Дорога доблести - Роберт Хайнлайн

— По невианским обычаям вопрос о кровле, столе и постели решает муж, милорд муж.

— Мы не на Невии, здесь женщины сами располагают умом и своими правами. Ты увиливаешь от ответа, девочка.

— А это твое «если» включает и Мьюри? — Она озорно улыбнулась. — Или Летву? Обе они его любимицы, Дораль без них не поехал бы путешествовать. А как насчет той малышки… как её там… нимфетки?

— Сдаюсь. Я просто пытался доказать, что прыжок через шпагу механически не превращает живую девушку. в монашку.

— Мне это хорошо известно, мой Герой, — ровным голосом произнесла Стар. — Все, что я могу сказать по этому поводу, сводится вот к чему: эта девчонка никогда не доставит своему Герою даже минутного огорчения, а я обычно выполняю свои решения. Недаром же я ношу титул Её Мудрости.

— Хорошо. Я никогда и не предполагал, что ты принесешь мне горе таким способом. Я пытался только показать тебе, что задача эта не слишком затруднительна. Черт возьми, мы опять ушли в сторону. Вот в чём моя настоящая беда: я ни на что не годен. Я никому не нужен.

— Как, родной?! Ты нужен мне.

— Но не себе. Стар, жиголо я или нет, но я не могу быть комнатной собачкой. Даже твоей. Смотри, у тебя есть работа. Она поглощает тебя, и она важна. А я? Мне нечего делать, совсем нечего, я ни на что не способен, разве что на изготовление плохой бижутерии. Знаешь, кто я такой? Я герой по призванию. Так мне сказала ты. Ты меня завербовала. Теперь я в отставке. Знаешь ли ты во всех Двадцати Вселенных вещь более бесполезную, чем отставной герой?

Она тут же выдала мне парочку примеров.

— Ты опять увиливаешь. Они-то хоть нарушают монотонность мужской грудной клетки. Я говорю серьезно, Стар. Вот та проблема, которая не дает мне вписаться в нынешнюю жизнь. Любимая, я прошу тебя, напряги ради меня всю силу своего ума и ума всех этих твоих призрачных помощников. Отнесись к этой проблеме так, как ты относишься к великими имперским проблемам. Забудь, что я твой муж. Рассмотри мою ситуацию во всей её широте, используя все, что ты знаешь обо мне, и скажи, что мне делать с этими руками, с этой головой, с этим временем, скажи, как мне применить себя. Себя — такого, каков я есть.

Молчание длилось несколько бесконечных минут, лицо Стар дышало тем профессиональным спокойствием, которое отличало её в тех случаях, когда я видел её занятой работой.

— Ты прав, — сказала она наконец. — На этой планете нет ничего достойного приложения твоих сил.

— Тогда что же мне делать?

— Ты должен уехать.

— Как?

— Ты думаешь, мне нравится этот ответ, мой муж? Ты думаешь, мне нравится большинство ответов, которые я даю? Но ты попросил подойти к твоей проблеме профессионально. Я повиновалась. И вот ответ. Ты должен покинуть эту планету и… меня.

— Значит, мои туфли все же будут выкинуты?

— Не надо горьких слов, милорд. Таков ответ. Я могу уклоняться от правды и по-женски хитрить в частной жизни. Я не могу отказаться думать, раз я согласилась на положение Её Мудрости. Ты должен покинуть меня. Нет, нет, нет, твои туфли никто не собирается выкидывать. Ты уйдешь потому, что должен уйти, а не потому, что я этого хочу. — Её лицо осталось спокойным, но по нему текли слезы. — Нельзя оседлать кошку… торопить улитку… научить летать змею. Или превращать героя в пуделя. Я знала это, но предпочитала смотреть сквозь пальцы. Ты должен делать то, что должен. Но твои туфли навек останутся под моей кроватью. Не я отсылаю тебя прочь. Она смахнула слезу. — Не могу лгать тебе. Лгать, хотя бы умолчанием. Не скажу, что там не появятся другие туфли… если ты уйдешь надолго. Я была одинока. Нет слов, чтобы передать, как одинока я на этой работе. Когда ты уйдешь… я буду более одинока, чем когда-либо. Но ты найдешь свои туфли тут, когда вернешься.

— А когда я вернусь? Что говорит твое знание?

— Нет, милорд, знание молчит. Только предчувствие… что, если ты будешь жив, ты вернешься… и, возможно, будешь возвращаться много раз. Но герои не умирают в свои постелях. Даже в таких, как эта. — Она снова смахнула слезы, которые продолжали течь, но голос её окреп. — А теперь, милорд муж, если ты не возражаешь, мы притушим свет и попробуем отдохнуть.

Так мы и сделали, и она положила голову на мое плечо и больше не плакала. Но мы не могли уснуть. После долгого молчания я спросил:

— Стар, слышишь ли ты то же, что слышу я? Она подняла голову.

— Я ничего не слышу.

— Город. Ты не слышишь его? Машины. Люди. Даже мысли, которые улавливаешь всей своей плотью и не слышишь ушами.

— Да, я знаю эти звуки.

— Стар, тебе нравится тут?

— Нет, но от меня и не требуется любить все это.

— Слушай, черт побери, ты сказала, что я уеду. Едем вместе!

— О, Оскар!

— Разве ты им что-нибудь должна? Разве мало того, что мы вернули им Яйцо? Пусть ищут себе другую жертву. Выйдем со мной опять на Дорогу Доблести? Есть же где-нибудь работа по моей специальности?!

— Работа для героев всегда найдется.

— О’кей! Давай наладим совместное предприятие — ты и я. Быть героем совсем неплохая работа. Ордена дают нерегулярно, жалование — задерживают, но зато от скуки не помрешь. Давай дадим объявление: «Гордон и Гордон, Любые Героические Дела. Решают любые проблемы — большие и маленькие. Истребление драконов по договорам, полное удовлетворение гарантируется, в противном случае плата не взимается. На прочие виды работ, как-то Освобождения, Спасение Дев, поиски Золотого Руна круглые сутки, цены договорные».

Я пытался развеселить её, но Стар не поддавалась. Она ответила совершенно серьезно.

— Оскар, если я уйду в отставку, я должна сначала подготовить преемника. Правда, никто мне приказывать не может, но подготовить замену мой долг.

— И сколько времени это займет?

— Недолго. Лет тридцать.

— Тридцать лет?!

— Думаю, что можно уложиться и в двадцать пять.

— Стар, ты знаешь сколько мне лет? — вздохнул я.

— Да, ещё нет и двадцати пяти. Но ты же не состаришься!

— Но сейчас мне двадцать пять. Это то время, которое мне дано. Ещё двадцать пять лет жизни комнатной собачки, и я перестану быть героем и вообще перестану быть чем-либо. Я сойду со своего жалкого умишка.

Она подумала.

— Да, это правда. — Стар отвернулась и сделала вид, что спит.

Позже я почувствовал, что плечи её содрогаются, и понял, что она плачет.

— Стар?

Она не повернула головы. Был слышен лишь её задыхающийся голос:

— О, мой любимый, мой любимый! Если бы я была помоложе хоть на сотню лет!

20

Я все ещё пропускал сквозь пальцы мои драгоценные и бесполезные камешки, потом тихонько отодвинул их… Если бы я был хоть на сотню лет старше!