Реанимация чувств - Ирина Степановская

– Папа, он тебя моложе и сильнее в три раза.

– Однако он перестал!

– Спокойной ночи, – сказала Тина. Мама вздохнула, отец встал и начал стелить раскладушку.

26

«Надо срочно звонить на работу, – подумала Тина, как только открыла глаза. – Я тут болею, а что у них там?»

На часах было девять утра. Отец уже ушел, а мать тихонько помешивала на кухне кашу для Леночки. Антибиотик начал действовать, и Тина чувствовала себя уже не так плохо. Она позвонила в больницу. К телефону подошел Ашот и рассказал о событиях прошедшей ночи. Голос у него был спокоен, но Тина, хорошо знавшая своих сотрудников, поняла, что говорит Ашот через силу. Смерть Чистякова потрясла всех.

Никаких особенных событий в отделении больше не произошло. Бывшего повешенного после осмотра отоларинголога решили отпустить домой под наблюдение психиатра. Парень перед выпиской расчувствовался и подарил Ашоту сто долларов. Подарил просто так, даже не в благодарность за лечение, ведь Ашот его и не лечил. Парень все удивлялся и рассказывал, что у него из-за Ашота в первый день даже были глюки. Он все не мог никак поверить, что Ашот на самом деле врач, а не поэт. Ашот заметил, что стихов отродясь не писал, но за сто баксов готов попробовать. А вообще-то, он после ремонта на эти деньги собирался купить новый французский электрический чайник в отделение, чтобы они все вместе пили из него чай.

– Только Чистякова не будет, – сказала Тина.

Ашот ответил:

– Знаете, я не могу поверить, что его с нами нет. Мне кажется, он просто вышел в другую палату.

– Мне тоже кажется, что завтра я приду на работу, а он снова будет сидеть за столом в ординаторской, – сказала Тина. – А иногда кажется, что это просто дурной сон. Нам всем надо креститься. Но Валерия Павловича нет. Действительно нет.

– Простите, – сказал Ашот. – Я это понимаю. Но мне пока трудно это принять.

– Знаешь, Ашот, а я иногда думаю: было бы это дежурство не Чистякова, кого бы мы хоронили? Честное слово, – и Тина нисколько не кривила душой, – я бы хотела оказаться на месте Валерия Павловича.

– Не говорите так! Это бессмысленно.

– Да, я понимаю. – Тина помолчала. Ашот тоже никуда не торопился.

– Девочки работают?

– В общем, да. Таня вышла. Сказала, что накануне у нее очень сильно болела голова и она не могла позвонить. А Мышка зачем-то ходила к главному врачу и долго у него сидела. – Тина будто видела, как Ашот, сидя на подоконнике, курит и пожимает плечами.

– Больных у нас нет. Я дежурю у алкоголика, Аркадий – у Ники. Ее все-таки будут переводить в "Склиф". Мать пришла вместе с теми двумя людьми, мужчиной и женщиной, написала заявление, главврач подписал. Те двое, сказал следователь, – родители придурков, которые на вечеринке хотели всех напоить водкой и устроить сеанс групповухи. Следователь все раскопал. Ника пить отказалась. Тогда они как бы в шутку стали изображать садистов, распяли ее на полу и держали. А водку заливали ей в рот. Но, говорят, ошиблись. На кухне стояла бутылка с эссенцией. Они там варили пельмени из пачек на закуску и, чтобы было вкуснее, разводили в чашках уксусную эссенцию вместо сметаны. На сметану у них денег не было, а на водку были. Вот бутылки и перепутали. Потом поняли, что сделали что-то не то, испугались и смылись. Один из этих подонков рассказал все матери, вот она и примчалась переводить девочку, чтобы та паче чаяния не умерла.

– Ну, а сама девочка как?

– Стабильная. К вечеру ее заберут, и останется один алкоголик. Завтра переведем его в хирургию – и все. Всем велели написать заявления на отпуск. В коридор уже притащили огромную лестницу, будут белить потолки.

– Что насчет похорон? Мне ужасно неловко, что я не могу помочь жене Чистякова.

– Она знает, что вы больны, мы сказали. Похороны послезавтра. Но вы не ходите. Вам с пневмонией нельзя. Кстати, главный врач ушел на больничный. Нам с Аркадием кажется, он сделал это специально, чтобы не идти на похороны.

– Возможно. Но я обязательно должна буду приехать. Я позвоню Барашкову и попрошу заехать за мной.

– Кстати, вам звонил какой-то человек, назвался Азарцевым. Он вас разыскивал.

У Тины что-то замерло в груди.

– Телефон не оставил?

– Нет.

Сначала в сердце разлился жар, а потом там заныло что-то тяжелым комком.

– Мне нехорошо, Ашот, – сказала Тина. – Я пойду лягу, вы всем передавайте привет. Я еще позвоню.

Она хотела добавить, что живет сейчас не дома, а у родителей, но постеснялась ставить всех в известность о своих неприятностях.

Мать понесла кашу Леночке. Из комнаты донеслось несогласное мычание, уговоры…

"Бедная мама! Как могла она вынести все это больше пятнадцати лет! Совершенно не иметь своей жизни! А что в награду? В лучшем случае – пустота".

Леночка так и будет больна, никогда не поправится. И она, Тина, – Валентина Николаевна всегда это отчетливо понимала – тоже последние годы не приносила родителям особенной радости. Забегала чаще всего на минутку, отдавала деньги, лекарства и бежала домой. У нее была своя семья…

А теперь… Муж не звонит, не приходит – бог с ним. Но ведь и сын ни разу не позвонил. Ни разу за целых три дня!

Она не сердилась, она недоумевала. Значит, все эти годы прошли, пронеслись, пролетели – и она никому не нужна? Тогда ради чего она не спала ночей, крутилась как белка в колесе, боролась, выкручивалась, молчала, терпела. Ради кого?

Она бесцельно бродила по комнате. Подошла к книжному шкафу, погладила корешки книг. Наугад вытащила одну. Не глядя открыла на какой-то странице. Так и есть. То, что она прочитала, было отголоском недавнего воспоминания.

"Достигнут Брешии… – и снова окажутся в том же маленьком провинциальном городишке, снова увидят те же гаражи, кафе и лавчонки. Окажутся там, откуда умчались, презрев смерть".

Она перевернула страницу.

"Из Брешии в Брешию! Природа щедро одарила людей чудесами; она дала им легкие и сердце, дала им поразительные химические агрегаты – печень и почки, наполнила черепные коробки удивительной беловатой массой, более удивительной, чем все звездные системы вселенной; неужели человек должен рискнуть всем этим лишь для того, чтобы, если ему посчастливится, попасть из Брешии в Брешию?"

Тина закрыла книгу.

"Как верно сказано! – подумала она. – Мчаться по жизни изо всех сил, рисковать, часто ставить на кон все, что осталось, лишь для того, чтобы (если повезет!) в итоге вернуться к исходной точке. Часто не удается и этого! Что бы делала, к примеру, она, если бы ее родители, не дай бог, уже умерли? К кому бы она пошла, куда бы вернулась? Зачем же она бежала, думала впопыхах, не жила, а мчалась по жизни, всего боялась, отказывалась от того, что хотела? Зачем все это? Чтобы снова попасть в Брешию?"