Один день солнца (сборник) - Александр Бологов

— С нею уже было такое, — сказал Козин. — В прошлом году на городском кроссе она стартовала со своей школой, а финишировала с другой. Вдруг не захочет или сломается, и плюет на все, идет, как на прогулке.

Позже Бурцев выяснил, что Золотова сошла с дистанции. Об этом, по ее просьбе, сообщили судьям обошедшие ее номера. Назад к базе она не вернулась; Бурцев спрашивал об этом — боялся, что проворонил.

Он еще раз прошел по лыжне — на ней уже не было ни души, — и позже всех добрался до школы.

Когда он с чужим пальто в руках появился в классе, бурные речи уже отгремели. Итоги соревнования были неплохими, но могли быть лучше. Об этом, собственно, и велся разговор. Среди своих, к общему удивлению, Бурцев оказался первым, по параллели десятых вторым, не добрав до полной победы несколько секунд. В командном зачете получилась ничья — тоже невиданное дело, но это и вызвало жаркую дискуссию.

Изначала обходя десятый «Б» в учебе, на спортивной арене десятый «А» неизменно терпел от него поражения. Конца этому не было видно, и вдруг в лыжах, на финише сезона, можно сказать в конце всей школьной прямой, — ничья… До триумфа не хватило одного-единственного очка! Это очко могла принести Золотова, приди она даже самой последней, но она сошла и зачетных баллов не получила. Натерла ноги!..

— Ты же была в зачете, восьмая, без запасной! — в десятый раз толковал Козин, переживавший больше всех. — Ты могла доползти?

— Не могла, — в десятый же раз отзывалась Золотова.

— Ты видела, как шел Бурцев? Ты видела, как он выложился на десятке? — Козин снял с шеи секундомер.-У меня фары на лоб полезли, когда он выскочил на поворот. Я даже не понимаю, как Сорока отыграл у него четыре секунды…

— У Сорокина первый разряд, — бросил кто-то.

— Да иди ты!..

— Что иди ты? Или второй… Он на зону за облоно ездил.

— Да дело и не в Сороке. — Козин опять покосился на Золотову. — Вот кого не надо было в зачет ставить.

Козин говорил прямо — у него, как говорится, были карты в руках. Он видел, как трудно давалась в этот раз дистанция лыжникам, как тягостно им было бежать по разбухшей колее…

— А где, кстати, Бурцев? — спросила Маргарита Павловна.

Она видела, как он закончил бег, тут же послала к нему девчонок с термосами; видела, как к нему подходила Золотова и как бросила ему на руки пальто…

— Золотова!..

Многие, может быть даже все, поглядели на Золотову. Та слегка покраснела, но улыбнулась и пожала плечами. Тут и вошел Бурцев. Первым делом он бросил взгляд в сторону Золотовой и, обнаружив ее на месте, мотнул головой и облегченно хмыкнул. Та сидела прямо, надменно подняв голову. Так, во всяком случае, показалось Маргарите Павловне, которая громко произнесла:

— Ну паж… Принес шубу своей госпоже?..

Она, кажется, сама смутилась от этих слов. Но они, увы, вылетели.

Бурцев колебался какую-то секунду — ровно столько, сколько потребовалось, чтобы переступить с ноги на ногу, — его как-то качнуло. Потом сказал: «Да», — и пошел к Золотовой и положил перед нею пальто.

— Вот, госпожа, ваша одежда…

Это был номер!.. Если бы в его голосе прозвучал хотя бы намек на шутку, иронию какую-нибудь, досаду, усталость и так далее, все было бы в порядке вещей. Доорали бы, доспорили — и дело с концом: впереди выходной, все отойдет. Но он сказал так, что хоть проваливайся. Золотовой или Маргарите Павловне. Козин, правда, попытался кинуть обществу спасательный круг, нарушил тишину:

— Ты знаешь, что второй?

Но в классе что-то произошло, вопрос повис в воздухе, хотя Бурцев и ответил на него утвердительным кивком.

Маргарита Павловна, искусственно приободряясь и поблагодарив участников гонок за радение о чести класса, с достоинством удалилась. Можно было расходиться.

Морщась и вздыхая, Золотова натянула на ноги валенки. Бурцев находился рядом, он уже знал, в чем дело.

— Больно? — спросил он.

— Представляешь, в прошлое воскресенье поставила сушить, и вот, — она показала на ботинки.

— А как же ты пойдешь? Там же все развезло.

— Ты о валенках?

— Да.

— А! — Золотова махнула рукой. — Конец зиме…

Они спустились в вестибюль. Пол у главных дверей блестел от воды, снаружи веяло влагой.

— Один день солнца — и все, — сказал Бурцев, когда они вышли на улицу.

— Ой, мамочки!.. — Золотова ухватила его за руку.

