародию Каролины Павловой ("Дума". "Где ни бродил с душой унылой…")[710]. Ведь не так давно, в период последышей символизма, в период увлечения экзотическим, это стихотворение могло быть прочитано всерьез и с успехом в каком-нибудь поэтическом кружке.

Дело в том, что в стихах Аксакова и в стихах Павловой есть пародия на самую виртуозность[711]. Стихи эти требуют очень тонкого, микроскопического литературного зрения, для того чтобы по достоинству оценить постепенное превращение виртуозности в изысканность, а изысканности в нарочитость. (Таковы богатые рифмы в обоих стихотворениях; такова изысканно стилизованная, слишком русская фразеология Аксакова: "со поры той"; слишком «разговорный» синтаксис при замысловатом метафорическом построении: "так поди же, принеси же мне его" (покой); таков экзотический словарь и экзотическая фонетика у Павловой.) Еще сложнее случай с Полевым и с Панаевым. Полевой ставит эпиграфом к "Поэтической чепухе" стихи:

Они, как пол лощеный, гладки:На мысли не споткнешься в них!

В «программном» предисловии он заявляет: "Другую надежду нашу: угодить читателям составляет верное последование основному правилу нашей литературы, подражанию. Мы не будем думать о красоте, изяществе стихов и прозы. Нет, мы представим точные подражания самым модным, самым знаменитым поэтам, в тех родах, коими они угодили другим и прославились <…>". [Новый живописец общества и литературы, составленный Николаем Полевым, ч. II M., 1832, стр. 181. 184] Таким образом, пародируется Полевым самая гладкость стиха. Подобно этому, пародии Нового Поэта направлены против "гладкости, звучности, внешней обработки и лоска, которые еще несколько лет тому назад смешивались с поэзией" (предисловие к изданию 1855 года)[712]. И подобно тому как пародия Полевого очутилась рядом с серьезными и даже избранными произведениями поэтов, по собственному свидетельству Панаева, его "пародии, печатавшиеся в периодических изданиях, были принимаемы, впрочем, некоторыми за серьезные произведения. На одну из таких пародий, начинающуюся стихом: