Garaf - Олег Верещагин

Гарав опять пожал плечами:

— Ничего, Ваше Величество. Я не понимаю, о чём вы.

— Да? — Ангмар помедлил.

Отчётливой была сцена из фильма, виденного Пашкой — не из книги.

Эовин. Мерри. Пеленнорские поля. Удар в ногу, удар в лицо… КОЛЬЦО.

— Какое кольцо? — резко спросил Ангмар. Гарав обмер. Он только теперь понял, что может случиться прямо сейчас. И перестал быть. Перестал мыслить и дышать.

Его спасло именно это. Это — и появившийся в конце галереи Руэта. Лицо вождя холмовиков было гневным, шаг уверенным, он дрежал руку на рукояти меча… но Гарав почи усмехнулся.

Руэта боялся.

Не доходя до Ангмара нескольких шагов, он отсалютовал и хмуро сказал:

— Нам надо поговорить, король.

— Несомненно… — Ангмар посмотрел на Гарава. — Ты можешь идти. Тарик наверняка нуждается в тебе… а я уже показал всё, что хотел… на сегодня.

Гарав поклонился. И пошёл прочь, стараясь не спешить.

— Он всё поймёт. Не сегодня, так завтра, — горячечно шептал мальчишка. И отчётливо увидел: а ведь для всего Средиземья лучше, чтобы он, Гарав, просто перестал жить. Сейчас же. Сию секунду.

На лестнице он чуть не упал и долго стоял, подставив лицо дождю — покрытый липким потом страха. Думал.

Сейчас пойти, повалиться в ноги и рассказать Ему. Всё рассказать, оборвать эту муку. Рассказать про будущее, про Кольцо, про всю эту нелепую фантастику, которая вдруг стала реальностью.

Мысль о признании обдала ужасом. Но… это был сладкий ужас. Какой–то мазохистский. И… не только ужас. На миг Гарав отчётливо представил себе, куда может вознести его самого такой рассказ.

Это не fyellk, это не theyd, не годы и годы опасной и тяжёлой службы. Такое бывает в жизни одного человека из миллиона. Такой скачок — это… это.. это…

Он всё равно уже предатель, и в Кардолане его ждёт меч. А тут — полчаса рассказа, и будущее… Почему–то Гарав был уверен в том, что благодарность Ангмара — может быть, расчетливая и холодная — всё–таки будет не фальшивой и веской.

Весьма.

Мальчишка закрыл лицо рукой.

Как же страшно.

В долине — строй домов многоэтажных,

Коробок из камней и кирпича.

А за Рекою — черный дым все так же

И пламени отсветы по ночам.

Зловонием курятся шлака горы,

Тускнеет солнце в дыме, восходя.

Ползут с востока тучи и на город

Роняют капли черного дождя.

А люди, ничего не замечая,

И думать не желая про Врага,

Лишь о своем заботясь и печалясь,

Спокойно обживают берега.

Отстроены мосты, а переправы

Давным–давно забыли блеск мечей.

И в Реку, исходя холодным паром,

Вливается отравленный ручей.

А на горе — разрушенная крепость,

Остатки стен скрываются в траве,

Заросшие бойницы смотрят слепо,

И копоть красит камни в серый цвет.

Железные ворота с петель сбиты,

И часовые вход не стерегут.

Зачем? Ведь крепость всеми позабыта

И не нужна ни другу, ни Врагу.

В камнях гнездятся полевые мыши,

На стенах в полдень греются ужи…

Кто скажет, кто ответит, как так вышло,

Что пала Цитадель, а Мордор жив?!

Стихи Эйлиан.

Но предел есть даже у самого страшного страха. Тот предел, за которым уже не страшно.

Как часто те, кто правит кнутом страха, не понимают этого. Даже если они мудры — на горе людям…

…Те, кто считает, что самая страшная на свете боль — физическая, что моральные муки ничто по сравнению с муками тела — а такая точка зрения в последнее время очнеь была распространена в мире Пашки — обманывают и успокаивают себя и других. Так проще жить и оправдывать предательство — надо лишь убаюкать свою совесть словами о том, что «жизнь одна», что «иначе было нелья»…

Но у Гарава — даже надломленного, испуганного, сжавшегося — совесть всё–таки была. И она говорила ему беспощадно: жизнь одна? ну так живи — доволен?! иначе было нелья? можно, не ври себе!

Мальчишка вдруг отчётливо понял, что всё равно рано или поздно умрёт здесь. Тогда зачем трястись и цепляться за это… существование?

Но умереть нужно было так, чтобы хоть немного искупить свою трусость и своё предательство.

Правда — что ждёт его в случае неудачи — Гарав старался просто не думать…

…В комнате опять горела лампа. Тарика не было. Гарав медленно снял перевязи, сел к столу, на котором — в раскрытой книге — бежали ряды букв. Интересно, что тут написано?

— Ломион, — позвал он. — Ломион Мелиссэ, я жду тебя…

…Существо с прекрасным лицом и неживой сияющей улыбкой на тонких губах сидело напротив мальчика. Оно слушало. Слушало горячечные слова внимательно… хотя мальчик мог ничего не говорить — зачем? И так всё было понятно…

Так ты отдашь?

— Да, но сейчас — спаси их!!! — выкрикнул Гарав. Сжал и разжал кулаки, покачался на скамье. — Спаси их, ты же говорила, что можешь!!!

ХОРОШО. Подожди. Я тебя позову. Ты услышишь и придёшь. Услышишь песню… А потом, после расчёта, я скажу тебе, что надо делать.

Она встала. Лёгкий клочок тумана пролетел по комнате. Прозвенели колокольчики, растаял звук шагов.

Мальчик за столом уронил голову на руки.

* * *

Гарав услышал песню, когда проходил мимо спуска в подвал — рядом с большим залом — с охапкой дров для камина в комнате.

Песня звучала внизу, в темноте. И никуда от неё было не деться — и, главное, НЕЛЬЗЯ было деваться.

Гарав ступил на лестницу. Сухо застучало оброненное «топливо».

Он вдруг ПОНЯЛ, что надо делать. И только крошечная часть сознания ещё кричала: «Не надо, не смей, не ходи–и–и!!!»

— ТЫ тут? — спросил он.

Да, ответила темноте насмешливо. А ТЫ зачем пришёл?

— Я хочу заключить с тобой договор, — сказал мальчишка стеклянным высоким голосом, двигаясь, как робот в старом фильме. — Ты получишь от меня пищу. И поможешь Эйнору и Фередиру.

Темнота плавным движением обвилась вокруг него, как плащ. Послышался холодный смех.

Мой храбрый и любопытный мальчик… Мой принц… Хочешь быть моим принцем?

— Нет, — отрезал Гарав. — Говори, что надо делать. Я готов.

Если не хочешь быть моим принцем, то станешь моим рабом, сказала темнота. Хочешь быть моим рабом? Кое–кто и это находит интересным… и придумывает для себя ТАКОЕ рабство, что даже МНЕ становится любопытно, хотя я видела ВСЁ… Люди бывают такие смешные и странные, даже в твои годы… Всё что–то прячут, прячут в темноте от меня, забывая, что прячут ОТ МЕНЯ — ВО МНЕ. Глупо…

— Я хочу, чтобы ты взяла, что тебе нужно и помогла моим друзьям, — сквозь стиснутые зубы выцедил Гарав. — Говори, что делать.

Хорошо, я согласна, неожиданно легко ответила — Гарав даже дёрнулся изумлённо — темнота. Иди сюда, услышал он затем. И увидел дорожку синеватого цвета — через тьму. В конце дорожки стояло старое кожаное кресло. Иди сюда и раздевайся.