Однажды в Марчелике (СИ) - Сухов Лео

Дан растерянно глянул на Иоганна и Мигеля. Ган философски пожал плечами, а Мигель, указав на дельтианца, прошептал что-то в духе «бьетолоне» – что в переводе с языка его предков означало «тупица». Дан приподнял бровь, вновь посмотрел на дельтианца, всё ещё лежавшего на животе и рассматривающего зуб в ладошке, а потом нагнулся, подставил кулак к лицу и проговорил:

– А это кулак! Приятно познакомиться, Зуб! Хочешь, я познакомлю его со всеми твоими зубами?

Иоганн и Мигель дружно заулыбались. А дельтианец посмотрел наверх, наткнулся взглядом на кулак, чуть склонил голову набок… И уставился на Дана совершенно ошалевшим взглядом, в котором если и проскальзывали драгоценные искры мыслей, то просто потому, что заплутали в пустоши отбитого кулаком разума.

– А!.. – спустя несколько секунд проговорил дельтианец, потом глянул в конец коридора на дверь и сник, выдохнув грустно и сокрушённо. – Э-э-э…

– Урок на будущее! – весело объяснил бедолаге Мигель. – Даже когда мысленно делишь шесть тысяч во, не надо спешить! Иначе твои во могут превратиться в очень злых касадоров, хето!

– Я буду кричать! – сникнув, пообещал дельтианец.

– Конечно, будешь! – согласился с ним Дан. И, задумавшись, выдал витиеватую фразу. – Знакомство зубов с моим кулаком без крика выдерживает один из десяти. И ты явно относишься к тем девяти, кто не выдержит.

– Роланд!.. Роланд, твою мать! – раздалось из комнаты. – Чё там происходит?

Даже попав в очень неприятное положение, Роланд нашёл в себе силы попробовать предупредить проснувшегося Микея об опасности. Однако не успел он и рта раскрыть, как кулак Дана продолжил знакомство с его зубами…

В тот момент, когда парень пытался вспомнить, что случилось в последние несколько минут, с грустным видом сплёвывая второй зуб в ладошку, дверь комнаты Микея распахнулась, и тот появился на пороге с очень недовольным видом.

Похмелье – это, к слову сказать, такое состояние, в котором голова работает отвратительно. Поэтому чтобы понять, что происходит в коридоре, Микею понадобилось аж несколько секунд. За это время Иоганн, стоявший ближе всех к нему, взвёл курок револьвера и успел вставить дуло прямо в открывшийся от изумления рот.

– Как дела? – спросил Иоганн у Микея. – Как зовут?

– Олофо! Ыфей! – послушно ответил тот, сводя глаза к переносице, чтобы видеть оружие, грозящее ему незапланированными природой отверстиями.

– Ган, да вытащи ты у Олафа или Ыфея дуло изо рта! – попросил Мигель. – Ни черта же не понятно!..

– Зато всё, что скажет – чистая правда, – ответил Иоганн. – А если я вытащу дуло изо рта, будет всё понятно, но тогда будет непонятно, где он врёт.

– Значит, ты считаешь, что непонятная правда лучше понятной лжи? – уточнил Мигель.

– Я не вдавался так глубоко в этот вопрос, – почесав свободной рукой нос, признался Иоганн. – Но точно знаю, что такие боровы выглядят с оружием во рту менее опасными.

– Эфравда! – Микей, конечно же, возражал. И заявлял, что утверждение Иоганна – ложь.

Иоганн обиделся. Насупился. Чуть надавил на спусковой крючок, и Микей, который и проснулся-то лишь потому, что очень хотел в туалет, не выдержал и внепланово опорожнил мочевой пузырь.

– Ну вот… – расстроенно произнёс Иоганн. – Ты уже потёк! А знакомство только началось!

– Хорош зубоскалить! – приказал Дан и коротким ударом вырубил Роланда, по-прежнему любующегося на свои зубы. – Тут где-то ещё пятеро…

Куидад Родриго, улица перед штаб-квартирой дельтианцев, 26 декабря 1935 года М.Х.

Рамон шёл по улице к особняку, тяжело дышал и потел. Пузо его колыхалось при каждом шаге, и эти странные колыхания распространялись по всему телу. Что, кстати сказать, опять-таки мешало идти.

Пузо у Рамона было просто выдающимся, но это совершенно его не радовало. Он и рад бы был вернуться на десять лет назад, когда он был просто слегка упитанным, но поддерживающим себя в форме человеком. Однако, к несчастью, у него ничего не получалось.

