Альбом для марок - Андрей Яковлевич Сергеев

– Поторапливайся! Он ждать не будет.

Он – это поезд. Я понял. Старшего я узнал. Его ко мне приводил Саша Петренко из Киева. Он целый вечер сидел, молчал.

Ушли. Я начинаю отхаркивать изо рта кляп – горло в кровь сорвал. И вставной челюстью помогаю. Минут сорок я так проработал – наконец выплюнул. Вздохнул – а то уже начал задыхаться: легкое у меня одно. Теперь надо развьязываться. Руки я не дал плотно свьязать – небольшой простор есть. Развьязывался я часа тры, не меньше. Вышел в комнату и – представьте себе – чувствую счастье: в окне свет, и я жив. И все равно, что шкафчик открытый, пустой. Телефоны оба оборваны – вьязали меня телефонным шнуром. Пошел звонить к соседям. Через полчаса у меня в квартире было человек пьятьдесят милиции. Вдруг звонок в дверь. Я открываю: Миша Опенченко. У которого я камею купил. Я всегда считал, что он из КГБ. Думал: пускай смотрит. А тут я подумал: может, это обо мне позаботились? Знаете, всякое приходит в голову. Смотрю, он с милицией запанибрата. Мне говорит: – Можно я к вам попозже зайду с товарищем? Он – генерал КГБ. – Пришли часов в двенадцать ночи. Разговор был неофициальный. Может быть, им надо было узнать, что я думаю. Этот дядька – не знаю, генерал он или не генерал – говорит: – Мы свяжемся с Интерполом. За пределы Советского Союза коллекция не выйдет, за это я ручаюсь. – Не знаю, как можно ручаться. Я узнавал – коллекцию можно провезти, по сути дела, в открытую – в реквизите любого театра. Ни один работник таможни не заглянет.

Вот, Андрэй Яковлевич. Я учил вас, как собирать коллекцию, теперь я учу вас, как ее терять. Смотрите – я выхожу из себя? У меня дрожат руки? А я нисколько не обольщаюсь. Шансы на возврат коллекции – пьять процентов.

Новости? Ноль-ноль. Они не хотят искать. Трех следователей сменили. Сашу Петренко убрали из Киева – чтобы нельзя было допросить. У вас отпечатки пальцев снимали? И у моего соавтора не снимали. Я месяц добивался, чтобы сняли у меня. Сняли и говорят, что не получилось. Ни на планшетках, ни на телефонах отпечатков не обнаружено. Я же сам видел, что они работали без перчаток. И были прекрасно информированы, что я один. Великолепная наводка! Выполняли заказ. И ничего не боялись, пришли без масок. И я себе задаю вопрос: почему они меня не уничтожили? Я их видел, могу опознать. В МУРе мне показывали картотеку – всё не то. Фоторобот – они меня измучили, пока я не сказал: – Что вы мне все время шесть-семь комбинаций показываете?

Я писал во все инстанции, ходил на прием. В МВД со мной разговаривали так любезно, что мне не понравилось. Товарищ из КГБ предупредил, чтобы я не выходил на улицу и чтобы дверь открывали только своим. Что меня могут уничтожить. Наверно, не надо было поднимать шум, это бесцельно – но это же не в моем характере. Я бы себя загрыз, что ничего не предпринял.

Я давно задумывался – еще до дела нумизматов, как говорил Остап Бендер, до исторического материализма – совместимо ли коллекционирование с социализмом, и пришел к выводу, что нет. Пока вы собираете современные фишки или ярлычки – пожалуйста. Но как только ваша коллекция приобретает серьозный характер – она уже вызов. Я имею в виду вообше, не нас – у нас коллекционирование на чрезвычайно низком уровне. Вы знаете, что коллекционирование – показатель культуры? Вы не задумывались, что у нас все коллекционеры в РСФСР и на Украине? На все Закавказье – несколько нумизматов. В Средней Азии – тоже два-тры. По статистике на земном шаре десьять миллионов нумизматов. В США – пьять миллионов. В Японии – два с половиной. У нас – от силы несколько сот. Это я беру вместе с собирателями. Надо различать: собиратель – это хобби, коллекционер – это исследование.

Варвара была права. Она давно говорила: у тебя проходной двор, ты все всем показываешь, убери хотя бы самое ценное. Мой учитель Михаил Александрович Зи́льберман тоже меня ругал. Он никогда не показывал – выносил одну-две монеты. Я, любимый ученик, никогда не видел его коллекции! Надо было мне, старому дураку, головку коллекции положить – ну хоть в письменный стол. Хотя бы Юдею.

Я Юдеей заинтересовался во время дела врачей. Из чувства внутреннего протеста – я же не националист, избави Боже! Пи́ка вы знаете – по Причерноморью? Беренд Пик. Я не предполагал, что он еврэй. Перед уничтожением, в гитлеровском концлагере, он задумался над проблемами юдейской нумизматики – он никогда ей не занимался, а тут дал ответ на несколько важных вопросов. Записи сохранились.

Ваш покорный слуга – не Пик. Но кое-что мог бы сказать и я. Считается, что чеканка меди Второго восстания – Бар-Кохбы – имела хаотический, бессистемный характер. Перечеканивалось все, что попадалось под руку. Медной денежной единицы нет. А я предположил, что не было. Что мельчайший медный номинал – две единицы. И знаете – все совпадает. Все веса меди.

Или еще вопрос: почему на монетах Бар-Кохбы так много виноградной символики? Юдея была для Рыма беспокойной провинцией. Рымляне в каждом ничтожном селении держали гарнизон. Передвижение строжайше контролировалось. Когда могли юдеи сорганизоваться? Толькo в праздник кущей – это время созревания винограда, когда по религиозной традиции юдеям полагалось переселяться в поле – тогда они могли переходить с места на место. Значит, начало восстания – сентябрь 132 года.

Не могу читать газеты. Уже даже не стараются, чтобы выглядело правдоподобно. Меня это возмущает до глубины души. Знаете, что мы перегнали Америку по преступности? И ни в какой другой области больше! Только хвалим себя, а если задуматься – когда продавщица обвешивает вас, грубит – это норма. А как может быть иначе? В чьих руках реальная власть? Интеллигенцию истребили – вы знаете, какая была русская интеллигенция? Чтобы вырастить новую интеллигенцию, нужно двести лет – это минимум! Вы когда-нибудь слышали, что Ленин – жестокий человек? Очень жестокий. Любая власть – какая бы после революции ни установилась – разве было бы столько жертв? Я, дурак, всю жизнь всему верил – был идеалистом, не в религиозном смысле, конечно. Теперь я по своим убеждениям еврокоммунист. Парфентьев Николай Платонович – кристальнейший человек, старый член партии – заходит, посидим мы с ним, потолкуем, говорит: – Что, Исаак, пора билет на стол класть?

А вы, сэр, не