Лихо. Медь и мёд - Яна Лехчина

в Хал-Азаре, ни восточных храмов, чьи стены выложены голубой мозаикой. Ни туманных холмов к северу от Иофата, под которыми лежали павшие рыцари и над которыми развеяли прах ведьмы, проклявшей иофатских королей. Она не видела ни савайарских палаццо, ни резвых лодочек, скользящих мимо них по каналам. Она даже моря не видела и сейчас хотела хоть одним глазком взглянуть на тачератский порт.

– Может, – буркнула Ольжана, наблюдая за телегами впереди: те медленно вползали в ворота, – меня просто разорвёт чудовище. И всё.

– Не говорите так.

– Да и вообще… – Она фыркнула. – Даже если не разорвёт… Мне нужно учиться колдовству у госпожи Кажимеры. К тому же я незамужняя женщина – какие путешествия? Это слишком опасно. У меня нет ни защитников, ни друзей, согласных отправиться со мной туда, куда я захочу. – Она разочарованно вздохнула. – Вы ведь не возьмёте меня в охапку и не увезёте в свой Хал-Азар.

Лале молча послал лошадку вперёд – настал их черёд въезжать в город.

– С другой стороны, – Ольжана взмахнула рукой, – зачем мне кто-то? Жизнь длинная. Если её не обрывает чудище, конечно… Но предположим. Тогда я буду трудиться. Стану сильной колдуньей и богатой женщиной, найму себе охранников и поеду куда пожелаю. – Она развернулась к Лале. – Здорово я придумала?

Лале улыбнулся.

– Здорово.

Стражники лишь мельком осмотрели кибитку Лале – видно, человек в сутане вызывал у них доверие. Впрочем, это не избавило Лале от необходимости заплатить пошлину – по мнению Ольжаны, варварски большую.

Такой Ольжана и увидела Тачерату – залитую солнцем, в предкарнавальной суете. Дома в несколько ярусов – под черепичными крышами, выдыхающими через трубы серый дым. От дороги, по которой катилась их кибитка, разбегались узкие переулки – а через переулок дома соединялись друг с другом верёвками, проседающими под тяжестью выстиранного белья.

Улицы подметали от сора и украшали гирляндами из цветов, но особенную красоту наводили на каменном мосту, переброшенном через реку, – Лале с Ольжаной проезжали его, чтобы добраться к сердцу города. На этом мосту, по обе стороны от дороги, высились скульптуры в полтора человеческих роста – как объяснил Лале, памятники выдающимся тачератцам. Возводили их лучшие местные мастера – недаром Тачерата была краем не только вина, интриг и чародейства, но и искусства. Хотя, рассказывал Лале, подход пана Авро к чародейству иначе чем искусством и не назовёшь.

Возле изваяний хлопотали рабочие – опутывали лентами и цветами, оставляли у ног свечи. Некоторым – как, например, памятнику юной красавице с фероньеркой (это слово Ольжане тоже подсказал Лале) – свечи положили прямо в ладони. Другие свечи, подтапливая, закрепляли на мощных каменных перилах – располагали их близко друг к другу, точно частокол.

Ольжана представила, что будет на празднике: две горящие тропы, охватывающие весь мост. И ужаснулась.

– Они не боятся пожара? – удивилась она. – Мост-то каменный, а одежды горожан – нет.

Лале хмыкнул.

– Ну зажгут ведь не обычным огнём.

– А каким? – уточнила Ольжана недоверчиво. – Чародейским? Прямо вот так – не таясь?

– Вот так, – кивнул Лале. – Неспроста брат Амори называет Тачерату гадюшником. Это – исключение из правил: западное господарство, но колдуны тут живут свободно. По крайней мере, не скрываются от таких же тачератцев.

Даже госпожа Кажимера не выставляла свои способности напоказ целому Стоегосту, хотя все и так знали, что советница господаря Нельги – чародейка. О своей принадлежности к колдунам – и это в самых спокойных господарствах! – было принято лишь намекать. И многие стоегостские бояре, не говоря уж о простолюдинах, никогда не видели, как колдует госпожа Кажимера или кто-то из чародеек под её крылом.

Сэдемея мерно цокала по мостовой. Ольжана скользнула взглядом по скульптурам и вдохнула илистый речной воздух.

– Как они не боятся? – спросила она. – Здесь до Иофата – рукой подать. Если иофатцы жгли хал-азарских чародеев, неужели не дотянутся до тачератских?

– Иофату бы сначала со своими бедами разобраться, – усмехнулся Лале. – Да и если объявить войну Тачерате, подтянутся другие господарства – возможно, не сразу, но тем не менее. Новой войны Иофат не выдержит. К тому же ещё слишком свежо горькое послевкусие, оставшееся после хал-азарских походов.

Ольжана осмотрела его с ног до головы.

– Вы сняли свой башильерский знак, но остались в монашеской одежде. Раз такие дела, почему не надели обычную? И почему к вам спокойно отнеслись стражники?

– Это вы уже передёргиваете, – успокоил Лале. – В Тачератском господарстве и самой Тачерате полно манитов. И клириков хватает – тех, кто закрывает глаза на то, что карнавальные огни зажигаются чарами. Да и я сейчас совсем не подозрителен: не забывайте, что я путешествую с вами. Это любимый тип клириков у местных – добродушный и с женщиной.

– Как брат Бриан?

– Да, – кивнул Лале со вздохом. – Как брат Бриан.

Кибитка осторожно съехала с моста и направилась к городской площади.

– А они знают, что вы монах? – полюбопытствовала Ольжана. – Как вообще понять, какой клирик является монахом, а какой – нет? Ну, по правилам? – Она посматривала то на Лале, то на людей на оживлённой улице. – Ведь не все клирики приносят монашеский обет?

– Не все, – согласился Лале. Чуть приподнял правую руку и потрогал свой перстень большим пальцем. – Обычно понять можно вот так. Монах носит на себе чёрное железо, даже если не принадлежит ни к какому ордену, – да, мой орден не единственный, но самый известный, богатый и большой. У вас на севере монахов-манитов крайне мало, а вот в Иофате полно – чего я там только ни насмотрелся… И дознавательские цепи разной толщины, и вериги, и браслеты, и ритуальное оружие.

Сейчас Ольжане с трудом верилось, что в мире есть место, где суровые дознаватели пытают колдунов в свете церковных витражей. Как может существовать такое, если под этим же небом существует Тачерата?..

Главная площадь напоминала ровный круг. То тут, то там из мощённой камнем земли вырастали питьевые фонтанчики. На постаменте – устрашающе-смешные маски: струя воды била из распахнутого рта. Фонтанчики облепляли голуби. Голубей тут было полно – они не только плескались в воде, но и, важные и ленивые, гуляли по площади и не всегда торопились отпрыгивать от людей.

Ольжана приподняла ладонь, прикрыла глаза от солнца. Взглянула на ратушу с часовой башней и обернулась: напротив ратуши стоял манитский храм, величественный собор с единственным медово-красным куполом. Ольжана обрадовалась ему как родному.

Купол. Не суровый шпиль на ажурной церкви где-то в Мазарьском господарстве – хотя и такие соборы были красивы настолько, что захватывало дух. Но купола – золотые, медные, медовые – казались ей символом Вольных господарств: