Весеннее равноденствие - Михаил Барышев

Предварительное же ознакомление с обсуждаемым вопросом всегда приводит к нежелательным последствиям. То члены совета выискивают в тезисах какую-нибудь фразу, которая не корреспондируется с высказанными ими лет пять назад научными концепциями, то начинают задавать каверзные вопросы, а то и хуже — вылезают на трибуну, чтобы высказать удивление по поводу непродуманного выражения, употребленного докладчиком или предыдущим оратором.

Начинается хаос. Заседание становится неуправляемым, как склока в переполненном трамвае. В запальчивости ученые люди могут наговорить друг другу такое, что месяца три будут чесать затылки, приносить взаимные извинения и на каждом совете выступать со справками по ранее состоявшемуся выступлению.

Казеннов ушел к себе и через час принес формулировку основного пункта повестки предстоящего заседания ученого совета. Она звучала так: «К вопросу о возможной эффективности отдельных параметров сборности в перспективе применения железобетонных конструкций в промышленном строительстве с учетом суммарных затрат их составляющих, а также коэффициентов принятых капитальных вложений».

— Не дотумкают, — убежденно сказал Иван Михайлович. Как кандидат филологических наук, он считал допустимым в соответствующей обстановке употреблять иногда выражения современного городского фольклора.

— В таком плане и готовьте, — согласился директор. — С Жебелевым формулировку согласуйте, чтобы потом недоразумений не было.

— Все будет в ажуре, Василий Петрович, — довольно сказал ученый секретарь. — Первым поставим вопрос о перспективном плане подготовки научных кадров высшей квалификации.

— Это же на пять минут.

— Зато звучит как! — возразил секретарь.

— Звучит, — согласился Бортнев. — Пожалуй, вы правы… Заявления о предоставлении отпусков для завершения диссертаций есть?

— Пять, — коротко ответил Казеннов, растопырив для наглядности пальцы.

— Ставьте все… Вот и будет в самый раз. Заседание проведем через две недели. Времени на подготовку достаточно.

Когда Казеннов ушел из кабинета, Василий Петрович решительно пододвинул к себе третью бумагу. Это было заявление старшего экономиста Харлампиева о назначении персонального оклада. Бумагу обильно украшали визы. К заявлению могучим проволочным зажимом были приколоты хвалебный отзыв председателя подшефного колхоза и коллективное ходатайство общественности института. Под ходатайством стояло одиннадцать подписей. Среди них Бортнев узнал четкий почерк Восьмакова и закорючку старшей машинистки, возглавлявшей ячейку Красного Креста и Красного Полумесяца.

Бортнев перечитал заявление и нахмурился. Харлампиева следовало вызвать в кабинет и сказать ему, что элементарное нахальство не причисляется к выдающимся познаниям или особым заслугам работника. Было бы значительно полезнее, если бы товарищ Харлампиев обратил свою инициативу на овладение начальными знаниями в области экономики строительства, в которой, откровенна говоря, он разбирается пока, как известное по поговорке животное в неких тропических фруктах.

Но по врожденной деликатности Василий Петрович стеснялся столь прямолинейно открывать подчиненным сотрудникам глаза на их недостатки. Он хотел надеяться, что стремительный рост общественного сознания поможет в конце концов невеждам осознать, что они невежды, а дуракам — что они дураки.

Кроме того, Бортнев по опыту знал, что при попытках откровенных объяснений по тонким и деликатным вопросам возникают нежелательные эксцессы. Дураки смертельно обижаются и начинают категорически отрицать врожденную неполноценность. Нахалы грубят и пишут анонимки, а лентяи искренне раскаиваются, в сердечном волнении пускают слезу так обильно, что их приходится успокаивать валерьянкой, а то и укладывать на диван с таблеткой валидола под языком.

Поэтому для случаев, когда подобное заявление все-таки проникало на директорский стол, у Василия Петровича был разработан особый метод, заимствованный в основе из исторического примера осады в Смутное время Смоленской крепости, где осаждающие истратили под стенами всю силу.

Василий Петрович размашисто начертал на заявлении Харлампиева резолюцию кадровику с просьбой подготовить материал «для подхода к решению вопроса».

