Конец странствий - Жюльетта Бенцони

— Сырая рыба? Но почему не сварить ее?

Он принужденно рассмеялся.

— Не знаю, разделяете ли вы мое чувство, но я на сегодня сыт огнем. Одна мысль снова зажечь его вызывает у меня тошноту… не считая того, что мы можем легко поджечь этот лесок, полный сухих сосновых игл. Лучше уж я попробую сырую рыбу. Кстати, говорят, что японцы иначе ее и не употребляют.

Но, несмотря на эти ободряющие слова, Марианна удовольствовалась несколькими фигами и стаканом вина. Оно оказалось посредственным. Бутылки прикончили в дороге, а теперь взялись за бочонок. В нем обнаружили совсем молодое белое вино, такое терпкое, что язык съеживался, а нёбо превращалось в терку. Тем не менее Бейль, Боннэр и слуги основательно приложились к нему, и когда аудитор Государственного совета заявил, что пора спать, все уже были на хорошем взводе.

Бейль, однако, который знал свет и умел пить, сохранил достаточно ясности сознания, чтобы проводить Марианну до коляски и предложить ей располагаться в глубине кузова на сиденье. Но она отказалась сразу лечь.

— Я устала, — сказала она ему, — но слишком еще взволнована. Я немного пройдусь под деревьями. Отдыхайте и не беспокойтесь обо мне. Я лягу позже…

Он не настаивал, пожелал ей доброй ночи, и тогда как бедняга Боннэр, похоже, полностью освободившийся от всего возможного, поместился на переднем сиденье, он сам забрался на место кучера, закутался в плащ и мгновенно уснул. А его мертвецки пьяные слуги уже лежали кто где попало…

Марианна оказалась одна среди шумного дыхания распростершихся мужчин, которые в лунном свете походили на брошенные на поле боя трупы. Там, в ночной дали, Петровское теперь сияло всеми своими освещенными окнами.

От деревьев веяло прохладой, и Марианна взяла с сиденья попону, которую постелил там Бейль. Но, набрасывая ее на спину, она сделала неловкое движение, пробудившее боль в плече, а ушибленный лоб горел… Ее охватил озноб, и она плотней закуталась в тяжелую шершавую ткань, пахнущую конюшней.

Эта дорога, такая близкая, притягивала ее, как возлюбленный, а ноги у нее болели, и все тело дрожало от усталости и лихорадки, которая постепенно завладевала ею. Но она все-таки пошла к этой дороге, достигла ее и шаг за шагом, как во сне, стала продвигаться по ней.

Где-то позади остался этот горящий город, но он, в сущности, был ей безразличен. Просто он воздвиг огненный барьер между Марианной и ведущей в Париж дорогой. Тогда как ведущая в Санкт-Петербург лежала перед нею открытая…

— Язон… — прошептала она, и слезы выступили у нее на глазах. — Язон! Подожди меня!.. Подожди!..

Последнее слово она почти выкрикнула и, словно мучительная усталость не повисла пудовыми гирями на ее ногах, побежала прямо перед собою, подхваченная неведомой силой, против которой она оказалась беззащитной. Необходимо, обязательно необходимо идти до конца этой манящей к себе дороги, до конца ночи… к синему морю, ласковому солнцу и свежему ветру, напоенному солью и йодом.

Что-то задело ее и заставило упасть на колени… что-то сразу же вцепившееся в нее… что-то рыдавшее и звавшее:

— Мама!.. Мама!.. Где же ты, мама!..

Отстранив от себя это «что-то», молодая женщина увидела маленького смуглокожего мальчика со спадавшими на лоб темными кудряшками, с круглым приветливым личиком. Он смотрел на Марианну большими, полными отчаяния и слез глазами и старался прижаться к ней.

В голове у нее словно вспыхнула молния, а сердце сжала щемящая тоска. И разум ее, отметая все сегодняшние ужасы, устремился навстречу скрытой потребности, идущему из глубины призыву. Она взяла ребенка на руки и прижала к себе.

— Мой маленький! Мой бедный малыш! Не бойся! Я здесь… Мы оба пойдем домой. Больше не нужно идти в Петербург…

И с обхватившим ее за шею неизвестным ребенком, сгорая от лихорадки, Марианна неверными шагами направилась к коляске, чтобы там ожидать наступления дня.

— Мы придем, — повторяла она. — Мы скоро придем домой…

Глава III

«НАДО ТРЯХНУТЬ ЖИЗНЬЮ»

На другой день, в то время как Москва продолжала гореть, а Наполеон за красными стенами Петровского с трудом сдерживал нетерпение, созерцая пожар, Марианна на берегу пруда стала жертвой отчаянной лихорадки и впала в беспамятство, к величайшему смятению ее товарищей по несчастью.

Принесенный ею ребенок мирно спал у нее на груди, и это неожиданное прибавление только усилило растерянность обоих членов Государственного совета. Им самим, кстати, было совсем не так уж хорошо. Дизентерия Боннэра после вызванного опьянением тяжелого сна снова заявила о себе. Что касается Бейля, еще более простудившегося, так сейчас он страдал от приступа печени.

— Все это из-за той мерзости: белого вина, — поставил он диагноз, прежде чем попытаться улучшить их плачевное положение, — и надо признаться, что мы выпили его достойное сожаления количество.

На самом деле под маской полнейшего безразличия скрывался человек деятельный, способный принимать решения, когда обстоятельства требовали этого. Он доказал это немедленно по пробуждении, с помощью пинков и нескольких кувшинов воды из пруда заставив слуг подняться и заняться делом. А в это время Боннэр угощал фигами малыша, едва проснувшись, начавшего плакать. Одна Марианна, которую Бейль, увидев ее состояние, поспешил укутать в попону, тихо стонала, не имея возможности принять участие в разговоре.

— Перед нами сейчас две важные проблемы, — заявил Бейль. — Попытаемся найти мать этого ребенка, которая должна быть поблизости, и поискать любой кров, лишь бы там была кровать для этой несчастной женщины.

— И врач тоже не помешал бы, — заметил Боннэр. — Мы все трое нуждаемся в нем…

— Мой дорогой, надо обходиться тем, что есть. Найти врача и лекарства в нашем теперешнем положении так же легко, как увидеть цветущий мак зимой на заснеженном поле. Черт возьми! — вскричал он, внезапно взорвавшись, и, срывая злость, несколько раз ударил ногой по колесу коляски. — Зачем занесло меня в эту проклятую страну! Если бы ко мне явился дьявол и предложил в обмен на душу перенести меня в Италию, в Милан или на берег одного из ее чудесных озер, я не только с восторгом согласился бы, но посчитал бы, что обокрал того несчастного! Франсуа! Возьмите ребенка и пойдите к замку, может быть, кто-нибудь признает его! Также разведайте, не найдется ли какой-нибудь свободной кровати.

Доверив Марианну вниманию Боннэра, он сам отправился на разведку, взобравшись на одну из выпряженных из коляски лошадей. Но первым вернулся Франсуа, причем один. Ему удалось без труда найти мать ребенка, жену французского кондитера, которая всю ночь провела в бесплодных поисках своего малыша, потерянного накануне, во время панического бегства. Но в радиусе трех лье не нашлось ни одной свободной кровати. Все, что он добыл, это немного провизии — результат щедрости кондитерши: сухие пирожные, сушеные фрукты, сыр и копченая ветчина.