У порога разлилась лужа, с крыши падала капель, скрежетала на асфальтовой дорожке лопата дворника.

Бурцев посмотрел на воду, на дорогу подальше, на ноги Золотовой и, положив лыжи рядом, стал расшнуровывать ботинки.

— Ты что? — еще ничего не понимая, наклонилась над ним Золотова.

— Сейчас.

Он снял ботинки и поставил перед нею.

— Надевай.

— Да ты что?

— Давай-давай! — Бурцев даже подхватил ее под руку, чтобы помочь.

— Прямо в валенках?

— Именно. Если влезут.

— Ты с ума сошел!

— Ничего-ничего.

— Ты будешь ждать, пока я вернусь?

— Я пойду с тобой.

Золотова поглядела на него и покачала головой:

— Сумасшедший…

— Маргарита считает, что у меня все в порядке.

— Это тебе кажется. Ты же завтра просто не встанешь.

— Ты мне обещала это еще вчера.

На Бурцеве были толстые белые носки, чуть ли не до колен. Он выпустил из них брюки, потрепал их, расправляя рукой, и твердо повторил:

— Надевай.

Он помог ей влезть в ботинки и удивился, что в них еще осталось место.

— В «Детском мире» берешь обувь?

— Угадал.

Сначала он старался выбирать сухие места, но это оказалось невозможным делом, и он, закинув лыжи на плечо, просто прибавил шагу. Золотова топала, высоко поднимая ноги, и все время повторяла:

— Ты сумасшедший, теперь я точно знаю.

— Всякие знания относительны.

— Эти-то точные.

— Ты так считаешь?

Она смеялась и, шаркая подошвами, старалась не отставать.

— Вон мои окна, — показала она, когда они подошли к ее дому. — Второй этаж. Совсем близко. — И хотела повлечь Бурцева на лестницу, домой, чтобы он немедленно окунул ноги в горячую воду или хотя бы переобулся в сухое. Но он дальше парадного не пошел, выжал носки в подъезде, обулся и тотчас исчез. Они даже не простились — об этом Золотова крикнула ему уже вослед.

Назавтра, еще довольно рано, выйдя на звонок, Золотова снова увидела Бурцева. И удивилась и не удивилась — душа отозвалась как-то неясно. Пригласила его войти — он опять отказался.

— Ты сама можешь выйти?

— Куда?

— Просто выйти. Ненадолго.

— Надо одеваться?

— Ну, оденься. Я тебя подожду внизу…

Она вышла из подъезда. Это и нужно было Бурцеву — он хотел ее видеть. Не в коридоре, не на лестничной площадке, даже не в квартире, а на просторе, при свете дня. Так, как и выходило. Он подошел и некоторое время смотрел на нее, словно не решаясь что-то сказать.

— Ну? — уверенно и ободряюще распахнула она ему навстречу глаза.

— Вот… — Он протянул ей конверт. — Это тебе.

— Стихи?

Не отрывая от нее взгляда, он покачал головой.

— На, читай, — подала Золотова письмо. — Читай-читай.

Бузукова вытащила из конверта сложенный листок, расправила его и прочитала: «Я тебя люблю. Если ты меня любишь, завтра, когда войдешь в класс, подойди к моей парте и скажи „здравствуй“ мне одному».

— И все?

— Что, мало?

— Светка… — Бузукова вернула письмо и схватилась за щеки. — Это что же такое?..

— Представляешь, — Золотова округлила глаза, — звонок! Думаю, Гошка, он должен был прийти. Открываю дверь — здрасьте…

— Он принес прямо домой?

— Ой, послушай! Он вчера отколол такой номер, не поверишь. Заставил меня надеть свои ботинищи, а сам шел босиком… Из школы до моего дома.

— Босико-ом?!

— В одних носках.

— Ненормальный…

— Я ему то же самое сказала.

— Так и шел? По всему городу?

— Ага. Я говорю, не в себе.

— Гос-споди!..

— Знаешь, после Соснова он вообразил бог знает что. Я даже Гошке сказала, что была с ним в лесу, что там встретилась…

— А он?

— А что он? Да, Зойка, он запись сделал — бесподобную. Две пленки «Бони Эм». Он вчера приходил на базу. Представляешь, принес шоколадку…

— Гошка есть Гошка…

— Не говори.

Бузукова снова взяла в руки письмо и прочитала последние слова вслух:

— …и скажи «здравствуй» мне одному…

Золотова засмеялась, но смех получился каким-то нервным. Бузукова вздохнула:

— Ой, Светка… Ведь он же серьезно.

— Вот как.

— Ты будто не понимаешь…

— Он действительно вообразил бог знает что… На Новый год мы с Вовкой Селиным целовались всю ночь, и что из этого? А он… — понизив голос, Золотова повторила то, что шепотом сказала Бузуковой в ее классе. Бузукова покачала головой.