Сталин. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

«Звездой» процесса стал Юрий Пятаков – член ЦК. Его высоко ценил Ленин, назвавший его человеком «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей». В партии Пятаков был с 1905 года, участвовал в подпольной борьбе, в гражданскую войну командовал армиями, состоял в оппозициях, естественно, каялся, был прощен. Руководитель промышленности Орджоникидзе взял его в замы, и Пятаков был одним из главных организаторов жестокой первой пятилетки.

Сначала Пятакову предложили стать главным обвинителем на процессе Зиновьева – Каменева, и он согласился оболгать своих старых товарищей, рассматривая эту задачу «как акт величайшего доверия партии». Он шел на это «от души».

Поняв, что Пятаков готов к любому сотрудничеству, Хозяин задачу усложнил. Пятакову самому дали роль обвиняемого! Роль тех, кого он собирался клеймить.

Его арестовали. Некоторое время он конечно же упирался. И тогда к Пятакову приехал Орджоникидзе – уговаривать в обмен на жизнь исполнить назначенную роль, ибо Пятаков, как никто другой, мог уничтожить в глазах страны и мира своего вчерашнего бога – Троцкого. Наконец Пятаков согласился с «высшей целесообразностью» и начал готовить роль вместе со следователями.

К сожалению, его подвели. Как было предусмотрено, на процессе он сообщил о своей тайной встрече с Троцким в Норвегии. История была придумана занимательно: оказывается, Пятаков на немецком самолете прилетел в Осло установить связь с Троцким. Тот сообщил ему, что договорился с немцами об интервенции (любимая тема Хозяина), и так далее… Но персонал аэродрома, на который Пятаков будто бы прилетел, сообщил, что никакие иностранные самолеты в это время там не приземлялись.

Еще одной «звездой» процесса стал бывший бард Троцкого – Радек. Перед арестом Радека рачительный Хозяин позаботился использовать его до конца. Когда Ежов попросил соизволения на арест Карла Бернгардовича, Хозяин телеграфировал из Сочи: «Я предлагаю снять пока вопрос об аресте Радека и дать ему напечатать в «Известиях» статью за своей подписью против Троцкого…»

Это было время суда над Каменевым – и он предоставил Радеку возможность всласть потоптать и Троцкого, и своих прежних знакомцев.

После чего Автор и Режиссер объявил: «Выход на сцену!»

«Ко мне прибежала жена Радека и сообщила, что он арестован. Мои впечатления от Радека только положительные. Может, я ошибаюсь, но все внутренние голоса говорят, что я обязан тебе написать. Какое страшное дело!» – в ужасе пишет Хозяину Бухарин – шеф Радека.

Умнейший Радек сразу понял: назначенную роль сыграть придется, но решил он при этом выиграть жизнь. Он взял написанные следователем бездарные показания, которые должен был подписать, и, усмехнувшись, сказал: «Это не то, что нужно. Я напишу сам».

И Радек написал «признания» – хитрейшую ложь, уничтожавшую Троцкого. Он знал: его творчество отправят Хозяину, и тот оценит услугу.

И на суде Радек был блистателен: беспощадно разоблачал себя и своих соратников, исполнял роль с вдохновением. Во многом благодаря ему процесс прошел так успешно.

Присутствовавший на этом процессе немецкий писатель Лион Фейхтвангер впоследствии написал: «Людей, стоявших перед судом, ни в коем случае нельзя было считать замученными, отчаявшимися существами. Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты… По общему виду это походило больше на дискуссию… которую ведут в тоне беседы образованные люди. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной степенью точности все происшедшее. Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет, немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности…»

Что ж, у спектакля был великий Режиссер. И у него были отличные актеры.

Режиссер оценил Радека. Процесс закончился приговором к расстрелу знаменитых соратников Ленина – Пятакова, Серебрякова, Муралова и прочих. А Радек получил десять лет.

«Лицо его просияло, и, точно стесняясь своей удачи, он послал осужденным виноватую усмешку», – писал Фейхтвангер.

Но Хозяин, поблагодарив Радека за процесс, все-таки предпочел соблюсти задуманный принцип: вся старая гвардия должна была исчезнуть. Ему не нужны ни умные Фуше, ни гениальные Талейраны. Ему нужны только верные. Нужны псы.

Радека убьют – уже в лагерях.