Сколько раз Рамон пытался соблюдать лечебное голодание, сколько заставлял себя ходить по округе – и всё без толку. Жена с ужасом и жалостью смотрела на стремительно толстеющего мужа. Лекари и вовсе разводили руками, а люди тихонько смеялись за спиной. Ничто не могло помочь Рамону избавиться от полноты. Она мешала ходить, сидеть, лежать, нагибаться – она вообще мешала ему во всём…

А появилось пузо тогда, когда он переехал в Марчелику. Рамон был уверен, что стоит ему вернуться на Старый Эдем, и вес немедленно придёт в норму. Однако именно этого он сделать не мог. Потому что всё, чего Рамон добился в жизни, всё, что он собирался оставить семье – было здесь, в Марчелике. На Старом Эдеме ему делать было нечего.

Должность, деньги, собственный дом – всё это было только здесь. Рамон тяжело остановился, опёрся на изгородь и уставился на особняк с зелёной крышей. Уставился с ненавистью и внутренним содроганием. Ему совсем не хотелось туда идти. Но кто-то должен был объяснить Ионе Маринао, что бить морды – даже в пьяном угаре! – это плохая идея.

Как бы ни уважали в городе Иону и его касадоров, но они перешли грань позавчера ночью, когда ввязались в драку с работниками попольковой фабрики. Ребята не виноваты, что отдыхают от работы в том же трактире, что и касадоры. Он же ближайший к фабрике – а заодно и к особняку Ионы с его касадорами.

«Нет, ну конечно есть суд, мэр… – Рамон вздохнул, выпрямился и продолжил путь. – Всегда можно по закону, через власть… Но это же, значит, простой выход. Разве же можно поддерживать нормальные отношения, если постоянно судиться?».

После драки несколько трудяг оказались в лекарне и не смогли выйти на фабрику на следующий день. Уже вечером лекарь сообщил, что один из них больше не сможет работать. Рамону было жалко бедолагу. Всё, что он умел – это обрабатывать попольку. Всю жизнь проработал – и вот на тебе! И было бы из-за чего драку устраивать!..

Пыхтя и отдуваясь, Рамон поднялся по ступенькам крыльца и, прежде чем постучать, остановился перевести дух. Он облокотился на дверь, чтобы было легче стоять и поддерживать своё огромное пузо, и та жалобно скрипнула.

«Иона-то должен понимать, что жизнь сломали мужику! – огорчённо подумал Рамон. – Нельзя же, значит, так вот… Не по-христиански это!».

Он оттолкнулся от двери, и та, к его удивлению, с лёгким скрипом раскрылась, пропуская обширное тело Рамона внутрь особняка. Из одной комнаты, где, если его не подводила память, располагалась столовая, были слышны голоса. Он вздохнул и двинулся вперёд.

Ему очень хотелось сесть. Выпить кактусовой воды, перевести дух. Путь до особняка и без того дался ему тяжело. Он шёл на голоса, преодолевая внутреннее сопротивление. Ему надо было поговорить с Ионой Маринао о его поведении и его касадоров. Хотя и очень не хотелось. Иону он откровенно побаивался. Но что Рамон мог сделать?

– Иона здесь? Иона! – крикнул он, входя в столовую.

Не мог Рамон никому пожаловаться – он сам был ривом Куидад Родриго. Поэтому, решительно отдышавшись, он вошёл… И замер, разглядывая семерых касадоров Ионы, привязанных к выстроенным в ряд стульям.

Все они (не стулья, конечно же, а касадоры) несли на себе печать хорошей взбучки. Парни явно оказались привязанными к мебели не ради непотребных плотских игрищ. И, похоже, даже не на спор. Ведь кто-то же должен был их связать…

– А где Иона? – растерянно спросил Рамон, глядя на касадоров.

– Осторожно! – отчаянно крикнул один из них, но было слишком поздно.

– Я за него! – услышал Рамон, прежде чем что-то тяжёлое опустилось ему на затылок.

Пузо рива заколыхалось, ноги подкосились, и Рамон тяжело опустился на колени, закатив глаза. А затем вся его необъятная туша упала на пол, который от такого обращения жалобно затрещал досками.

– Вы идиоты?! Это ж рив! – возмутился Микей, глядя на своих пленителей. – Вы вообще спятили?

Иоганн укоризненно посмотрел на стоящего над телом Дана. А тот развёл руками, показывая, что не знал таких важных подробностей. После чего опустился на колено рядом с ривом, чтобы проверить пульс и дыхание.