Кадровик института был толст, умен и изворотлив. Всю жизнь он посвятил любимому делу. Он сидел на кадрах в системе мясной и молочной промышленности, на лесозаготовках и в финансовых органах. Десять лет и половину здоровья он отдал кадровой работе в системе торговли. На склоне лет, ощущая, что его силы основательно подорваны, он перешел на кадровую работу в научно-исследовательский институт, полагая, что здесь он не встретит тех несознательных членов общества, которые чаще всего попадаются кадровикам, милиции и судебно-прокурорским работникам.

Кадровик понимал, что его спину руководящие товарищи иногда используют в тех же целях, что и лобовую броню танков. Более того, ему нравилось получать бумажки с резолюциями начальства, похожими на крики утопающих. В этих случаях он мог проявить опыт, творческий блеск своей профессии, показать ее ювелирную тонкость.

Таких пиратствующих элементов, как Харлампиев, кадровик топил в бумажном море. Подсовывал для заполнения разного рода анкеты. Если анкету заполняли на машинке, он требовал переписать от руки. Если заполняли от руки, он заявлял, что чернила должны быть фиолетовые. Если писали фиолетовыми чернилами, он огорчался и говорил, что бюрократы из министерства принимают анкеты по персональным окладам, заполненные только черными чернилами. Затем он вежливо просил представить справки с места жительства, с места предыдущей работы, с места, предшествующего месту предыдущей работы, справки из поликлиники и характеристики, относящиеся к периоду обучения в средней школе.

При такой постановке дела легкомысленный претендент на персональный оклад месяца за три сбрасывал десяток килограммов веса, приобретал одышку от затяжного бега по инстанциям и наживал нервную депрессию. Он начисто утрачивал нахальство, вырабатывал подобающий просителю заискивающий тон и почтительность перед лицами, занимающимися сложными кадровыми вопросами.

Обычно большинство претендентов сникали на полпути и забирали обратно необоснованные заявления.

Но попадались и волевые экземпляры, которым удавалось осилить эти бумажные барьеры. Они довольно посмеивались, думая, что подходят к заветному финишу. Но тут их поджидал жестокий удар. Напоследок кадровик требовал представить подлинник документа о среднем образовании. Лица, получившие дипломы о высшем образовании, считали, что в этих условиях документы о среднем образовании утратили практическую ценность. По наивной логике они полагали, что получение высшего законченного образования само по себе свидетельствует, что данное лицо имеет среднее образование. Поэтому ненужные аттестаты зрелости, дипломы об окончании техникумов и другие аналогичные бумаги либо легкомысленно утрачивались, либо засовывались в такие дыры, где обнаружить их могли лишь археологи или дипломированные архивные работники.

«Для подхода к решению вопроса», — перечитал Бортнев собственную резолюцию и вспомнил вдруг затасканный анекдот про директора, который писал на заявлениях «удовлетворить» разными карандашами.

Невесело усмехнулся, вызвал секретаря и отправил бумаги Харлампиева в отдел кадров.

— А мне, пожалуйста, чаю… И покрепче, если можно.

Глава 13. Незапланированный посетитель

Министерский коридор был бесконечен. По обеим сторонам его с угнетающей равномерностью темнели прямоугольники дверей. По коридору неторопливо шла тоненькая девушка в голубом платье с кружевным воротником и остроносых туфлях-лодочках. Плетеный кожаный поясок польского происхождения весьма удачно подчеркивал натуральную стройность ее талии. На голове возвышался пшеничный тюрбан, напоминавший сегодня не свежеиспеченную халу, а надраенный латунный котелок, перевернутый вверх дном. В руках она держала современного вида папку из зеленого пластика с застежкой-«молнией» и целлофановым карманчиком.

Лиде Ведуте нужен был министр. С меньшим по чину, вроде начальников отделов, заведующих секторами, заместителей и начальников главков, она решила не разговаривать. Не для того она тащилась почти сто километров на автобусе, не для того надела выходные туфли и утром минут сорок возилась с прической. Не для того она выпросила у Коршунова нарядную папку, чтобы говорить с какой-нибудь шушерой.

Лида должна была найти правду, должна добиться справедливости. Добиться, чтобы стройучастку выплатили квартальную премию, которую зарезал трест, хотя там знали, что перерасход фонда заработной платы произошел не по вине участка.