Из дневника М. Сванидзе: «20.11.36… [Арестовали] Радека и других людей, которых я знала, с которыми говорила и которым всегда доверяла… Но то, что развернулось, превзошло все мои ожидания о людской подлости. Все, включая террор, интервенцию, гестапо, воровство, вредительство, разложение… И все из карьеризма, алчности и желания жить, иметь любовниц, заграничные поездки, туманных перспектив захвата власти дворцовым переворотом. Где элементарное чувство патриотизма, любви к родине? Эти моральные уроды заслужили свои участи. Бедный Киров явился ключом, раскрывшим двери в этот вертеп. Как мы могли все проворонить, так слепо доверять этой шайке подлецов? Непостижимо!.. Душа пылает гневом и ненавистью. Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими»…

Она во все это верит?! Она, которая знает этих людей? Или…

Из письма Н. Котова: «Верхушка была охвачена страхом. Все соревновались в проклятиях бывшим друзьям и врали друг другу, отцу, и матери, и детям, только бы продемонстрировать лояльность «усатому». Люди ждали ареста со дня на день и врали даже самим себе, даже в дневниках, надеясь, что их прочтут на следствии».

Благодарные зрители

Но процессы, естественно, вызывали недоверие Европы – и Троцкий за границей активно этому помог.

Хозяин знал: представление делают не только актеры, но и зрители. Он захотел авторитетных зрителей, которые одобрили бы спектакль и главное – написали бы об этом.

Он верил в себя. Все, кого он приглашал прежде – Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Эмиль Людвиг, Анри Барбюс, Ромен Роллан, – все они уехали друзьями страны, прославляя Вождя. Действительно ли они ничего не увидели? Или попросту не устояли перед созданной им системой безостановочной лести, восхитительных приемов, бесконечных подарков и славословящих речей? Или дело не только в этом?

Через много лет после смерти Ромена Роллана был напечатан его дневник. Оказывается, «большой друг СССР» все понимал и все видел: «Я чувствую, как во мне поднимается боль и возмущение. Я подавляю в себе потребность говорить и писать об этом».

Но почему? А потому, что «бешеные враги во Франции и во всем мире воспользуются моими словами как оружием».

И Роллан не велит публиковать свои дневники ранее, чем через полсотни лет.

Нельзя было порочить идею коммунизма, ибо дело Сталина – выше Сталина и его приспешников. Продолжение Высшей целесообразности, опираясь на которую Вождь и создал свои чудовищные процессы.

На этот раз дело было серьезнее.

Прошли процессы, и ему нужна была европейская знаменитость, которая бы подтвердила: триллер – это правда; все бывшие вожди партии действительно стали бандой убийц и изменников.

Остановились на кандидатуре Фейхтвангера – антифашиста, автора известных романов, вынужденного покинуть гитлеровскую Германию.

Фейхтвангера пригласили в СССР, и Хозяин лично вступил в игру обольщения. «Правда» писала: «Товарищ Сталин принял германского писателя Л. Фехт Вангера. Беседа длилась свыше 3-х часов».

В архиве Общества культурных связей с заграницей хранилось 12 отчетов под грифом «Не подлежит оглашению», которые написала сотрудница Д. Каравкина, сопровождавшая Фейхтвангера.

«19.12.36 года. Рассказывал о своем визите к Димитрову (возглавлявшему тогда Коминтерн. – Э.Р .). Ездил специально, чтобы поговорить о процессе троцкистов. Сказал, что Димитров очень волновался, говоря на эту тему, объяснял полтора часа, но его не убедил. Фехт Вангер сообщил мне, что за границей на этот процесс смотрят очень враждебно и что никто не поверит, что 15 идейных революционеров, которые столько раз ставили свою жизнь на карту, участвуя в заговорах, вдруг все вместе признались и добровольно раскаялись».

«22.12.36 года. Он сообщил мне, что подготовил для «Правды» статью об Андре Жиде. Завтра придет машинистка, которая ее напечатает».

«27.12. Сегодня был трудный день, так как Фехт Вангер поспешил излить на меня все свое негодование по статье о Жиде. Вот, мол, и оправдываются слова Жида о том, что у вас нет свободы мнений, что нельзя высказать своих мыслей и т. д. В редакции предложили ему переделать некоторые места, в частности, о культе Сталина. Я ему объяснила, в чем суть отношений советских людей к товарищу Сталину, откуда это идет и что совершенно ложно называть это «культом». Он долго кипятился, говорил, что ничего не будет менять, но… остыл, смирненько сел в кабинете и исправил… то, что просили…»